Неточные совпадения
Помню только больших кряковных уток, которыми от
времени до
времени, чуть
не задаром, оделял всю округу единственный в этой местности ружейный охотник, экономический крестьянин Лука.
А «хамкам» и совсем ничего
не давали (я
помню, как матушка беспокоилась во
время сбора ягод, что вот-вот подлянки ее объедят); разве уж когда, что называется, ягоде обору нет, но и тут непременно дождутся, что она от долговременного стояния на погребе начнет плесневеть.
Об отцовском имении мы
не поминали, потому что оно, сравнительно, представляло небольшую часть общего достояния и притом всецело предназначалось старшему брату Порфирию (я в детстве его почти
не знал, потому что он в это
время воспитывался в московском университетском пансионе, а оттуда прямо поступил на службу); прочие же дети должны были ждать награды от матушки.
Как начали ученье старшие братья и сестры — я
не помню. В то
время, когда наша домашняя школа была уже в полном ходу, между мною и непосредственно предшествовавшей мне сестрой было разницы четыре года, так что волей-неволей пришлось воспитывать меня особо.
Я
не стану описывать остальное
время, проведенное у тетеньки, но
помню, что мне ужасно
не хотелось ехать. Наутро после Петрова дня меня собрали, снабдили всякого рода съестным и гостинцами, благословили и отправили.
Скорее, впрочем, склоняюсь в пользу последнего предположения, потому что
не помню, чтоб во мне происходило в то
время какое-нибудь душевное движение.
Еще я
помню время, когда в передней толпилась порядочная масса мужской прислуги; но мало-помалу стая старых слуг редела, и выбывавшие из строя люди
не заменялись новыми.
Но прошла неделя, прошла другая — Конон молчал. Очевидно, намерение жениться явилось в нем плодом той же путаницы, которая постоянно бродила в его голове. В короткое
время эта путаница настолько уже улеглась, что он и сам
не помнил, точно ли он собирался жениться или видел это только во сне. По-прежнему продолжал он двигаться из лакейской в буфет и обратно,
не выказывая при этом даже тени неудовольствия. Это нелепое спокойствие до того заинтересовало матушку, что она решилась возобновить прерванную беседу.
— Было уже со мной это — неужто
не помнишь? Строго-настрого запретила я в ту пору, чтоб и
не пахло в доме вином. Только пришло мое
время, я кричу: вина! — а мне
не дают. Так я из окна ночью выпрыгнула, убежала к Троице, да целый день там в одной рубашке и чуделесила, покуда меня
не связали да домой
не привезли. Нет, видно, мне с тем и умереть. Того гляди, сбегу опять ночью да где-нибудь либо в реке утоплюсь, либо в канаве закоченею.
Я
помню, однажды семейный обед наш прошел совершенно молчаливо. Отец был бледен, у матушки по
временам вздрагивали губы… Очевидно, совершилось нечто такое, что надлежало сохранить от нас в тайне. Но ничто
не могло укрыться от любознательности брата Степана, который и на этот раз так изловчился, что к вечеру нам, детям, были уже известны все подробности олонкинской катастрофы.
Точно так же, как память моя до самых слабых сумерков своих находит лики моих родителей и моего крестного отца, дяди Петра Неофитовича, — я
не помню времени, когда бы при мне не было крещеной немки Елизаветы Николаевны.
Неточные совпадения
Стрельцы в то
время хотя уж
не были настоящими, допетровскими стрельцами, однако кой-что еще
помнили.
Никто
не помнил, когда она поселилась в Глупове, так что некоторые из старожилов полагали, что событие это совпадало с мраком
времен.
— О! как хорошо ваше
время, — продолжала Анна. —
Помню и знаю этот голубой туман, в роде того, что на горах в Швейцарии. Этот туман, который покрывает всё в блаженное то
время, когда вот-вот кончится детство, и из этого огромного круга, счастливого, веселого, делается путь всё уже и уже, и весело и жутко входить в эту анфиладу, хотя она кажется и светлая и прекрасная…. Кто
не прошел через это?
Левин
помнил, как в то
время, когда Николай был в периоде набожности, постов, монахов, служб церковных, когда он искал в религии помощи, узды на свою страстную натуру, никто
не только
не поддержал его, но все, и он сам, смеялись над ним. Его дразнили, звали его Ноем, монахом; а когда его прорвало, никто
не помог ему, а все с ужасом и омерзением отвернулись.
— Долли, постой, душенька. Я видела Стиву, когда он был влюблен в тебя. Я
помню это
время, когда он приезжал ко мне и плакал, говоря о тебе, и какая поэзия и высота была ты для него, и я знаю, что чем больше он с тобой жил, тем выше ты для него становилась. Ведь мы смеялись бывало над ним, что он к каждому слову прибавлял: «Долли удивительная женщина». Ты для него божество всегда была и осталась, а это увлечение
не души его…