Неточные совпадения
— И куда такая пропасть выходит говядины? Покупаешь-покупаешь, а как ни спросишь — все нет да нет… Делать нечего, курицу зарежь… Или лучше
вот что: щец с солониной свари, а курица-то пускай походит… Да за говядиной в Мялово сегодня же пошлите, чтобы пуда два… Ты смотри у меня, старый хрыч. Говядинка-то нынче кусается… четыре рублика (ассигнациями) за пуд… Поберегай, не швыряй зря.
Ну, горячее готово; на холодное что?
—
Ну, так соусу у нас нынче не будет, — решает она. — Так и скажу всем: старый хрен любовнице соус скормил.
Вот ужо барин за это тебя на поклоны поставит.
—
Ну, так в лес за малиной.
Вот в Лисьи-Ямы и пошли: пускай солдата по дороге ловят.
—
Ну,
вот видишь, а я иду в ранжереи и тебя хотела взять. А теперь…
— Ну-ка, иди, казенный человек! — по обыкновению, начинает иронизировать Анна Павловна. — Фу-ты, какой франт! да, никак, и впрямь это великановский Сережка… извините, не знаю, как вас по отчеству звать… Поверните-ка его…
вот так! как раз по последней моде одет!
— Слышишь?
Ну,
вот, мы так и сделаем: нарядим тебя, милой дружок, в колодки, да вечерком по холодку…
— Ах, да ведь я и лба-то сегодня не перекрестила… ах, грех какой!
Ну, на этот раз Бог простит! Сашка! подтычь одеяло-то… плотнее…
вот так!
—
Вот так огород нагородил!
Ну, ничего, и всегда так начинают.
Вот она, палочка-то! кажется, мудрено ли ее черкнуть, а выходит, что привычка да и привычка нужна! Главное, старайся не тискать перо между пальцами, держи руку вольно, да и сам сиди вольнее, не пригибайся.
Ну, ничего, ничего, не конфузься! Бог милостив! ступай, побегай!
—
Вот уж подлинно наказанье! — ропщет она, — ишь ведь, и погода, как нарочно, сухая да светлая — жать бы да жать! И кому это вздумалось на спас-преображенье престольный праздник назначить!
Ну что бы на Рождество Богородицы или на Покров! Любехонько бы.
—
Ну,
ну… не пугайся! небось, не приеду! Куда мне, оглашенной, к большим барам ездить… проживу и одна! — шутила тетенька, видя матушкино смущение, — живем мы здесь с Фомушкой в уголку, тихохонько, смирнехонько, никого нам не надобно! Гостей не зовем и сами в гости не ездим… некуда! А коли ненароком вспомнят добрые люди, милости просим!
Вот только жеманниц смерть не люблю, прошу извинить.
Вот землицы там мало, не у чего людей занять, —
ну, да я бы нашла занятие…
— Восемьдесят душ — это восемьдесят хребтов-с! — говаривал он, — ежели их умеючи нагайкой пошевелить, так тут только огребай! А он, видите ли, не может родному детищу уделить! Знаю я, знаю, куда мои кровные денежки уплывают… Улита Савишна у старика постельничает, так
вот ей…
Ну, да мое времечко придет. Я из нее все до последней копеечки выколочу!
—
Вот тебе на! Прошлое, что ли, вспомнил! Так я, мой друг, давно уж все забыла. Ведь ты мой муж; чай, в церкви обвенчаны… Был ты виноват передо мною, крепко виноват — это точно; но в последнее время, слава Богу, жили мы мирнехонько… Ни ты меня, ни я тебя… Не я ли тебе Овсецово заложить позволила… а? забыл? И вперед так будет. Коли какая случится нужда — прикажу, и будет исполнено. Ну-ка, ну-ка, думай скорее!
«
Вот оно! И все добрые так говорят! все ко мне льнут! Может, и графские мужички по секрету загадывают: „Ах, хорошо, кабы Анна Павловна нас купила! все бы у нас пошло тогда по-хорошему!“
Ну, нет, дружки, погодите! Дайте Анне Павловне прежде с силами собраться!
Вот ежели соберется она с силами…»
—
Ну,
вот и будет с нас. Шец похлебаем, жарковца поедим. И сытехоньки.
—
Вот ты какой!
Ну, поживи у нас! Я тебе велела внизу комнатку вытопить. Там тебе и тепленько и уютненько будет. Обедать сверху носить будут, а потом, может, и поближе сойдемся. Да ты не нудь себя. Не все работай, и посиди. Я слышала, ты табак куришь?
—
Ну, спасибо тебе,
вот мы и с жарковцем! — поблагодарила его матушка, — и сами поедим, и ты с нами покушаешь. Эй, кто там! снесите-ка повару одного тетерева, пускай сегодня к обеду зажарит, а прочих на погреб отдайте… Спасибо, дружок!
— Какое веселье! Живу — и будет с меня. Давеча молотил, теперь — отдыхаю. Ашать (по-башкирски: «есть»)
вот мало дают — это скверно.
Ну, да теперь зима, а у нас в Башкирии в это время все голодают. Зимой хлеб с мякиной башкир ест, да так отощает, что страсть! А наступит весна, ожеребятся кобылы, начнет башкир кумыс пить — в месяц его так разнесет, и не узнаешь!
—
Ну, и пускай беспокоится — это его дело. Не шушукается ли он —
вот я о чем говорю.
— Полтинник!
вот как!
Ну, и слава Богу, что добрые люди не оставляют тебя.
— Ничего, пускай ведьма проснется! а станет разговаривать, мы ей рот зажмем! Во что же мы играть будем? в лошадки?
Ну, быть так! Только я, братцы, по-дворянски не умею, а по-крестьянски научу вас играть.
Вот вам веревки.
—
Ну,
вот видишь: и тут заведение, и в Малиновце заведение… И тут запашка, и там запашка… А их ведь надо поддерживать! Жить тут придется.
— Надо помогать матери — болтал он без умолку, — надо стариково наследство добывать! Подловлю я эту Настьку, как пить дам!
Вот ужо пойдем в лес по малину, я ее и припру! Скажу: «Настасья! нам судьбы не миновать, будем жить в любви!» То да се… «с большим, дескать, удовольствием!»
Ну, а тогда наше дело в шляпе! Ликуй, Анна Павловна! лей слезы, Гришка Отрепьев!
— Ничего, — утешал себя Степан, — так, легонько шлепка дала. Не больно. Небось, при Настьке боится… Только
вот чуть носа мне не расквасила, как дверь отворяла.
Ну, да меня, брат, шлепками не удивишь!
—
Ну,
вот видишь. И все мы любим; и я люблю, и ты любишь. Как с этим быть!
— Тебе «кажется», а она, стало быть, достоверно знает, что говорит. Родителей следует почитать. Чти отца своего и матерь, сказано в заповеди. Ной-то выпивши нагой лежал, и все-таки, как Хам над ним посмеялся, так Бог проклял его. И пошел от него хамов род. Которые люди от Сима и Иафета пошли, те в почете, а которые от Хама, те в пренебрежении.
Вот ты и мотай себе на ус.
Ну, а вы как учитесь? — обращается он к нам.
— Ладно, — поощряет дедушка, — выучишься — хорошо будешь петь.
Вот я смолоду одного архиерейского певчего знал — так он эту же самую песню пел…
ну, пел! Начнет тихо-тихо, точно за две версты, а потом шибче да шибче — и вдруг октавой как раскатится, так даже присядут все.
—
Вот уж нет! Это точно, что в прошлый раз… виновата, сударыня, промахнулась!..
Ну, а теперь такого-то размолодчика присмотрела… на редкость! И из себя картина, и имение есть… Словом сказать…
—
Ну, это уж что!.. А
вот что, братец, я хотела спросить. Выгодно это, деньги под залоги давать?
—
Ну, так я и знала! То-то я вчера смотрю, словно у него дыра во рту…
Вот и еще испытание Царь Небесный за грехи посылает!
Ну, что ж! Коли в зачет не примут, так без зачета отдам!
—
Ну,
вот и славно. А покуда я тебе деревянненьким маслицем грудь вытру… Кашель-то, может, и уймется.
—
Ну, так
вот что. Сегодня я новых лекарств привезла;
вот это — майский бальзам, живот ему чаще натирайте, а на ночь скатайте катышук и внутрь принять дайте.
Вот это — гофманские капли, тоже, коли что случится, давайте; это — настойка зверобоя, на ночь полстакана пусть выпьет. А ежели давно он не облегчался, промывательное поставьте. Бог даст, и полегче будет. Я и лекарку у вас оставлю; пускай за больным походит, а завтра утром придет домой и скажет, коли что еще нужно. И опять что-нибудь придумаем.
—
Ну,
вот; скажу ей, что нашелся простофиля, который согласился вырубить Красный-Рог, да еще деньги за это дает, она даже рада будет. Только я, друг, этот лес дешево не продам!
—
Ну, счастливо. Дорого не давай — ей деньги нужны. Прощай! Да и ты, Корнеич, домой ступай. У меня для тебя обеда не припасено, а
вот когда я с него деньги получу — синенькую тебе подарю. Ермолаич! уж и ты расшибись! выброси ему синенькую на бедность.
— Ну-ну, не важность.
Вот ты мне тройку подвалила — разве такие тройки бывают! Десятка с девяткой — ах ты, сделай милость! Отставь назад.
— Стало быть, нельзя.
Вот я тебя до сих пор умным человеком считал, а выходит, что ни капельки в тебе ума нет. Говорят, нельзя —
ну, и нельзя.
— Чему радоваться…
вот мамаша часто бранит, —
ну, разумеется…
—
Ну, прости! — говорил он, становясь на колени перед «святыней», — я глупец, ничего не понимающий в делах жизни! Постараюсь встряхнуться,
вот увидишь!
—
Ну, погоди.
Вот через три дня «Скупого» дают! Щепкина тебе покажу.
—
Ну,
вот видите. И вы меня любите, и я вас люблю. Вы добрый мальчик, ласковый. Я уверена, что мы подружимся.
Неточные совпадения
Анна Андреевна.
Ну,
вот нарочно, чтобы только поспорить. Говорят тебе — не Добчинский.
«Ах, боже мой!» — думаю себе и так обрадовалась, что говорю мужу: «Послушай, Луканчик,
вот какое счастие Анне Андреевне!» «
Ну, — думаю себе, — слава богу!» И говорю ему: «Я так восхищена, что сгораю нетерпением изъявить лично Анне Андреевне…» «Ах, боже мой! — думаю себе.
Аммос Федорович (в сторону).
Вот выкинет штуку, когда в самом деле сделается генералом!
Вот уж кому пристало генеральство, как корове седло!
Ну, брат, нет, до этого еще далека песня. Тут и почище тебя есть, а до сих пор еще не генералы.
Городничий. И не рад, что напоил.
Ну что, если хоть одна половина из того, что он говорил, правда? (Задумывается.)Да как же и не быть правде? Подгулявши, человек все несет наружу: что на сердце, то и на языке. Конечно, прилгнул немного; да ведь не прилгнувши не говорится никакая речь. С министрами играет и во дворец ездит… Так
вот, право, чем больше думаешь… черт его знает, не знаешь, что и делается в голове; просто как будто или стоишь на какой-нибудь колокольне, или тебя хотят повесить.
Вот теперь трактирщик сказал, что не дам вам есть, пока не заплатите за прежнее;
ну, а коли не заплатим?