Неточные совпадения
Но
и ее,
и крутобедрого француза крестьяне любили за то, что они
вели себя по-дворянски.
Жила она в собственном ветхом домике на краю города, одиноко,
и питалась плодами своей профессии. Был у нее
и муж, но в то время, как я зазнал ее, он уж лет десять как пропадал без
вести. Впрочем, кажется, она знала, что он куда-то услан,
и по этому случаю в каждый большой праздник возила в тюрьму калачи.
Рабочий день начался, но работа покуда идет вяло. До тех пор, пока не заслышится грозный барынин голос, у некоторых девушек слипаются глаза, другие
ведут праздные разговоры.
И иглы
и коклюшки двигаются медленно.
Анна Павловна
велит отрубить кусок солонины, отделяет два яйца, три куска сахару, проводит пальцем черту на комке масла
и долго спорит из-за лишнего золотника, который выпрашивает повар.
Покуда в девичьей происходят эти сцены, Василий Порфирыч Затрапезный заперся в кабинете
и возится с просвирами. Он совершает проскомидию, как настоящий иерей: шепчет положенные молитвы, воздевает руки, кладет земные поклоны. Но это не мешает ему от времени до времени посматривать в окна, не прошел ли кто по двору
и чего-нибудь не пронес ли. В особенности зорко следит его глаз за воротами, которые
ведут в плодовитый сад. Теперь время ягодное, как раз кто-нибудь проползет.
Анна Павловна берет лист серо-желтой бумаги
и разрезывает его на четвертушки. Бумагу она жалеет
и всю корреспонденцию
ведет, по возможности, на лоскутках. Избегает она
и почтовых расходов, предпочитая отправлять письма с оказией.
И тут, как везде, наблюдается самая строгая экономия.
— Брысь, пострелята! Еще ученье не кончилось, а они на-тко куда забрались! вот я вас! — кричит она на детей, все еще скучившихся у окна в девичьей
и смотрящих, как солдата, едва ступающего в колодках,
ведут по направлению к застольной.
Не говоря об отце, который продолжал
вести свою обычную замкнутую жизнь, даже матушка как-то угомонилась с отъездом детей
и, затворившись в спальне, или щелкала на счетах
и писала, или раскладывала гранпасьянс.
На первой странице «азы» были напечатаны крупным шрифтом,
и каждая буква была снабжена соответствующей картинкой: Аз — арбуз, Буки — барин,
Веди — Вавило
и т. д.
Пускай, впрочем, читатель не пугается: я не
поведу его по этому поводу в область отвлеченностей
и обобщений.
Она научит почитать старших, избегать общества неблаговоспитанных людей,
вести себя скромно, не увлекаться вредными идеями
и т. д.
Никаким подобным преимуществом не пользуются дети. Они чужды всякого участия в личном жизнестроительстве; они слепо следуют указаниям случайной руки
и не знают, что эта рука сделает с ними.
Поведет ли она их к торжеству или к гибели; укрепит ли их настолько, чтобы они могли выдержать напор неизбежных сомнений, или отдаст их в жертву последним? Даже приобретая знания, нередко ценою мучительных усилий, они не отдают себе отчета в том, действительно ли это знания, а не бесполезности…
Прочие комнаты стояли пустые
и разделялись на две половины длинным темным коридором, в который
вела снизу крутая темная лестница.
С тем староста
и ушел. Матушка, впрочем, несколько раз порывалась
велеть заложить лошадей, чтоб съездить к сестрицам; но в конце концов махнула рукой
и успокоилась.
Наверное, думалось мне, они
ведут речь о лошадях,
и Алемпий хвалится нашим небольшим конским заводом, который
и меня всегда интересовал.
— Разумеется. Ты у тетеньки в гостях
и, стало быть, должен
вести себя прилично. Не след тебе по конюшням бегать. Сидел бы с нами или в саду бы погулял — ничего бы
и не было.
И вперед этого никогда не делай. Тетенька слишком добра, а я на ее месте поставила бы тебя на коленки,
и дело с концом.
И я бы не заступилась, а сказала бы: за дело!
— Нет, смирился. Насчет этого пожаловаться не могу, благородно себя
ведет. Ну, да ведь, мать моя, со мною немного поговорит. Я сейчас локти к лопаткам, да
и к исправнику… Проявился, мол, бродяга, мужем моим себя называет… Делайте с ним, что хотите, а он мне не надобен!
Наскоро
велел он запрячь бричку
и покатил в город, чтоб отрекомендоваться властям, просить о вводе во владение
и в то же время понюхать, чем пахнет вчерашняя кровавая расправа.
На другой же день Анфиса Порфирьевна облекла его в синий затрапез, оставшийся после Потапа, отвела угол в казарме
и велела нарядить на барщину, наряду с прочими дворовыми. Когда же ей доложили, что барин стоит на крыльце
и просит доложить о себе, она резко ответила...
Ленивый
и ничего не смыслящий в хозяйстве, он управлял имением крайне плохо
и вел праздную жизнь, забавляясь над «покойником», которого заставлял плясать, петь песни
и т. д.
Во всяком случае, как только осмотрелась матушка в Заболотье, так тотчас же начала дело о размежевании, которое
и вел однажды уже упомянутый Петр Дормидонтыч Могильцев. Но увы! — скажу здесь в скобках — ни она, ни наследники ее не увидели окончания этого дела,
и только крестьянская реформа положила конец земельной сумятице, соединив крестьян в одну волость с общим управлением
и дав им возможность устроиться между собою по собственному разумению.
—
И на третий закон можно объясненьице написать или
и так устроить, что прошенье с третьим-то законом с надписью возвратят. Был бы царь в голове, да перо, да чернила, а прочее само собой придет. Главное дело, торопиться не надо, а
вести дело потихоньку, чтобы только сроки не пропускать. Увидит противник, что дело тянется без конца, а со временем, пожалуй,
и самому дороже будет стоить — ну,
и спутается. Тогда из него хоть веревки вей. Либо срок пропустит, либо на сделку пойдет.
Входил гость, за ним прибывал другой,
и никогда не случалось, чтобы кому-нибудь чего-нибудь недостало. Всего было вдоволь: индейка так индейка, гусь так гусь. Кушайте на здоровье, а ежели мало, так
и цыпленочка можно
велеть зажарить. В четверть часа готов будет. Не то что в Малиновце, где один гусиный полоток на всю семью мелкими кусочками изрежут, да еще норовят, как бы
и на другой день осталось.
— А теперь
и баиньки пора. Покушали, поговорили —
и в постельку. Ты, дружок, с дорожки-то покрепче усни,
и будить тебя не
велю.
Вечером, конечно, служили всенощную
и наполнили дом запахом ладана. Тетенька напоила чаем
и накормила причт
и нас, но сама не пила, не ела
и сидела сосредоточенная, готовясь к наступающему празднику. Даже говорить избегала, а только изредка перекидывалась коротенькими фразами. Горничные тоже
вели себя степенно, ступали тихо, говорили шепотом. Тотчас после ухода причта меня уложили спать,
и дом раньше обыкновенного затих.
— Не знаю, где
и спать-то его положить, — молвила она наконец, —
и не придумаю! Ежели внизу, где прежде шорник Степан жил, так там с самой осени не топлено. Ну, ин
ведите его к Василисе в застольную. Не велика фря, ночь
и на лавке проспит. Полушубок у него есть, чтоб накрыться, а войлок
и подушчонку, из стареньких, отсюда дайте. Да уж не курит ли он, спаси бог! чтоб
и не думал!
Известие это смягчило матушку. Ушел молотить — стало быть, не хочет даром хлеб есть, — мелькнуло у нее в голове.
И вслед за тем
велела истопить в нижнем этаже комнату, поставить кровать, стол
и табуретку
и устроить там Федоса. Кушанье матушка решила посылать ему с барского стола.
— Вот ты какой! Ну, поживи у нас! Я тебе
велела внизу комнатку вытопить. Там тебе
и тепленько
и уютненько будет. Обедать сверху носить будут, а потом, может,
и поближе сойдемся. Да ты не нудь себя. Не все работай,
и посиди. Я слышала, ты табак куришь?
Все это давно известно
и переизвестно дедушке; ему даже кажется, что
и принцесса Орлеанская во второй раз, на одной неделе, разрешается от бремени, тем не менее он
и сегодня
и завтра будет читать с одинаковым вниманием
и, окончив чтение, зевнет, перекрестит рот
и велит отнести газету к генералу Любягину.
Дедушке скучно. Он берет в руку хлопушку, но на дворе уже сумерки,
и вести с мухами войну неудобно. Он праздно сидит у окна
и наблюдает, как сумерки постепенно сгущаются. Проходит по двору кучер.
Желала ли она заслужить расположение Григория Павлыча (он один из всей семьи присутствовал на похоронах
и вел себя так «благородно», что ни одним словом не упомянул об имуществе покойного) или в самом деле не знала, к кому обратиться; как бы то ни было, но, схоронивши сожителя, она пришла к «братцу» посоветоваться.
Нарочный гонец привез эту скорбную
весть в Малиновец
и застал всех врасплох.
Дедушка смолчал, но после завтрака сейчас же
велел запрягать лошадей
и, как ни упрашивал его Григорий Павлыч, уехал в половине лета в Москву.
В заключение, когда настало время спать, матушка при себе
велела горничной уложить «кралю» на ночь
и довольно долго сидела у ней на кровати, разговаривая шепотом.
Покуда старик спит, матушка ни на минуту не остается бездеятельною. Она усаживается с Настасьей в гостиную (поближе к дедушкиной комнате)
и ведет с ней оживленную беседу, которая доходит
и до нашего слуха.
— Так. А папа римский иначе читать
велит: «иже от отца
и сынаисходящего». Вот
и толкуй с ним.
— Кабы он на прародительском троне сидел, ну, тогда точно, что… А то
и я, пожалуй,
велю трон у себя в квартире поставить да сяду — стало быть,
и я буду король?
Около трех часов, проводив последних гостей, матушка, по обыкновению,
велит отказывать
и подавать обедать. Но она так взволнована, что должна сейчас же высказаться.
Нередко ей предлагали перевести крестьян с оброка на изделье, но она не увлекалась подобными предложениями, понимая, что затеи такого рода могут
повести к серьезному переполоху между крестьянами
и что, сверх того, заглазное издельное хозяйство, пожалуй, принесет не выгоды, а убытки.
— То-то, «Бог рассудит»!
Велю я тебя отодрать на конюшне
и увижу, как ты благодарить меня будешь!
Дальнейших последствий стычки эти не имели. Во-первых, не за что было ухватиться, а во-вторых, Аннушку ограждала общая любовь дворовых. Нельзя же было
вести ее на конюшню за то, что она учила рабов с благодарностью принимать от господ раны! Если бы в самом-то деле по ее сталось, тогда бы
и разговор совсем другой был. Но то-то вот
и есть: на словах: «повинуйтесь! да благодарите!» — а на деле… Держи карман! могут они что-нибудь чувствовать… хамы! Легонько его поучишь, а он уж зубы на тебя точит!
— Ты что ж это! взаправду бунтовать вздумала! — крикнула она на нее, — по-твоему, стало быть, ежели, теперича, праздник, так
и барыниных приказаний исполнять не следует! Сидите, мол, склавши ручки, сам Бог так
велел! Вот я тебя… погоди!
Весть об этом быстро распространилась по селам
и деревням, а в конце концов достигла
и до малиновецкой девичьей.
Узнал батюшка царь
и велел господина, за давним временем, судом не судить, а имение его отписать в казну.
—
Ведите,
ведите ее на конюшню! — приказывала она, но через несколько минут одумывалась
и говорила: — Ин прах ее побери! не троньте! подожду, что еще будет!
Повторяю, всесильная барыня вынуждена была сознаться, что если она
поведет эту борьбу дальше, то ей придется все дела бросить
и всю себя посвятить усмирению строптивой рабы.
Жених между тем не являлся, а матушку вызвали в губернский город, где в сотый раз слушалось одно из многих тяжебных дел, которые она
вела. Матренка временно повеселела, дворовые уже не ограничивались шепотом, а открыто выказывали сожаление,
и это ободрило ее.
— Вот
и опять солдатик на очередь выскочил! — молвила матушка, когда до нее дошла
весть об исчезновении крестного сынка. —
И ждать нечего; без разговоров надо хамово отродье истреблять!
— В ту пору воз с сеном плохо навили, — говорил он, —
и начал он по дороге на сторону валиться. Мужик-то лошадь под уздцы
вел, а я сбоку шел, плечом подпирал. Ну,
и случилось.
Поначалу, как его в старосты определили, только, бывало,
и видишь: идет Федот
и бабу с мешочком с колосьями или с пушниной на конюшню
ведет.