Неточные совпадения
Даже в парадных
комнатах все столы были нагружены ворохами ягод, вокруг которых сидели группами сенные девушки, чистили, отбирали ягоду
по сортам, и едва успевали справиться с одной грудой, как на смену ей появлялась другая.
А именно: все время, покуда она жила в доме (иногда месяца два-три), ее кормили и поили за барским столом; кровать ее ставили в той же
комнате, где спала роженица, и, следовательно, ее кровью питали приписанных к этой
комнате клопов; затем,
по благополучном разрешении, ей уплачивали деньгами десять рублей на ассигнации и посылали зимой в ее городской дом воз или два разной провизии, разумеется, со всячинкой.
Детские
комнаты, как я уже сейчас упомянул, были переполнены насекомыми и нередко оставались
по нескольку дней неметенными, потому что ничей глаз туда не заглядывал; одежда на детях была плохая и чаще всего перешивалась из разного старья или переходила от старших к младшим; белье переменялось редко.
Несколько дней сряду я ходил
по опустелым
комнатам, где прежде ютились братья и сестры, и заглядывал во все углы.
Затем матушка отходит к стороне и пропускает тетенек, которые взбираются
по крутой и темной лестнице наверх в мезонин, где находится отведенная им
комната. За ними следует их неизменная спутница Аннушка, старая-старая девушка, которая самих тетенек зазнала еще детьми.
Комната тетенек, так называемая боковушка, об одно окно, узкая и длинная, как коридор. Даже летом в ней царствует постоянный полумрак.
По обеим сторонам окна поставлены киоты с образами и висящими перед ними лампадами. Несколько поодаль, у стены, стоят две кровати, друг к другу изголовьями; еще поодаль — большая изразцовая печка; за печкой, на пространстве полутора аршин, у самой двери, ютится Аннушка с своим сундуком, войлоком для спанья и затрапезной, плоской, как блин, и отливающей глянцем подушкой.
Она стоит, в ожидании экипажа, в
комнате, смежной с спальней, и смотрит в окно на раскинутые перед церковью белые шатры с разным крестьянским лакомством и на вереницу разряженных богомольцев, которая тянется мимо дома
по дороге в церковь.
Вечером матушка сидит, запершись в своей
комнате. С села доносится до нее густой гул, и она боится выйти, зная, что не в силах будет поручиться за себя. Отпущенные на праздник девушки постепенно возвращаются домой… веселые. Но их сейчас же убирают
по чуланам и укладывают спать. Матушка чутьем угадывает эту процедуру, и ой-ой как колотится у нее в груди всевластное помещичье сердце!
То мазала жеваным хлебом кресты на стенах и окнах, то выбирала что ни на есть еле живую половицу и скакала
по ней, рискуя провалиться, то ставила среди
комнаты аналой и ходила вокруг него с зажженной свечой, воображая себя невестой и посылая воздушные поцелуи Иосифу Прекрасному.
С утра до вечера они сидели одни в своем заключении. У Ольги Порфирьевны хоть занятие было. Она умела вышивать шелками и делала из разноцветной фольги нечто вроде окладов к образам. Но Марья Порфирьевна ничего не умела и занималась только тем, что бегала взад и вперед
по длинной
комнате, производя искусственный ветер и намеренно мешая сестре работать.
— Кости да кожа! И погулять вас не пускают, все в
комнатах держат. Хочешь, я тебе лыжи сделаю. Вот снег нападет, все
по очереди кататься будете.
Наступила ростепель. Весна была ранняя, а Святая — поздняя, в половине апреля. Солнце грело по-весеннему; на дорогах появились лужи; вершины пригорков стали обнажаться; наконец прилетели скворцы и населили на конном дворе все скворешницы. И в доме сделалось светлее и веселее, словно и в законопаченные кругом
комнаты заглянула весна. Так бы, кажется, и улетел далеко-далеко на волю!
Дедушка молча встает с кресла и направляется в
комнаты. Он страстно любит карты и готов с утра до вечера играть «ни
по чем». Матушка, впрочем, этому очень рада, потому что иначе было бы очень трудно занять старика.
Матушка бледнеет, но перемогает себя. Того гляди, гости нагрянут — и она боится, что дочка назло ей уйдет в свою
комнату. Хотя она и сама не чужда «светских разговоров», но все-таки дочь и по-французски умеет, и манерцы у нее настоящие — хоть перед кем угодно не ударит лицом в грязь.
После обеда сестрица,
по обыкновению, удаляется в свою
комнату, чтоб приготовить вечерний туалет. Сегодня балок у Хорошавиных, и «он» непременно там будет. Но матушка в самом начале прерывает ее приготовления, объявляя резко...
Когда в девичью приносили обед или ужин, то не только там, но и
по всему коридору чувствовался отвратительный запах, так что матушка, от природы неприхотливая, приказывала отворять настежь выходные двери, чтобы сколько-нибудь освежить
комнаты.
Вообще вся его жизнь представляла собой как бы непрерывное и притом бессвязное сновидение. Даже когда он настоящим манером спал, то видел сны, соответствующие его должности. Либо печку топит, либо за стулом у старого барина во время обеда стоит с тарелкой под мышкой, либо
комнату метет.
По временам случалось, что вдруг среди ночи он вскочит, схватит спросонок кочергу и начнет в холодной печке мешать.
Не будучи в состоянии угомонить этот тайный голос, она бесцельно бродила
по опустелым
комнатам, вглядывалась в церковь, под сенью которой раскинулось сельское кладбище, и припоминала. Старик муж в могиле, дети разбрелись во все стороны, старые слуги вымерли, к новым она примениться не может… не пора ли и ей очистить место для других?
Там он, покуда было светло, занимался переписыванием «цветничков» (молитвенных сборников), располагая, по-видимому, продавать их в пользу церкви, а вечером, сидя без огня, пел духовные песни, отголоски которых нередко проникали и в господские
комнаты.
Матушка в волненье скрывается в свою
комнату и начинает смотреть в окно. Слякоть
по дороге невылазная, даже траву на красном дворе затопило, а дождик продолжает лить да лить. Она сердито схватывает колокольчик и звонит.
Летнее утро; девятый час в начале. Федор Васильич в синем шелковом халате появляется из общей спальни и через целую анфиладу
комнат проходит в кабинет. Лицо у него покрыто маслянистым глянцем; глаза влажны, слипаются; в углах губ запеклась слюна. Он останавливается
по дороге перед каждым зеркалом и припоминает, что вчера с вечера у него чесался нос.
Струнников начинает расхаживать взад и вперед
по анфиладе
комнат. Он заложил руки назад; халат распахнулся и раскрыл нижнее белье. Ходит он и ни о чем не думает. Пропоет «Спаси, Господи, люди Твоя», потом «Слава Отцу», потом вспомнит, как протодьякон в Успенском соборе, в Москве, многолетие возглашает, оттопырит губы и старается подражать.
По временам заглянет в зеркало, увидит: вылитый мопс! Проходя
по зале, посмотрит на часы и обругает стрелку.
Не снимая халата, Федор Васильич бродил с утра до вечера
по опустелым
комнатам и весь мир обвинял в неблагодарности. В особенности негодовал он на Ермолаева, который с неутомимым бессердечием его преследовал, и обещал себе, при первой же встрече, избить ему морду до крови («права-то у нас еще не отняли!» — утешал он себя); но Ермолаев этого не желал и от встреч уклонялся.
Обоим было там тепло и уютно;
по целым часам ходили они обнявшись из
комнаты в
комнату, смотрели друг другу в глаза и насмотреться не могли.
Слепушкина была одна из самых бедных дворянок нашего захолустья. За ней числилось всего пятнадцать ревизских душ, всё дворовые, и не больше ста десятин земли. Жила она в маленьком домике,
комнат в шесть, довольно ветхом; перед домом был разбит крошечный палисадник, сзади разведен довольно большой огород,
по бокам стояли службы, тоже ветхие, в которых помещалось большинство дворовых.
Когда запой кончился, старуха,
по обыкновению, вымылась в бане, потом зашла к дочери и, увидев ее опустелую
комнату, поняла.
Усадьбу ее, даже
по наружному виду, нельзя было назвать господской; это была просторная изба, разделенная на две половины, из которых в одной, «черной», помещалась стряпущая и дворовые, а в другой, «чистой», состоявшей из двух
комнат, жила она с детьми.
Стены (по-старинному нештукатуренные) и полы тщательно вымыты; в
комнатах слегка накурено ладаном;
по углам перед образами теплятся лампадки.
В десять часов все расходятся на покой, причем только самым почетным гостям отводятся особые
комнаты, прочих укладывают, как попало,
по диванам и вповалку на полу.
Барышни, показавши таланты, начинают попарно ходить взад и вперед
по анфиладе
комнат, перешептываясь с офицерами; маменьки, похваставшись дочерьми, снова присаживаются поближе к закуске; даже между детьми оживления не видать.
Тройки вскачь неслись
по коридорам и
комнатам; шагом взбирались
по лестницам, изображавшим собой горы, и наконец, наскакавшись и набегавшись, останавливались на кормежку, причем «лошадей» расставляли
по углам, а кучера отправлялись за «овсом» и, раздобывшись сластями, оделяли ими лошадей.
Без дела слонялись
по парадным
комнатам, ведя между собой бессвязные и вялые разговоры, опасаясь замарать или разорвать хорошее платье, которое ради праздника надевали на нас, и избегая слишком шумных игр, чтобы не нарушать праздничное настроение.