Неточные совпадения
Замечание
мое поразило его. По-видимому, он даже и не подозревал, что, наступая на законы вообще, он, между
прочим, наступает и на тот закон, который ставит помпадуровы радости и помпадуровы печали в зависимость от радостей и печалей начальственных.
С минуту он пробыл как бы в онемении, но, наконец, очнулся, схватил
мою руку и долго ее жал, смотря на меня томными и умиленными
глазами. Кто знает, быть может, он даже заподозрел во мне агента"диктатуры сердца".
Удавалось ли мне встретить длинную процессию ломовых извозчиков, лениво шедших
с вожжами в руках подле возов, нагруженных целыми горами всякой мебели, столов, стульев, диванов турецких и нетурецких и
прочим домашним скарбом, на котором, сверх всего этого, зачастую восседала, на самой вершине воза, тщедушная кухарка, берегущая барское добро как зеницу ока; смотрел ли я на тяжело нагруженные домашнею утварью лодки, скользившие по Неве иль Фонтанке, до Черной речки иль островов, — воза и лодки удесятерялись, усотерялись в
глазах моих; казалось, все поднялось и поехало, все переселялось целыми караванами на дачу; казалось, весь Петербург грозил обратиться в пустыню, так что наконец мне стало стыдно, обидно и грустно; мне решительно некуда и незачем было ехать на дачу.
— Владимир Васильевич! — в третий раз решительным тоном проговорила Евлампия и отбросила далеко от себя
прочь травяные стебли, которые вертела в пальцах. — Я уйду! — Ее
глаза встретились
с моими. — Я уйду, Владимир Васильевич! — повторила она и скрылась за куст.
Он был
мой друг.
С ним я не знал хлопот, //
С ним чувствами и деньгами делился; // Он брал на месяц, отдавал чрез год, // Но я за то ни мало не сердился // И поступал не лучше в свой черед; // Печален ли, бывало, тотчас скажет, // Когда же весел, счастлив —
глаз не кажет. // Не раз от скуки он свои мечты // Мне поверял и говорил мне ты; // Хвалил во мне, что
прочие хвалили, // И был
мой вечный визави в кадрили.
А потом, как водится, начался кутеж; он, очень грустный, задумчивый и, по-видимому, не разделявший большого удовольствия, однако на
моих глазах раскупорил бутылки три шампанского, и когда после ужина Аксюша, предмет всеобщего увлечения, закативши под самый лоб свои черные
глаза и
с замирающим от страсти голосом пропела: «Душа ль
моя, душенька, душа ль, мил сердечный друг» и когда при этом один господин, достаточно выпивший, до того исполнился восторга, что выхватил из кармана целую пачку ассигнаций и бросил ей в колена, и когда она, не ограничившись этим, пошла
с тарелочкой собирать посильную дань и
с прочих, Шамаев, не задумавшись, бросил ей двадцать рублей серебром.