Неточные совпадения
Между прочим, и по моему поводу, на вопрос матушки, что у нее родится, сын или дочь, он запел петухом и сказал: «Петушок, петушок, востёр ноготок!» А когда его спросили, скоро ли совершатся роды, то он начал черпать ложечкой мед — дело было за
чаем, который он пил
с медом, потому что сахар скоромный — и, остановившись на седьмой ложке, молвил: «Вот теперь в самый раз!» «Так по его и случилось: как раз на седьмой день маменька распросталась», — рассказывала мне впоследствии Ульяна Ивановна.
К
чаю полагался крохотный ломоть домашнего белого хлеба; затем завтрака не было, так что
с осьми часов до двух (время обеда) дети буквально оставались без пищи.
— Ты что глаза-то вытаращил? — обращалась иногда матушка к кому-нибудь из детей, —
чай, думаешь, скоро отец
с матерью умрут, так мы, дескать, живо спустим, что они хребтом, да потом, да кровью нажили! Успокойся, мерзавец! Умрем, все вам оставим, ничего в могилу
с собой не унесем!
Она любит пить
чай одна, потому что кладет сахару вдоволь, и при этом ей подается горшочек
с густыми топлеными сливками, на поверхности которых запеклась румяная пенка.
— Ну, пей
чай! — обращается Анна Павловна к балбесу, — пейте
чай все… живо! Надо вас за прилежание побаловать; сходите
с ними, голубушка Марья Андреевна, погуляйте по селу! Пускай деревенским воздухом подышат!
Василий Порфирыч сам заваривает
чай в особливом чайнике и начинает пить, переговариваясь
с Коняшкой, за отсутствием других собеседников.
Наконец отошел и молебен. Процессия
с образами тем же порядком обратно направляется в церковь. Комнаты наполнены кадильным дымом; молящиеся расходятся бесшумно;
чай и вслед за ним ужин проходят в той специальной тишине, которая обыкновенно предшествует большому празднику, а часов
с десяти огни везде потушены, и только в господских спальнях да в образной тускло мерцают лампады.
Кормили тетенек более чем скупо. Утром посылали наверх по чашке холодного
чаю без сахара,
с тоненьким ломтиком белого хлеба; за обедом им первым подавали кушанье, предоставляя правовыбирать самые худые куски. Помню, как робко они входили в столовую за четверть часа до обеда, чтобы не заставить ждать себя, и становились к окну. Когда появлялась матушка, они приближались к ней, но она почти всегда
с беспощадною жестокостью отвечала им, говоря...
— Ах, родные мои! ах, благодетели! вспомнила-таки про старуху, сударушка! — дребезжащим голосом приветствовала она нас, протягивая руки, чтобы обнять матушку, —
чай, на полпути в Заболотье… все-таки дешевле, чем на постоялом кормиться… Слышала, сударушка, слышала! Купила ты коко
с соком… Ну, да и молодец же ты! Лёгко ли дело, сама-одна какое дело сварганила! Милости просим в горницы! Спасибо, сударка, что хоть ненароком да вспомнила.
Продам, — вот на
чай с сахаром и будет…
Дворянин-с; без
чаю тоже стыдно!
Чай Николай Абрамыч пил
с ромом, по особой, как он выражался, савельцевской, системе. Сначала нальет три четверти стакана
чаю, а остальное дольет ромом; затем, отпивая глоток за глотком, он подливал такое же количество рому, так что под конец оказывался уже голый ямайский напиток. Напившись такого
чаю, Савельцев обыкновенно впадал в полное бешенство.
Старого бурмистра матушка очень любила: по мнению ее, это был единственный в Заболотье человек, на совесть которого можно было вполне положиться. Называла она его не иначе как «Герасимушкой», никогда не заставляла стоять перед собой и пила вместе
с ним
чай. Действительно, это был честный и бравый старик. В то время ему было уже за шестьдесят лет, и матушка не шутя боялась, что вот-вот он умрет.
Книг мы
с собой не брали; в контору ходить я не решался; конюшни и каретный сарай запирались на замок, и кучер Алемпий, пользуясь полной свободой, либо благодушествовал в трактире, где его даром поили
чаем, либо присутствовал в конторе при судбищах.
Понятно,
с каким нетерпением я отсчитывал интервалы (обед, вечерний
чай, ужин), которые отделяли утро от ночи.
Комната, в которой нас принимали, была, конечно, самая просторная в доме; ее заранее мыли и чистили и перед образами затепляли лампады. Стол, накрытый пестрою ярославскою скатертью, был уставлен тарелками
с заедочками. Так назывались лавочные лакомства, о которых я говорил выше. Затем подавалось белое вино в рюмках, иногда даже водка, и
чай. Беспрестанно слышалось...
Целый день прошел в удовольствиях. Сперва
чай пили, потом кофе, потом завтракали, обедали, после обеда десерт подавали, потом простоквашу
с молодою сметаной, потом опять пили
чай, наконец ужинали. В особенности мне понравилась за обедом «няня», которую я два раза накладывал на тарелку. И у нас, в Малиновце, по временам готовили это кушанье, но оно было куда не так вкусно. Ели исправно, губы у всех были масленые, даже глаза искрились. А тетушка между тем все понуждала и понуждала...
Был девятый час, когда мы вышли из монастыря, и на улицах уже царствовали сумерки. По возвращении на постоялый двор матушка в ожидании
чая прилегла на лавку, где были постланы подушки, снятые
с сиденья коляски.
Но проходит пять — десять минут, а Настасьи нет. Пахом тоже задержался у ворот. Всем скучно
с дедушкой, всем кажется, что он что-то старое-старое говорит. Наконец Настасья выплывает в столовую и молча заваривает
чай.
Перед ним стоит столик, на котором поставлена большая чашка
с только что принесенным
чаем.
Она уж поздоровалась
с «кралей», расспросила ее, покойно ли спать было, не кусали ли клопики, и, получив в ответ, что словно в рай попала, приказала подать ей
чаю, сама налила сливочек
с румяными пенками и отправилась потчевать отца.
Наконец вожделенный час ужина настает. В залу является и отец, но он не ужинает вместе
с другими, а пьет
чай. Ужин представляет собою повторение обеда, начиная супом и кончая пирожным. Кушанье подается разогретое, подправленное; только дедушке к сторонке откладывается свежий кусок. Разговор ведется вяло: всем скучно, все устали, всем надоело. Даже мы, дети, чувствуем, что масса дневных пустяков начинает давить нас.
Выговоривши эту тираду, дедушка шумно нюхает табак и вздыхает. Разносят
чай во второй раз. Дядя останавливается перед сестрой Надеждой и шутит
с нею.
— Им, признаться, и делать другого нечего. Пьют да пьют
чай с утра до вечера.
Наконец сестрица сдается; решают устроить смотрины, то есть условиться через Стрелкова
с женихом насчет дня и пригласить его вечером запросто на чашку
чая.
Матушка морщится; не нравятся ей признания жениха. В халате ходит, на гитаре играет, по трактирам шляется… И так-таки прямо все и выкладывает, как будто иначе и быть не должно. К счастью, входит
с подносом Конон и начинает разносить
чай. При этом ложки и вообще все чайное серебро (сливочник, сахарница и проч.) подаются украшенные вензелем сестрицы: это, дескать, приданое! Ах, жалко, что самовар серебряный не догадались подать — это бы еще больше в нос бросилось!
— Вы
с чем чай-то пьете?
с лимончиком? со сливочками?
«Скатертью дорога!» — мелькает у нее в голове, но тут же рядом закрадывается и другая мысль: «А брильянты?
чай, и брильянты
с собой унесла!»
Поздним утром обе — и матушка и сестрица — являются к
чаю бледные,
с измятыми лицами. Матушка сердита; сестрица притворяется веселою. Вообще у нее недоброе сердце, и она любит делать назло.
Отец не сидел безвыходно в кабинете, но бродил по дому, толковал со старостой,
с ключницей,
с поваром, словом сказать, распоряжался; тетеньки-сестрицы сходили к вечернему
чаю вниз и часов до десяти беседовали
с отцом; дети резвились и бегали по зале; в девичьей затевались песни, сначала робко, потом громче и громче; даже у ключницы Акулины лай стихал в груди.
— Иконостас — сам по себе, а и она работать должна. На-тко! явилась господский хлеб есть, пальцем о палец ударить не хочет! Даром-то всякий умеет хлеб есть! И самовар
с собой привезли —
чаи да сахары… дворяне нашлись! Вот я возьму да самовар-то отниму…
Струнников выпивает вместительную чашку
чая с густыми сливками и съедает, одну за другой, несколько булок. Утоливши первый голод, он протягивает жене чашку за новым
чаем и взглядывает на нее.
В шесть часов он проснулся, и из кабинета раздается протяжный свист. Вбегает буфетчик, неся на подносе графин
с холодным квасом. Федор Васильич выпивает сряду три стакана, отфыркивается и отдувается. До
чаю еще остается целый час.
Самовар подан. На столе целая груда чищеной клубники, печенье, масло, сливки и окорок ветчины. Струнников съедает глубокую тарелку ягод со сливками и выпивает две больших чашки
чая, заедая каждый глоток ветчиной
с маслом.
Чай, сахар и пшеничную муку держат только на случай приезда гостей; варенье и другое лакомство заготовляются на меду из собственных ульев,
с солью обходятся осторожно; даже свечи ухитрились лить дома, тонкие, оплывающие, а покупные подают только при гостях.
С утра идет хлебосольство:
чаи, завтраки, обеды.
Только вместо
чаю пили молоко; вместо пшеничных булок ели черный хлеб
с маслом.
— Чем вас потчевать? — захлопотала вдова. — Мужчины, я знаю, любят
чай с ромом пить, а у нас, извините, не то что рому, и
чаю в заводе нет. Не хотите ли молочка?
— Хорошо тогда жилось, весело. Всего, всего вдоволь было, только птичьего молока недоставало.
Чай пили, кто как хотел: и
с ромом, и
с лимоном, и со сливками. Только, бывало, наливаешь да спрашиваешь: вы
с чем? вы
с чем?
с лимоном?
с ромом? И вдруг точно сорвалось… Даже попотчевать дорогого гостя нечем!
Заварили майорский
чай, и, несмотря на отвычку, все
с удовольствием приняли участие в чаепитии. Майор пил пунш за пуншем, так что Калерии Степановне сделалось даже жалко. Ведь он ни
чаю, ни рому назад не возьмет — им бы осталось, — и вдруг, пожалуй, всю бутылку за раз выпьет! Хоть бы на гогель-могель оставил! А Клобутицын продолжал пить и в то же время все больше и больше в упор смотрел на Машу и про себя рассуждал...
После
чаю хозяйка предлагает молодежи протанцевать; за старые клавикорды усаживают одну из гувернанток, и пары танцующих
с шумом расстанавливаются вдоль и поперек большой залы.
Около семи часов служили в доме всенощную. Образная, соседние комнаты и коридоры наполнялись молящимися. Не только дворовые были налицо, но приходили и почетнейшие крестьяне из села. Всенощную служили чинно
с миропомазанием, а за нею следовал длинный молебен
с водосвятием и чтением трех-четырех акафистов. Служба кончалась поздно, не раньше половины десятого, после чего наскоро пили
чай и спешили в постели.