Неточные совпадения
От чего отдохнуть — это
вопрос особый; но уехать на лето во всяком случае надо. Летом города населяются дулебами, радимичами, вятичами и пр., в образе каменщиков, штукатуров, мостовщиков, совместное жительство с которыми для культурного человека
по многим причинам неудобно.
Во-первых, пусто, потому что домашний персонал имеется только самый необходимый; во-вторых, неудовлетворительно
по части питья и еды, потому что полезные домашние животные упразднены, дикие, вследствие истребления лесов, эмигрировали, караси в пруде выловлены, да и хорошего печеного хлеба, пожалуй, нельзя достать; в-третьих, плохо и
по части газетной пищи, ежели Заманиловка,
по очень счастливому случаю, не расположена вблизи станции железной дороги (это было в особенности чувствительно во время последней войны); в-четвертых, не особенно весело и
по части соседей, ибо ежели таковые и есть, то разносолов у них не полагается, да и ездить
по соседям, признаться, не в чем, так как каретные сараи опустели, а бывшие заводские жеребцы перевелись; в-пятых, наконец, в каждой Заманиловке культурный человек непременно встречается с
вопросом о бешеных собаках.
Но дело в том, что
по самим условиям своих жизненных преданий, обстановки, воспитания, культурный человек на этом поприще прежде всего встречается с
вопросом: что скажет о моей просветительской деятельности становой (само собой разумеется, что здесь выражение «становой» употреблено не в буквальном смысле)?
И вот перед этими людьми встает
вопрос: искать других небес. Там они тоже будут чужие, но зато там есть настоящее солнце, есть тепло и уже решительно не нужно думать ни о сене, ни о жите, ни об огурцах. Гуляй, свободный и беспечный,
по зеленым паркам и лесам, и ежели есть охота, то решай в голове судьбы человечества.
—
По существу — это точно, что особенной вины за вами нет. Но кабатчики… И опять-таки повторю: свобода… Какая свобода, и что оною достигается? В какой мере и на какой конец? Во благовремении или не во благовремении? Откуда и куда? Вот сколько
вопросов предстоит разрешить! Начни-ка их разрешать, — пожалуй, и в Сибири места не найдется! А ежели бы вы в то время вместо «свободы»-то просто сказали: улучшение, мол, быта, — и дело было бы понятное, да и вы бы на замечание не попали!
Разумеется, мы с радостью согласились и затем вместе с батюшкой проводили его до квартиры. Ячувствовал, что с моей души скатилось бремя, и потому весело и проворно шлепал
по грязи. Мысль, что наш путь лежит мимо кабака купца Прохорова и что последний увидит нас дружески беседующими, производила во мне нечто вроде сладкого опьянения. Наконец, я не выдержал, и из глубины души моей вылетел
вопрос...
Так, например, ежели вы встречаете идущего
по улице односельца, то первый и самый естественный
вопрос должен быть таков: куда идешь?
И заметьте, господа, никто не вправе уклоняться от ответов на ваши
вопросы, ибо факт уклонения уже сам
по себе составляет неповиновение властям.
Разумеется, я слушал эти рассуждения и радостно изумлялся. Не потому радовался, чтобы сами мысли, высказанные Грациановым, были мне сочувственны, — я так себя, страха ради иудейска, вышколил, что мне теперь на все наплевать, — а потому, что они исходили от станового пристава. Но
по временам меня вдруг осеняла мысль: «Зачем, однако ж, он предлагает мне столь несвойственные своему званию
вопросы», — и, признаюсь, эта назойливая мысль прожигала меня насквозь.
И вот я вспомнил, что в губернии служит в качестве очень авторитетного лица один из моих товарищей
по школе, и отправился в город с целью во что бы то ни стало разъяснить себе
вопрос: имеет ли право Грацианов целовать меня
по своему усмотрению?
А между тем вдумайтесь в него, и вы удивитесь, какой бесконечный ряд томительнейших
вопросов поднимется перед вами
по его поводу!
Все это —
вопросы важные, существенные, ибо при утвердительном ответе на них («да,
по ходатайству Гулак-Артемовской») воображению представляется картина развращения нравов, а при ответе отрицательном — картина чистоты нравов.
Затем опять
вопросы: сумеет ли Растопыря в новом чине заслужить то доверие начальства, которое он умел заслужить в старом чине? каких облегчений вправе ожидать от него отечество, буде он и впредь, с такой же неуклонностью, будет подвигаться
по лестнице почестей и отличий?
Чаще и упорнее всего, как и следует ожидать, появлялся
вопрос о выигрыше двухсот тысяч, но так как вслух сознаваться в таких пустяках почему-то не принято (право, уж и не знаю, почему; по-моему, самое это культурное мечтание), то я упоминаю об этом лишь для того, чтобы не быть в противоречии с истиной.
Я считаю нелишним изложить здесь главные тезисы моих мечтаний
по этому
вопросу, заранее, впрочем, извиняясь перед читателем в той неудовлетворительности, которую он, наверное, приметит в моем изложении.
Все мне представлялся
вопрос: в самом деле, что я буду делать, если Разуваеву вздумается
по ночам в трубу трубить?
Вся цивилизованная природа свидетельствует о скором пришествии вашем. Улица ликует, дома терпимости прихорашиваются, половые и гарсоны в трактирах и ресторанах в ожидании млеют, даже стерляди в трактирных бассейнах — и те резвее играют в воде, словно говорят: слава богу! кажется, скоро начнут есть и нас!
По всей веселой Руси, от Мещанских до Кунавина включительно, раздается один клич: идет чумазый! Идет и на
вопрос: что есть истина? твердо и неукоснительно ответит: распивочно и навынос!
Люди наиболее заинтересованные столь же мало думали о
вопросах собственности, семейственности и государственности, как мало думает человек, которому приходится периодически совершать один и тот же путь, о домах и заборах, стоящих
по обеим сторонам этого пути.
Я, Прогорелов, совершенно некомпетентен
по этому
вопросу.
Выйдет ли что-нибудь из этих хлопот, надежд и верований — это
вопрос другой, и ежели ты хочешь, чтоб я ответил на него
по совести, то изволь, отвечу: не выйдет ничего, потому что у тебя и на уме ничего такого, чтоб что-нибудь вышло, — нет.
Неточные совпадения
Тем не менее
вопрос «охранительных людей» все-таки не прошел даром. Когда толпа окончательно двинулась
по указанию Пахомыча, то несколько человек отделились и отправились прямо на бригадирский двор. Произошел раскол. Явились так называемые «отпадшие», то есть такие прозорливцы, которых задача состояла в том, чтобы оградить свои спины от потрясений, ожидающихся в будущем. «Отпадшие» пришли на бригадирский двор, но сказать ничего не сказали, а только потоптались на месте, чтобы засвидетельствовать.
Этот
вопрос произвел всеобщую панику; всяк бросился к своему двору спасать имущество. Улицы запрудились возами и пешеходами, нагруженными и навьюченными домашним скарбом. Торопливо, но без особенного шума двигалась эта вереница
по направлению к выгону и, отойдя от города на безопасное расстояние, начала улаживаться. В эту минуту полил долго желанный дождь и растворил на выгоне легко уступающий чернозем.
Уважение к старшим исчезло; агитировали
вопрос, не следует ли,
по достижении людьми известных лет, устранять их из жизни, но корысть одержала верх, и порешили на том, чтобы стариков и старух продать в рабство.
Жду вас к себе, дорогая сестра моя
по духу, дабы разрешить сей
вопрос в совокупном рассмотрении".
Никто, однако ж, на клич не спешил; одни не выходили вперед, потому что были изнежены и знали, что порубление пальца сопряжено с болью; другие не выходили
по недоразумению: не разобрав
вопроса, думали, что начальник опрашивает, всем ли довольны, и, опасаясь, чтоб их не сочли за бунтовщиков,
по обычаю, во весь рот зевали:"Рады стараться, ваше-е-е-ество-о!"