Неточные совпадения
— Да уж верно! — воскликнул Рутилов. — Смотри, не зевай, пока я жив, а то они у меня тоже с гонором, — потом
захочешь, да поздно
будет. А только из них каждая за тебя с превеликим удовольствием пойдет.
Хотя часы служили ему давно, но он и теперь, как всегда при людях, с удовольствием глянул на их большие золотые крышки.
Было без двадцати минут двенадцать. Передонов решил, что можно
побыть немного. Угрюмо шел он за Вершиною по дорожкам, мимо опустелых кустов черной и красной смородины, малины, крыжовника.
Марта набивала папиросы для Вершиной. Она нетерпеливо
хотела, чтобы Передонов посмотрел на нее и пришел в восхищение. Это желание выдавало себя на ее простодушном лице выражением беспокойной приветливости. Впрочем, оно вытекало не из того, чтобы Марта
была влюблена в Передонова: Вершина желала пристроить ее, семья
была большая, — и Марте хотелось угодить Вершиной, у которой она жила несколько месяцев, со дня похорон старика-мужа Вершиной, — угодить за себя и за брата-гимназиста, который тоже гостил здесь.
— Далеко от гимназии, — объяснил Передонов. Вершина недоверчиво улыбалась. Вернее, думала она, что он
хочет быть поближе к Марте.
Марта послушно вышла. Она поняла, что Вершина
хочет говорить с Передоновым, и
была рада, ленивая, что не к спеху.
Владя побежал, и слышно
было, как песок шуршит под его ногами. Вершина осторожно и быстро посмотрела в бок на Передонова сквозь непрерывно испускаемый ею дым. Передонов сидел молча, глядел прямо перед собою затуманенным взором и жевал карамельку. Ему
было приятно, что те ушли, — а то, пожалуй, опять бы засмеялись.
Хотя он и узнал наверное, что смеялись не над ним, но в нем осталась досада, — так после прикосновения жгучей крапивы долго остается и возрастает боль,
хотя уже крапива и далече.
Вершина
была уверена, что Передонов уходит потому, что она задела его за живое, и что он из нерешительности только не
хочет говорить теперь о Марте.
— У меня, может
быть, никогда и не
было Писарева.
Хочешь выпить, Павлушка?
— Если вы
хотите, чтоб все
было, как следует, вы дайте мне материал, а я вам и сварю.
— Может
быть, Варвара Дмитриевна и не
захотят, — сказал Володин, хихикая.
— А, может
быть, и я не
захочу, — сказал Володин, ломаясь. — Я, может
быть, я не
хочу на чужих сестрицах жениться. У меня, может
быть, на родине своя двоюродная племянница растет.
Узкие башмаки и высокие каблуки не давали Варваре много ходить. Она скоро уставала. Поэтому она чаще ездила на извозчиках,
хотя больших расстояний в нашем городе не
было. В последнее время она зачастила к Грушиной. Извозчики уж заприметили это; их и всех-то
было десятка два. Сажая Варвару, уж и не спрашивали, куда везти.
Уселись на дрожки и поехали к господам, у которых жила Клавдия, осведомляться о ней. На улицах
было почти везде грязно,
хотя дождь прошел еще вчера вечером. Дрожки только изредка продребезжат по каменной настилке и опять вязнут в липкой грязи на немощенных улицах.
— Да я-то, может
быть, не
хочу.
— Да и они, может
быть, не
хотят.
— Они надо мной, может
быть, посмеяться
хотят, — рассуждал Передонов, — а вот пусть выйдут, потом уж они коли
захотят смеяться, так и я
буду над ними смеяться.
— Ну, а я не
хочу быть быком, — объяснил Передонов.
Ей эти рассказы доставляли особое удовольствие: она сама
хотела было, после смерти мужа, держать у себя на квартире трех-четырех гимназистов, но директор не разрешил ей, несмотря на ходатайство Передонова, — о Грушиной в городе
была дурная слава.
Вчерашние ерлы вдруг опять припомнились Передонову. «Вот, — думал он про Володина, — на свою мать жалуется, зачем она его родила, — не
хочет быть Павлушкой. Видно, и в самом деле завидует. Может
быть, уже и подумывает жениться на Варваре и влезть в мою шкуру», — думал Передонов и тоскливо смотрел на Володина.
Хотя Варвара шаталась от опьянения и лицо ее во всяком свежем человеке возбудило бы отвращение своим дрябло-похотливым выражением, но тело у нее
было прекрасное, как тело у нежной нимфы, с приставленною к нему, силою каких-то презренных чар, головою увядающей блудницы. И это восхитительное тело для этих двух пьяных и грязных людишек являлось только источником низкого соблазна. Так это и часто бывает, — и воистину в нашем веке надлежит красоте
быть попранной и поруганной.
И другие
были в городе люди, — как заметил в последние дни Передонов, — которые враждебны ему и
хотели бы помешать его назначению на инспекторскую должность.
Владя
хотел было взять с собою в деревню удочку, новую, английскую, купленную на сбереженные деньги,
хотел взять еще кое-что, да это все занимало бы в тележке не мало места. И Владя унес обратно в дом все свои пожитки.
Рядом с ним стал пришедший попозже инспектор народных училищ, Сергей Потапович Богданов, старик с коричневым глупым лицом, на котором постоянно
было такое выражение, как будто он
хотел объяснить кому-то что-то такое, чего еще и сам никак не мог понять. Никого так легко нельзя
было удивить или испугать, как Богданова: чуть услышит что-нибудь новое или тревожное, и уже лоб его наморщивается от внутреннего болезненного усилия, и изо рта вылетают беспорядочные, смятенные восклицания.
Володин сделал понимающее лицо,
хотя, конечно, не знал, какие это нашлись вдруг у Передонова дела. А Передонов думал, что ему необходимо
будет сделать несколько визитов. Вчерашняя случайная встреча с жандармским офицером навела его на мысль, которая показалась ему весьма дельною: обойти всех значительных в городе лиц и уверить их в своей благонадежности. Если это удастся, тогда, в случае чего, у Передонова найдутся заступники в городе, которые засвидетельствуют его правильный образ мыслей.
Передонов пригласил его зайти сейчас, но Володин сказал, что у него
есть дело: он вдруг почувствовал, что как-то неприлично все не иметь дела; слова Передонова о своих делах подстрекали его, и он сообразил, что хорошо бы теперь самостоятельно зайти к барышне Адаменко и сказать ей, что у него
есть новые и очень изящные рисунки для рамочек, так не
хочет ли она посмотреть. Кстати, думал Володин, Надежда Васильевна угостит его кофейком.
«Вот что значит проехался-то с барышней,
побыл с нею, — вот и прибежал! Уж не
хочет ли свататься?» — тревожно и радостно думала она.
«Для начала, — думал Передонов, — надо выбрать начальство попроще и там осмотреться, принюхаться, — видно
будет, как относятся к нему, что о нем говорят». Поэтому, решил Передонов, всего умнее начать с городского головы.
Хотя он — купец и учился всего только в уездном училище, но все же он везде бывает, и у него все бывают, и он пользуется в городе уважением, а в других городах и даже в столице у него
есть знакомые, довольно важные.
— Мы с ним во взглядах не сходимся, — объяснил Передонов. — И у меня в гимназии
есть завистники. Все
хотят быть инспекторами. А мне княгиня Волчанская обещала выхлопотать инспекторское место. Вот они и злятся от зависти.
— В другое ведомство, — опять обратился Скучаев к Передонову. —
Хотя бы в духовное, например. Если взять духовный сан, то священник из вас вышел бы серьезный, обстоятельный. Я могу посодействовать. У меня
есть преосвященные хорошие знакомые.
Передонов задумался. Случайно подвернулась на память Грушина, смутно припомнился недавний разговор с нею, когда он оборвал ее рассказ угрозою донести. Что это он погрозил доносом Грушиной, спуталось у него в голове в тусклое представление о доносе вообще. Он ли донесет, на него ли донесут —
было неясно, и Передонов не
хотел сделать усилия припомнить точно, — ясно
было одно, что Грушина — враг. И, что хуже всего, она видела, куда он прятал Писарева. Надо
будет перепрятать. Передонов сказал...
— Она все к нам ходит, — жаловался Передонов, — и все вынюхивает. Она жадная, ей все давай. Может
быть, она
хочет, чтоб я ей деньгами заплатил, чтоб она не донесла, что у меня Писарев
был. А может
быть, она
хочет за меня замуж. Но я не
хочу платить, и у меня
есть другая невеста, — пусть доносит, я не виноват. А только мне неприятно, что выйдет история, и это может повредить моему назначению.
Многого в книге она не умела понять, и все то, что вычитывала из нее и
хотела применить, ей не удавалось: никак ей
было не сладить с отношениями составных частей кушаний, так как эти отношения давались в книге на 6 или 12 персон, а ей надо
было готовить на две или на три персоны, редко больше.
Кириллов обратился к Передонову. Услышав, что тот говорит об инспекторском месте, Кириллов забеспокоился. Ему показалось, что Передонов
хочет быть инспектором в нашем уезде. А в уездном земстве назревало предположение учредить должность своего инспектора училищ, выбираемого земством и утверждаемого учебным начальством.
— Болтают нивесть что, — говорил Передонов, — чего и не
было. А я сам могу донести. Я ничего такого, а за ними я знаю. Только я не
хочу. Они за глаза всякую ерунду говорят, а в глаза смеются. Согласитесь сами, в моем положении это щекотливо. У меня протекция, а они гадят. Они совершенно напрасно меня выслеживают, только время теряют, а меня стесняют. Куда ни пойдешь, а уж по всему городу известно. Так уж я надеюсь, что в случае чего вы меня поддержите.
И он долго говорил о молодых людях, по почему-то не
хотел назвать Володина. Про полицейских же молодых людей он сказал на всякий случай, чтоб Миньчуков понял, что у него и относительно служащих в полиции
есть кое-какие неблагоприятные сведения. Миньчуков решил, что Передонов намекает на двух молодых чиновников полицейского управления: молоденькие, смешливые, ухаживают за барышнями. Смущение и явный страх Передонова заражал невольно и Миньчукова.
— Да я и сам не
хочу, — спокойно сказал Саша. — А тетя мало ли как может узнать. Может
быть, я сам проговорюсь.
— Как
хотите, — сказал Передонов, — а только я тогда должен директору сказать. Я думал по-семейному, ему же лучше бы. Может
быть, и ваш Сашенька прожженный. Еще мы не знаем, за что его дразнят девчонкой, — может
быть, совсем за другое. Может
быть, не его учат, а он других развращает.
Мальчики стали снова запираться. Их отвели в чулан — сечь. Не стерпевши боли, они повинились. Но и признавшись, не
хотели было говорить, от кого получили за это деньги.
Саше велели раздеться. Суровцев внимательно рассмотрел его и не нашел никакого порока, а Хрипач убедился, что Саша вовсе не барышня.
Хотя он и раньше
был в этом уверен, но считал полезным, чтобы впоследствии, если придется отписываться на запросы округа, врач гимназии имел возможность удостоверить это без лишних справок.
Володин исправно ходил к Адаменкам на уроки. Мечты его о том, что барышня станет его угощать кофейком, не осуществились. Его каждый раз провожали прямо в покойчик, назначенный для ручного труда. Миша обыкновенно уже стоял в сером холщевом переднике у верстака, приготовив потребное для урока. Все, что Володин приказывал, он исполнял радушно, но без охоты. Чтобы поменьше работать, Миша старался втянуть Володина в разговор. Володин
хотел быть добросовестным и не поддавался. Он говорил...
— Вы, может
быть,
хотите в монашки итти? — обиженным голосом спросил Володин.
— Я, Ардальон Борисыч, только сказал, что если так, то я должен отказаться, а она мне изволила сказать, что не надо отказываться, а как я ничего не изволил ответить, то вышло, что она меня упросила. А уж теперь это от меня зависит:
хочу — откажусь,
хочу —
буду ходить.
—
Хотите я вас душить
буду? — живо спросила Людмила, —
хотите?
— Я тебе покажу!
хочешь есть? — спросила Людмила.
И ему
было досадно, зачем для Мурина поставили варенье, а когда он пришел, то для него не
хотят принести новой банки с вареньем получше. Не одна у них куманика, — много всякого варенья наварили.
«За меня, — думала она, — всякий посватается, раз — что я с деньгами, и я могу выбрать кого
захочу. Вот хоть этого юношу возьму», — думала она и не без удовольствия остановила свой взор на зеленоватом, нахальном, но все-таки красивом лице Виткевича, который говорил мало,
ел много, посматривал на Вершину и нагло при этом улыбался.
— Матушка, Марта Станиславовна, верьте слову, я от всей души, — берите, пожалуйста! А коли даром не
хотите, так это за то, чтобы вы за моим Ванюшкой посмотрели. То, что мы сговорились с Натальей Афанасьевной, то так и
будет, а это, значит, вам, — за посмотренье, значит.
Совесть ли, Вершина ли сидела против нее и говорила что-то скоро и отчетливо, но непонятно, и курила чем-то чужепахучим, решительная, тихая, требующая, чтобы все
было, как она
хочет. Марта
хотела посмотреть прямо в глаза этой докучной посетительнице, но почему-то не могла, — та странно улыбалась, ворчала, и глаза ее убегали куда-то и останавливались на далеких, неведомых предметах, на которые Марте страшно
было глядеть…
Передонову
было неприятно, что не
хотят разгадать его новость. Он замолчал и сидел, неловко сгорбившись, тупой и тяжелый, и неподвижно смотрел перед собою. Вершина курила и криво улыбалась, показывая свои темно-желтые зубы.
А теперь — теперь Вершина понимала, что Мурин
будет настаивать на том, чтобы Марта вышла за него, и мешать этому Вершина не
хотела: какая-то словно материнская жалость и нежность к этой девушке овладевала ею, и она думала, что принесет себя в жертву и уступит Марте Мурина.