Неточные совпадения
—
Как хотите, — сказала Вершина и тем же голосом, без остановки и перехода, заговорила
о другом: — Черепнин мне надоедает, — сказала она и засмеялась.
Засмеялась и Марта. Передонов смотрел равнодушно: он не принимал никакого участия в чужих делах, — не любил людей, не думал
о них иначе,
как только в связи со своими выгодами и удовольствиями. Вершина самодовольно улыбнулась и сказала...
Он не знал,
о чем говорить с Мартою. Она была ему нелюбопытна,
как все предметы, с которыми не были кем-то установлены для него приятные Или неприятные отношения.
Грушина перевела разговор на эротические темы. Она рассказала,
как ее ревновал покойник-муж и
как она ему изменила. Потом рассказала слышанную от столичного знакомого историю
о любовнице некоего высокопоставленного лица,
как она ехала по улице и встретила своего покровителя.
— И зачем она меня родила? И что она тогда думала?
Какая теперь моя жизнь! Она мне не мать, а только родительница. Потому
как настоящая мать заботится
о своем детище, а моя только родила меня и отдала на казенное воспитание с самых малых лет.
И Вершина высыпала на Владю не мало укоризненных слов, дымя папироскою и криво улыбаясь,
как она всегда улыбалась,
о чем бы ни шла речь.
Недаром Владя странно ведет себя, совсем не так,
как ожидал Передонов: не мечется, не рыдает, не кланяется отцу в ноги (ведь все поляки низкопоклонные), не молит
о прощении, не бросается с своими мольбами к Передонову.
«Для начала, — думал Передонов, — надо выбрать начальство попроще и там осмотреться, принюхаться, — видно будет,
как относятся к нему, что
о нем говорят». Поэтому, решил Передонов, всего умнее начать с городского головы. Хотя он — купец и учился всего только в уездном училище, но все же он везде бывает, и у него все бывают, и он пользуется в городе уважением, а в других городах и даже в столице у него есть знакомые, довольно важные.
— Да, уж могу сказать, по части сплетен хуже нет города! — свирепо закричал хозяин. — Уж и город!
Какую гадость ни сделай, сейчас все свиньи
о ней захрюкают.
— Мне, Ардальон Борисыч, нет времени особенно углубляться в городские отношения и слухи, я по горло завален делом. Если бы жена не помогала, то я не знаю,
как бы справился. Я нигде не бываю, никого не вижу, ничего не слышу. Но я вполне уверен, что все это, что
о вас говорят, — я ничего не слышал, поверьте чести, — все это вздор, вполне верю. Но это место не от одного меня зависит.
За обедом Варвара не могла удержаться, чтобы не передать того, что слышала
о Пыльникове. Она не думала, будет ли это для нее вредно или полезно,
как отнесется к этому Передонов, — говорила просто со зла.
Да, впрочем, и раньше что были гимназисты для Передонова? Не только ли аппаратом для растаскивания пером чернил по бумаге и для пересказа суконным языком того, что когда-то было сказано языком человечьим! Передонов во всю свою учительскую деятельность совершенно искренно не понимал и не думал
о том, что гимназисты — такие же люди,
как и взрослые. Только бородатые гимназисты с пробудившимся влечением к женщинам вдруг становились в его глазах равными ему.
Хрипач посмотрел на часы и, не дожидаясь ответа, заговорил с Сашей
о том,
как он провел лето.
Напряженно торжественные поместились Передонов на диване, Володин в кресле. Надежда с удивлением смотрела на гостей. Гости беседовали
о погоде и
о новостях с видом людей, пришедших по щекотливому делу и не знающих,
как приступить к нему. Наконец Передонов откашлялся и сказал...
Черноглазый мальчишка заполонил все Людмилины помыслы. Она часто заговаривала
о нем со своими и со знакомыми, иногда совсем некстати. Почти каждую ночь видела она его во сне, иногда скромного и обыкновенного, но чаще в дикой или волшебной обстановке. Рассказы об этих снах стали у нее столь обычными, что уже сестры скоро начали сами спрашивать ее, что ни утро,
как ей Саша приснился нынче. Мечты
о нем занимали все ее досуги.
Саша иногда скрывал от Коковкиной, что приходила Людмила. Не солжет, только промолчит. Да и
как же солгать, — могла же сказать и служанка. И молчать-то
о Людмилиных посещениях не легко было Саше: Людмилин смех так и реял в ушах. Хотелось поговорить
о ней. А сказать — неловко с чего-то.
И даже радостная надежда шевельнулась в его душе, и даже не столько надежда, сколько желание: Коковкина уйдет, а Людмила
как раз в это время придет и побудет с ним. Вечером он напомнил Коковкиной
о завтрашних именинах.
Передонов ушел в гимназию в мрачном настроении. Вчерашние неприятности припомнились ему. Он думал
о Крамаренке:
как этот скверный мальчишка решился назвать его подлецом? Значит, он не боится Передонова. Уж не знает ли он чего-нибудь
о Передонове? Знает и хочет донести.
Сухим, резким голосом Хрипач передал Передонову дошедшие до него слухи, — из достоверных источников, прибавил он, —
о том, что Передонов ходит на квартиры к ученикам, сообщает их родителям или воспитателям неточные сведения об успехах и поведении их детей и требует, чтобы мальчиков секли, вследствие чего происходят иногда крупные неприятности с родителями,
как, например, вчера в клубе с нотариусом Гудаевским.
— С пьяных глаз, значит? — язвительно сказала Преполовенская. — Слышите, Ардальон Борисыч,
как ваша сестрица
о вас понимает.
Володин сообразил, что это бросили камень гимназисты. Догадка показалась правдоподобною, и все значительно поглядели на Передонова. Передонов хмурился и бормотал что-то невнятное. Гости заговорили
о том,
какие дерзкие и распущенные есть мальчишки.
Она мечтала
о том,
как выйдет замуж и будет вести хорошо хозяйство.
Когда Марта мечтала
о своем хозяйстве, то ей представлялось, что у нее будет точь-в точь такой же дом и сад и огород,
как у Вершиной.
— При чем тут хвост, а?
какой тут хвост, а? — с волнением заговорил Богданов. — Куда вы в политику заехали, а? Разве это ваше дело
о политике рассуждать, а? Нет, уж вы, юноша, кокарду снимите, сделайте божескую милость. Нельзя,
как же можно, сохрани бог, мало ли кто может узнать!
Но Передонов поспешно унес бутылку, и слышно было,
как звенел замок у шкапика, в котором он спрятал вино. Вернувшись к гостям, он, чтобы переменить разговор, стал говорить
о княгине. Он угрюмо сказал...
Разговор кое-как завязался, и любезность директорши немного ободрила Варвару. Директорша обошлась с Варварою слегка презрительно, но ласково, —
как с раскаявшеюся грешницею, которую надо приласкать, но
о которую все еще можно запачкаться. Она сделала Варваре несколько наставлений,
как бы мимоходом, — об одежде, обстановке.
После свадьбы Варвара, с радости, стала выпивать, особенно часто с Грушиною. Раз, под хмельком, когда у нее сидела Преполовенская, Варвара проболталась
о письме. Всего не рассказала, а намекнула довольно ясно. Хитрой Софье и того было довольно, — ее вдруг словно осенило. И
как сразу не догадаться было! — мысленно пеняла она себе. По секрету рассказала она про подделку писем Вершиной, и от той пошло по всему городу.
Теплый воздух, грустный, неподвижный, ласкал и напоминал
о невозвратном. Солнце,
как больное, тускло горело и багровело на бледном, усталом небе. Сухие листья на темной земле покорные лежали, мертвые.
Он делал невинное лицо, а на душе у него было тяжело. Он выспрашивал Коковкину, что же говорят, и боялся услышать какие-нибудь грубые слова. Что могут говорить
о них? Людмилочкина горница окнами в сад, с улицы ее не видно, да и Людмилочка спускает занавески. А если кто подсмотрел, то
как об этом могут говорить? Может быть, досадные, оскорбительные слова? Или так говорят, только
о том, что он часто ходит?
Саша заплакал. Ему стало жаль, что
о милой Людмилочке могут думать и говорить
как об особе, с которою можно вести себя вольно и неприлично.
Мысль
о маскараде несколько дней тешила Сашу. Но потом сомнения стали одолевать его.
Как урваться из дому? И особенно теперь, после этих неприятностей. Беда, если узнают в гимназии,
как раз исключат.
Какими-то ужасно нелепыми показались Екатерине Ивановне все те предположения, которые она читала и слушала
о Саше, и, наоборот, такими правдоподобными представлялись ей Сашины объяснения
о том, что он делал у девиц Рутиловых: читали, разговаривали, шутили, смеялись, играли, хотели домашний спектакль устроить, да Ольга Васильевна не позволила.
Все сестры надушились сладко-влажным клематитом, — вышли спокойные, веселые, миловидные, нарядные,
как всегда, наполнили гостиную своим милым лепетом, приветливостью и веселостью. Екатерина Ивановна была сразу очарована их милым и приличным видом. Нашли распутниц! — подумала она досадливо
о гимназических педагогах. А потом подумала, что они, может быть, напускают на себя скромный вид. Решилась не поддаваться их чарам.
Сели за стол втроем. Принялись пить водку и закусывать пирожками. Больше пили, чем ели. Передонов был мрачен. Уже все было для него
как бред, бессмысленно, несвязно и внезапно. Голова болела мучительно. Одно представление настойчиво повторялось —
о Володине,
как о враге. Оно чередовалось тяжкими приступами навязчивой мысли: надо убить Павлушку, пока не поздно. И тогда все хитрости вражьи откроются. А Володин быстро пьянел и молол что-то бессвязное, на потеху Варваре.