Неточные совпадения
— Ну, что ж княгиня! — сказал Рутилов. — Тебе с ней не котят крестить. Пусть бы она тебе место сначала дала, — окрутиться успеешь. А
то как же
так, зря, ничего не видя!
— Ты
так Варваре и скажи, — уговаривал Рутилов. — Сперва место, а
то, мол, я
так не очень-то верю. Место получишь, а там и венчайся, с кем вздумаешь. Вот ты лучше из моих сестер возьми, — три, любую выбирай. Барышни образованные, умные, без лести сказать, не чета Варваре. Она им в подметки не годится.
— Боишься скандала,
так ты вот что сделай, — с хитрою улыбкою сказал Рутилов: — сегодня же венчайся, не
то завтра: домой явишься с молодой женой, и вся недолга. Правда, хочешь, я это сварганю, завтра же вечером? С какою хочешь?
— Что ж
такое! Она должна ремонт делать,
так разве мы обязаны платить за
то время, пока не живем? И главное — она ужасно дерзкая.
Владя побежал, и слышно было, как песок шуршит под его ногами. Вершина осторожно и быстро посмотрела в бок на Передонова сквозь непрерывно испускаемый ею дым. Передонов сидел молча, глядел прямо перед собою затуманенным взором и жевал карамельку. Ему было приятно, что
те ушли, — а
то, пожалуй, опять бы засмеялись. Хотя он и узнал наверное, что смеялись не над ним, но в нем осталась досада, —
так после прикосновения жгучей крапивы долго остается и возрастает боль, хотя уже крапива и далече.
— А
то княгиня, — говорил Передонов, — нет, пусть она сперва даст место, а уж потом и я женюсь. Ты ей
так и напиши.
— Если за компанию,
то я всегда готов выпить, а
так — ни-ни.
— Если я влюбился, Софья Ефимовна,
то это ни до кого не касается, кроме меня самого и
той особы, а вы
таким манером выходите в сторонке.
Шутки Преполовенской дали новый оборот медленным мыслям Передонова; да и ерлы крепко засели в его голове. С чего это Володин выдумал
такое кушанье? Передонов не любил размышлять. В первую минуту он всегда верил
тому, что ему скажут.
Так поверил он и влюбленности Володина в Варвару. Он думал: вот окрутят с Варварой, а там, как поедут на инспекторское место, отравят его в дороге ерлами и подменят Володиным: его похоронят как Володина, а Володин будет инспектором. Ловко придумали!
Они посидели обнявшись, потом опять заплясали. И
так несколько раз повторялось:
то попляшут,
то отдохнут под грушею, на скамеечке или прямо на траве.
На беглый взгляд она не
то чтоб казалась очень грязною, а производила
такое впечатление, словно она никогда не моется, а только выколачивается вместе со своими платьями.
Передонов начал уже бояться, что, пока он тут стоит, на него нападут и ограбят, а
то так и убьют.
— А
так, до площади дойдем попарно, а там и наймем. Очень просто. Сперва ты с невестой, да Лариса с женихом, — да и
то не сразу, а
то еще увидит кто в городе. А я с Людмилой за Фаластовым заеду, они вдвоем поедут, а я еще Володина прихвачу.
— Ну, есть,
так что же из
того? — сказал удивленный Рутилов.
Выпили и закусили пирожками с черносмородинным вареньем. У Передонова, чтобы занимать гостей, только и было в запасе, что карты да водка.
Так как за карты сесть еще нельзя было, — чай надо было пить, —
то оставалась водка.
Меж
тем принесли и закуску,
так что можно было и еще выпить. Клавдия, уходя, не затворила двери, и Передонов забеспокоился.
— Если у вас уши вянут,
то вам их оборвать надо, а
то нехорошо, коли они у вас завянут и
так мотаться будут, туда-сюда, туда-сюда.
— Я и сам могу, Марья Осиповна, а только как мы в компании приятно время проводим,
то отчего же не поддержать чужую шутку! А если это вам не нравится,
то как вам будет угодно, — как вы к нам изволите,
так и мы к вам изволим.
— Да ведь я что ж, — мне
так рассказывали. За что купила, за
то и продаю.
Так как с этим вопросом она обратилась к Володину,
то он приятно осклабился и спросил...
И с этими словами уходил — играть на биллиарде. Оттуда иногда к вечеру приходил домой, а чаще кутил в каком-нибудь грязном притоне с Рутиловым и Володиным. В
такие ночи Варвара не могла заснуть. Поэтому она страдала мигренями. Хорошо еще, если он вернется в час, в два ночи, — тогда она вздохнет свободно. Если же он являлся только утром,
то Варвара встречала день совсем больная.
Передонов сидел рядом с Мартою. Ему расчистили
так много места, что Марте совсем неудобно было сидеть. Но он не замечал этого. А если бы и заметил,
то подумал бы, что
так и должно: ведь он — гость.
— Нет, уж это
так, это верно, — настаивал Передонов. — Поляки — глупые. Только форсу задают. Вот жиды —
те умные.
В
таких снимках утрачиваются все особые черты каждого человека и остается лишь
то общее, что повторяется во всех или во многих лицах.
Так и в лице Нартановича, казалось, не было никаких особых примет, а было лишь
то, что есть в каждом польском лице.
— Видел, да она, говорят, и в школе
так щеголяет. А
то и хуже бывает: сарафан наденет, совсем как простая девка ходит.
Крамаренко посмотрел на Передонова с удивлением и молча пробежал мимо. Он принадлежал к числу
тех гимназистов, которые находили Передонова грубым, глупым и несправедливым и за
то ненавидели и презирали его.
Таких было большинство. Передонов думал, что это —
те, кого директор подговаривает против него, если не сам,
то через сыновей.
И вот Варвара и Грушина пошли в лавочку на самый дальний конец города и купили там пачку конвертов, узких, с цветным подбоем, и цветной бумаги. Выбрали и бумагу и конверты
такие, каких не осталось больше в лавке, — предосторожность, придуманная Грушиною для сокрытия подделки. Узкие конверты выбрали для
того, чтобы подделанное письмо легко входило в другое.
— Говорят, что я в церковь не хожу, а это неправда, — продолжал Передонов, — я хожу. А что на Ильин день не был,
так у меня тогда живот болел, а
то я всегда хожу.
— Это точно, — согласился Скучаев, — ничего
такого не было. А впрочем, ведь они, мальчишки, прехитрый народ: чего не надо,
того и не скажут. Оно, конечно, мой еще мал, сболтнул бы по глупости, однако ничего
такого не сказывал.
— А у нас уж
такой народ, — жаловался Передонов, —
того наблекочут, чего и не было.
Так вот я к вам: вы — городской голова.
Если
так,
то это, действительно, другой разговор.
—
Так уж я буду на вас надеяться, — сказал Передонов угрюмо, как бы отвечая на что-то не совсем приятное для него, — а
то директор все меня притесняет.
Передонов сказал, что пришел к Александру Алексеевичу по делу. Девица его впустила. Переступая порог, Передонов зачурался про себя. И хорошо, что поспешил: не успел еще он снять пальто, как уже в гостиной послышался резкий, сердитый голос Авиновицкого. Голос у прокурора всегда был устрашающий, — иначе он и не говорил.
Так и теперь, сердитым и бранчивым голосом он еще из гостиной кричал приветствие и выражение радости по
тому поводу, что наконец-то Передонов собрался к нему.
Знал он о горожанах поразительно много, — и действительно, если бы каждая незаконная проделка могла быть уличена с достаточной для преданья суду ясностью,
то город имел бы случай увидеть на скамье подсудимых
таких лиц, которые пользовались общим уважением.
— Есть циркуляр, чтоб всякой швали не пускать, а он по-своему, — жаловался Передонов, — почти никому не отказывает. У нас, говорит, дешевая жизнь в городе, а гимназистов, говорит, и
так мало. Что ж что мало? И еще бы пусть было меньше. А
то одних тетрадок не напоправляешься. Книги некогда прочесть. А они нарочно в сочинениях сомнительные слова пишут, — все с Гротом приходится справляться.
— Какой же я нигилист? — говорил Передонов, — даже смешно. У меня есть фуражка с кокардою, а только я ее не всегда надеваю, —
так и он шляпу носит. А что у меня Мицкевич висит,
так я его за стихи повесил, а не за
то, что он бунтовал. А я и не читал его «Колокола».
После долгих сетований, в которых изливался Передонов, Авиновицкий сообразил, что кто-то пытается шантажировать Передонова и с этой целью распускает о нем слухи с
таким расчетом, чтобы запугать его и
тем подготовить почву для внезапного требования денег. Что эти слухи не дошли до Авиновицкого, он объяснил себе
тем, что шантажист ловко действует в самом близком к Передонову кругу, — ведь ему же и нужно воздействовать лишь на Передонова. Авиновицкий спросил...
До меня эти слухи не дошли, и вы можете утешать себя
тем, что распространяемые на ваш счет клеветы не осмеливаются подняться из низин городского общества и,
так сказать, пресмыкаются во
тьме и тайне.
Нахождение разночинцев на государственой службе составляет, конечно, одну из причин
таких нежелательных явлений, как
то, которое возмутило ваше спокойствие.
Многого в книге она не умела понять, и все
то, что вычитывала из нее и хотела применить, ей не удавалось: никак ей было не сладить с отношениями составных частей кушаний,
так как эти отношения давались в книге на 6 или 12 персон, а ей надо было готовить на две или на три персоны, редко больше.
И Кириллов долго и подробно рассказывал о школьной сети,
то есть о разделении уезда на
такие мелкие участки, со школою в каждом, чтобы из каждого селения школа была недалеко. Передонов ничего не понимал и запутывался тугими мыслями в словесных петлях сети, которую бойко и ловко плел перед ним Кириллов.
— Как какой расчет! — оживленно говорила Грушина. — Подцепит какого-нибудь из учителей, мало ли у нас холостых, а
то и
так кого-нибудь. Под видом-то мальчика она может и на квартиру притти, и мало ли что может.
Редко-редко кто шепнет что-нибудь соседу, — два-три слова, почти не поворачивая головы, — и
тот отвечал
так же коротко и тихо, или даже одним только быстрым движением, взглядом, пожиманием плеч, улыбкою.
Да, впрочем, и раньше что были гимназисты для Передонова? Не только ли аппаратом для растаскивания пером чернил по бумаге и для пересказа суконным языком
того, что когда-то было сказано языком человечьим! Передонов во всю свою учительскую деятельность совершенно искренно не понимал и не думал о
том, что гимназисты —
такие же люди, как и взрослые. Только бородатые гимназисты с пробудившимся влечением к женщинам вдруг становились в его глазах равными ему.
«Человек умрет,
так и дом бы сжечь, — тоскливо думал Передонов, — а
то страшно очень».
— Нет, не девчонка, — сказал Саша и вдруг, сердясь на себя за свою застенчивость, спросил зазвеневшим голосом: — чем это я похож на девчонку? Это у вас гимназисты
такие, придумали дразнить за
то, что я дурных слов боюсь; я не привык их говорить, мне ни за что не сказать, да и зачем говорить гадости?
— Какой пансион? — спросил он. — Известно ли вам, какие учреждения именуются
таким образом? И если известно,
то как решились вы сделать
такое непристойное сопоставление?
— Вот вы
так к этому относитесь, а если что-нибудь выйдет,
то кто же будет виноват? — спросил Передонов.
А на уроках у Передонова в последнее время действительно много смеялись, — и не потому, чтобы это ему нравилось. Напротив, детский смех раздражал Передонова. Но он не мог удержаться, чтобы не говорить чего-нибудь лишнего, непристойного:
то расскажет глупый анекдот,
то примется дразнить кого-нибудь посмирнее. Всегда в классе находилось несколько
таких, которые рады были случаю произвести беспорядок, — и при каждой выходке Передонова подымали неистовый хохот.