Неточные совпадения
— За то, государь, что сам он напал на безвинных людей среди деревни. Не
знал я тогда, что он слуга твой, и не слыхивал до того
про опричнину. Ехал я от Литвы к Москве обратным путем, когда Хомяк с товарищи нагрянули на деревню и стали людей резать!
— Господи боже мой! — сказал Максим
про себя. — Ты зришь мое сердце, ведаешь мои мысли! Ты
знаешь, господи, что я не по гордости моей, не по духу строптивому ослушаюсь батюшки! Прости меня, боже мой, аще преступаю твою заповедь! И ты, моя матушка, прости меня! Покидаю тебя без ведома твоего, уезжаю без благословения;
знаю, матушка, что надорву тебя сердцем, но ты б не отпустила меня вольною волей! Прости меня, государыня-матушка, не увидишь ты меня боле!
— Говори, — сказал он, обращаясь грозно к Малюте, — говори, что
знаешь про Володимира Андреича!
— Моя речь не
про меня, а
знаю я молодца, что и один обозы останавливал!
Таков ли ты был, князь Никита Романович, каким воображаю тебя, —
про то
знают лишь стены кремлевские да древние дубы подмосковные!
—
Про то
знает князь. Да слышь ты, Хомяк, князь не велит ни жечь, ни грабить дома!
Если бы
знал я
про любовь твою, разве я взял бы тебя?
— И слухом не слыхал, и видом не видал, родимые! — сказал он, — и не
знаю,
про какого коня,
про какую боярыню говорите!
— Будь я анафема! Не видать мне царствия небесного! Вот пусть меня тут же громом хлопнет, коли я что
знаю про коня либо
про боярыню!
— Да ты почем
знаешь, что Вяземский Морозова жену увез? Я тебе ничего
про это не сказывал!
— Гм! — сказал Перстень, садясь на скамью, — так царь не велел повесить Малюту? Как же так? Ну,
про то
знает его царская милость. Что ж ты думаешь делать?
— Ну, за это люблю. Иди куда поведут, а не спрашивай: кудь? Расшибут тебе голову, не твое дело,
про то мы будем
знать, а тебе какая нужда! Ну, смотри ж, взялся за гуж, не говори: не дюж; попятишься назад, раком назову!
Вот уж двадцать лет минуло с той поры, как тоска ко мне прикачнулась, привалилася, а никто ни на Волге, ни на Москве
про то не
знает; никому я ни слова не вымолвил; схоронил тоску в душе своей, да и ношу двадцать лет, словно жернов на шее.
— Что
знаешь ты
про них? Говори! — сказал Иоанн.
— Погоди-ка! — сказал Иоанн, с намерением придать более правдоподобия своему желанию слушать рассказчика, — я эту сказку
знаю. Расскажи лучше
про Акундина!
— Максим Григорьич! — отвечал весело сокольник, — доброго здоровья! Как твоя милость здравствует? Так вот где ты, Максим Григорьич! А мы в Слободе думали, что ты и невесть куда пропал! Ну ж как батюшка-то твой осерчал! Упаси господи! Смотреть было страшно! Да еще многое рассказывают
про твоего батюшку,
про царевича да
про князя Серебряного. Не
знаешь, чему и верить. Ну, слава богу, добро, что ты сыскался, Максим Григорьич! Обрадуется же твоя матушка!
— Вернусь ли, нет ли,
про то бог
знает; ты же никому не сказывай, что меня встретил.
— Ага! — вскричал Басманов, и поддельная беспечность его исчезла, и глаза засверкали, и он уже забыл картавить, — ага! выговорил наконец! Я
знаю, что вы все
про меня думаете! Да мне, вот видишь ли, на всех вас наплевать!
А я уж
знаю, что ему
про кого сказать, да только лучше, чтоб он со стороны услышал.
— Гром божий на них и на всю опричнину! — сказал Серебряный. — Пусть только царь даст мне говорить, я при них открыто скажу все, что думаю и что
знаю, но шептать не стану ему ни
про кого, а кольми паче с твоих слов, Федор Алексеич!
— Кто тебя разберет, Федор Алексеич! Я никогда таких не видывал. Может, и вправду ты лучше, чем кажешься. Не
знаю, что
про тебя и думать, но бог свел нас на ратном поле, а потому: во здравие твое!
— Черт с ним! — сказал равнодушно Вяземский. — Какое мне дело, любит ли царь его или нет! Не за тем я сюда приехал.
Узнал ли ты что, старик,
про боярыню?
— Послушай, князь, ты сам себя не бережешь; такой, видно, уж нрав у тебя; но бог тебя бережет. Как ты до сих пор ни лез в петлю, а все цел оставался. Должно быть, не написано тебе пропасть ни за что ни
про что. Кабы ты с неделю тому вернулся, не
знаю, что бы с тобой было, а теперь, пожалуй, есть тебе надежда; только не спеши на глаза Ивану Васильевичу; дай мне сперва увидеть его.
— Не кори меня, Михеич, — сказал Серебряный с неудовольствием, — а скажи, где она теперь и что ты
про нее
знаешь?
— В мою очередь, спасибо тебе, князь, — сказал он. — Об одном прошу тебя: коли ты не хочешь помогать мне, то, по крайней мере, когда услышишь, что
про меня говорят худо, не верь тем слухам и скажи клеветникам моим все, что
про меня
знаешь!
— Он тебя увел? — произнес Иван Васильевич, посматривая с удивлением на Кольцо. — А как же, — продолжал он, вглядываясь в него, — как же ты сказал, что в первый раз в этом краю? Да погоди-ка, брат, мы, кажется, с тобой старые знакомые. Не ты ли мне когда-то
про Голубиную книгу рассказывал? Так, так, я тебя
узнаю. Да ведь ты и Серебряного-то из тюрьмы увел. Как же это, божий человек, ты прозрел с того времени? Куда на богомолье ходил? К каким мощам прикладывался?
Неточные совпадения
Городничий. Я здесь напишу. (Пишет и в то же время говорит
про себя.)А вот посмотрим, как пойдет дело после фриштика да бутылки толстобрюшки! Да есть у нас губернская мадера: неказиста на вид, а слона повалит с ног. Только бы мне
узнать, что он такое и в какой мере нужно его опасаться. (Написавши, отдает Добчинскому, который подходит к двери, но в это время дверь обрывается и подслушивавший с другой стороны Бобчинский летит вместе с нею на сцену. Все издают восклицания. Бобчинский подымается.)
Не
знай про волю новую, // Умри, как жил, помещиком, // Под песни наши рабские, // Под музыку холопскую — // Да только поскорей!
— Не
знаю я, Матренушка. // Покамест тягу страшную // Поднять-то поднял он, // Да в землю сам ушел по грудь // С натуги! По лицу его // Не слезы — кровь течет! // Не
знаю, не придумаю, // Что будет? Богу ведомо! // А
про себя скажу: // Как выли вьюги зимние, // Как ныли кости старые, // Лежал я на печи; // Полеживал, подумывал: // Куда ты, сила, делася? // На что ты пригодилася? — // Под розгами, под палками // По мелочам ушла!
Вронскому было сначала неловко за то, что он не
знал и первой статьи о Двух Началах,
про которую ему говорил автор как
про что-то известное.
— Нет, она ничего не говорила ни
про того ни
про другого; она слишком горда. Но я
знаю, что всё от этого…