Неточные совпадения
Со всем тем, когда Иоанн взирал милостиво, взгляд его еще был привлекателен. Улыбка его очаровывала даже тех, которые хорошо его знали и гнушались его злодеяниями.
С такою счастливою наружностью Иоанн соединял необыкновенный дар слова. Случалось, что люди добродетельные, слушая
царя, убеждались в необходимости ужасных его мер и верили, пока он
говорил, справедливости его казней.
— Гриша, — сказал он, положив обе руки на плеча Скуратова, — как бишь ты сейчас
говорил? Я рублю сучья да ветки, а ствол-то стоит здоровешенек? Гриша, — продолжал
царь, медленно выговаривая каждое слово и смотря на Малюту
с какой-то страшной доверчивостью, — берешься ли ты вырвать
с корнем измену?
— Скажи, Борис Федорыч, —
говорил Серебряный, — что сталось
с царем сею ночью?
с чего поднялась вся Слобода на полунощницу? Аль то у вас часто бывает?
— Так это вы, — сказал, смеясь, сокольник, — те слепые, что
с царем говорили! Бояре еще и теперь вам смеются. Ну, ребята, мы днем потешали батюшку-государя, а вам придется ночью тешить его царскую милость. Сказывают, хочет государь ваших сказок послушать!
— Надёжа, православный
царь! Был я молод, певал я песню: «Не шуми, мати сыра-дуброва». В той ли песне
царь спрашивает у добра молодца,
с кем разбой держал? А молодец
говорит: «Товарищей у меня было четверо: уж как первый мой товарищ черная ночь; а второй мой товарищ…»
— Гром божий на них и на всю опричнину! — сказал Серебряный. — Пусть только
царь даст мне
говорить, я при них открыто скажу все, что думаю и что знаю, но шептать не стану ему ни про кого, а кольми паче
с твоих слов, Федор Алексеич!
Вскоре
царь вышел из опочивальни в приемную палату, сел на кресло и, окруженный опричниками, стал выслушивать поочередно земских бояр, приехавших от Москвы и от других городов
с докладами. Отдав каждому приказания,
поговорив со многими обстоятельно о нуждах государства, о сношениях
с иностранными державами и о мерах к предупреждению дальнейшего вторжения татар, Иоанн спросил, нет ли еще кого просящего приема?
— Как не быть удаче, как не быть, батюшка, — продолжал мельник, низко кланяясь, — только не сымай
с себя тирлича-то; а когда будешь
с царем говорить, гляди ему прямо и весело в очи; смело гляди ему в очи, батюшка, не показывай страху-то;
говори ему шутки и прибаутки, как прежде
говаривал, так будь я анафема, коли опять в честь не войдешь!
— Батюшка-царь! — сказал он, — охота тебе слушать, что мельник
говорит! Кабы я знался
с ним, стал ли бы я на него показывать?
— Пробори меня,
царь Саул! —
говорил он, отбирая в сторону висевшие на груди его кресты, — пробори сюда, в самое сердце! Чем я хуже тех праведных? Пошли и меня в царствие небесное! Аль завидно тебе, что не будешь
с нами,
царь Саул,
царь Ирод,
царь кромешный?
Эта неожиданная и невольная смелость Серебряного озадачила Иоанна. Он вспомнил, что уже не в первый раз Никита Романович
говорит с ним так откровенно и прямо. Между тем он, осужденный на смерть, сам добровольно вернулся в Слободу и отдавался на царский произвол. В строптивости нельзя было обвинить его, и
царь колебался, как принять эту дерзкую выходку, как новое лицо привлекло его внимание.
— Так, так, батюшка-государь! — подтвердил Михеич, заикаясь от страха и радости, — его княжеская милость правду изволит
говорить!.. Не виделись мы
с того дня, как схватили его милость! Дозволь же, батюшка-царь, на боярина моего посмотреть! Господи-светы, Никита Романыч! Я уже думал, не придется мне увидеть тебя!
Неточные совпадения
И долго, долго дедушка // О горькой доле пахаря //
С тоскою
говорил… // Случись купцы московские, // Вельможи государевы, // Сам
царь случись: не надо бы // Ладнее
говорить!
Нет-с, книги книгам рознь. А если б, между нами, // Был ценсором назначен я, // На басни бы налег; ох! басни — смерть моя! // Насмешки вечные над львами! над орлами! // Кто что ни
говори: // Хотя животные, а всё-таки
цари.
— Да у него и не видно головы-то, все только живот, начиная
с цилиндра до сапог, — ответила женщина. — Смешно, что
царь — штатский, вроде купца, —
говорила она. — И черное ведро на голове — чего-нибудь другое надо бы для важности, хоть камилавку, как протопопы носят, а то у нас полицеймейстер красивее одет.
— Я
с этой, так сказать, армией два часа шел, в самой гуще, я слышал, как они
говорят. Вы думаете, действительно к
царю шли, мириться?
Варавка вытаскивал из толстого портфеля своего планы, бумаги и
говорил о надеждах либеральных земцев на нового
царя, Туробоев слушал его
с непроницаемым лицом, прихлебывая молоко из стакана. В двери
с террасы встал Лютов, мокроволосый, красный, и объявил, мигая косыми глазами: