— Да благословит же святая троица и московские чудотворцы нашего великого государя! — произнес он дрожащим голосом, — да продлит прещедрый и премилостивый бог без счету царские дни его! не тебя ожидал я, князь, но ты послан ко мне от государя, войди в дом мой. Войдите, господа опричники! Прошу вашей милости! А я пойду отслужу благодарственный молебен, а потом
сяду с вами пировать до поздней ночи.
— Хитер же ты, брат! — перебил Перстень, ударив его по плечу и продолжая смеяться, — только меня-то напрасно надувать вздумал!
Садись с нами, — прибавил он, придвигаясь к столу, — хлеб да соль! На тебе ложку, повечеряем; а коли можно помочь князю, я и без твоих выдумок помогу. Только как и чем помочь? Ведь князь-то в тюрьме сидит?
Неточные совпадения
И, узнав о том, царь вошел в ярость великую, приказал Морозову отойти от очей своих и отпустить седые волосы, доколе не сымется
с него опала. И удалился от двора боярин; и ходит он теперь в смирной одежде,
с бородою нечесаною, падают седые волосы на крутое чело. Грустно боярину не видать очей государевых, но не опозорил он своего роду, не
сел ниже Годунова!
— Должно быть, князь. Но
садись, слушай далее. В другой раз Иван Васильевич, упившись, начал (и подумать срамно!)
с своими любимцами в личинах плясать. Тут был боярин князь Михаило Репнин. Он заплакал
с горести. Царь давай и на него личину надевать. «Нет! — сказал Репнин, — не бывать тому, чтобы я посрамил сан свой боярский!» — и растоптал личину ногами. Дней пять спустя убит он по царскому указу во храме божием!
Разбои в окрестностях Москвы особенно умножились
с тех пор, как опричники вытеснили целые
села хлебопашцев, целые посады мещан.
—
Садись на коня, скачи к князю Серебряному, отвези ему поклон и скажи, что прошу отпраздновать сегодняшний день: царь-де пожаловал меня милостию великою, изволил-де снять
с меня свою опалу!
Дружина Андреевич, отслушав молебен, вошел в добром платье, в парчовом кафтане,
с собольей шапкою в руках. Сивые кудри его были ровно подстрижены, борода тщательно расчесана. Он поклонился гостям, гости ему поклонились, и все
сели за стол.
— Дали ему гривну на дорогу и отпустили, — ответил Поддубный. — Тут попался нам мужик, рассказал, что еще вчера татары напали на деревню и всю выжгли. Вскоре мы сами перешли великую сакму: сметили, по крайнему счету,
с тысячу лошадей. А там идут другие мужики
с бабами да
с детьми, воют да голосят: и наше-де
село выжгла татарва, да еще и церковь ограбили, порубили святые иконы, из риз поделали чепраки…
— Пора! — сказал Серебряный,
садясь в седло, и вынул саблю. — Чур меня слушаться, ребята, не сбиваться в кучу, не рассыпаться врозь, каждый знай свое место.
С богом, за мной!
— Ну, не сердись, не сердись, Никита Романыч!
Сядь сюда, пообедай со мной, ведь я не пес же какой, есть и хуже меня; да и не все то правда, что про меня говорят; не всякому слуху верь. Я и сам иногда
с досады на себя наклеплю!
Вдоль цветущего берега речки жаворонки по-прежнему звенели в небесной синеве, лыски перекликались в густых камышах, а мелкие птички перепархивали, чирикая,
с тростника на тростник или, заливаясь песнями,
садились на пернатые стрелы, вонзившиеся в землю во время битвы и торчавшие теперь на зеленом лугу, меж болотных цветов, как будто б и они были цветы и росли там уже бог знает сколько времени.
Вскоре царь вышел из опочивальни в приемную палату,
сел на кресло и, окруженный опричниками, стал выслушивать поочередно земских бояр, приехавших от Москвы и от других городов
с докладами. Отдав каждому приказания, поговорив со многими обстоятельно о нуждах государства, о сношениях
с иностранными державами и о мерах к предупреждению дальнейшего вторжения татар, Иоанн спросил, нет ли еще кого просящего приема?
Мельник разговаривал
с стройным человеком, но Вяземский не мог видеть лица его, потому что незнакомец повернулся к нему спиною, готовясь
сесть в седло.
Иоанн сошел
с помоста и,
сев на коня, отправился обратно ко дворцу, окруженный безмолвною толпою опричников.
— Здравствуй, князь, — сказал он, обнимая Никиту Романовича, — милости просим,
садись; как же ты решился вернуться в Слободу, Никита Романыч? Но дай сперва угостить тебя, ты, я чаю,
с дороги устал.
Молча
сел он на коня; молча поехал
с Михеичем обратным путем по сосновому лесу.
Вдруг подле него очутилась Соня. Она подошла едва слышно и
села с ним рядом. Было еще очень рано, утренний холодок еще не смягчился. На ней был ее бедный, старый бурнус и зеленый платок. Лицо ее еще носило признаки болезни, похудело, побледнело, осунулось. Она приветливо и радостно улыбнулась ему, но, по обыкновению, робко протянула ему свою руку.
Неточные совпадения
Разговаривает все на тонкой деликатности, что разве только дворянству уступит; пойдешь на Щукин — купцы тебе кричат: «Почтенный!»; на перевозе в лодке
с чиновником
сядешь; компании захотел — ступай в лавочку: там тебе кавалер расскажет про лагери и объявит, что всякая звезда значит на небе, так вот как на ладони все видишь.
Хлестаков. Сделайте милость,
садитесь. Я теперь вижу совершенно откровенность вашего нрава и радушие, а то, признаюсь, я уж думал, что вы пришли
с тем, чтобы меня… (Добчинскому.)
Садитесь.
Анна Андреевна. Как можно-с! Вы это так изволите говорить, для комплимента. Прошу покорно
садиться.
Анна Андреевна. Послушай: беги к купцу Абдулину… постой, я дам тебе записочку (
садится к столу, пишет записку и между тем говорит):эту записку ты отдай кучеру Сидору, чтоб он побежал
с нею к купцу Абдулину и принес оттуда вина. А сам поди сейчас прибери хорошенько эту комнату для гостя. Там поставить кровать, рукомойник и прочее.
Голос Осипа. Вот
с этой стороны! сюда! еще! хорошо. Славно будет! (Бьет рукою по ковру.)Теперь
садитесь, ваше благородие!