— Что? — сказала наконец мамка глухим, дребезжащим голосом, — молишься, батюшка? Молись, молись, Иван Васильич! Много тебе еще отмаливаться! Еще б одни старые грехи лежали на душе твоей! Господь-то милостив; авось и простил бы! А то ведь у тебя
что ни день, то новый грех, а иной раз и по два и по три на день придется!
Неточные совпадения
И
что это за человек, — продолжал боярин, глядя на Годунова, — никогда не суется вперед, а всегда тут; никогда не прямит, не перечит царю, идет себе окольным путем,
ни в какое кровавое
дело не замешан,
ни к чьей казни не причастен.
— Ступайте все, — сказал он, — каждый к своему
делу! Земским ведать приказы по-прежнему, а опричникам, избранным слугам и полчанам моим, помнить свое крестное целование и не смущаться тем,
что я сегодня простил Никиту: несть бо в сердце моем лицеприятия
ни к ближним,
ни к дальним!
Как услышал князя Серебряного, как узнал,
что он твой объезд за душегубство разбил и не заперся перед царем в своем правом
деле, но как мученик пошел за него на смерть, — тогда забилось к нему сердце мое, как
ни к кому еще не бивалось, и вышло из мысли моей колебание, и стало мне ясно как
день,
что не на вашей стороне правда!
Так гласит песня; но не так было на
деле. Летописи показывают нам Малюту в чести у Ивана Васильевича еще долго после 1565 года. Много любимцев в разные времена пали жертвою царских подозрений. Не стало
ни Басмановых,
ни Грязного,
ни Вяземского, но Малюта
ни разу не испытал опалы. Он, по предсказанию старой Онуфревны, не приял своей муки в этой жизни и умер честною смертию. В обиходе монастыря св. Иосифа Волоцкого, где погребено его тело, сказано,
что он убит на государском
деле под Найдою.
Елена в этот
день сказалась больною и не вышла из светлицы. Морозов
ни в
чем не изменил своего обращения с Никитой Романовичем. Но, поздравляя его с счастливым возвратом и потчуя прилежно дорогого гостя, он не переставал вникать в выражение его лица и старался уловить на нем признаки предательства. Серебряный был задумчив, но прост и откровенен по-прежнему; Морозов не узнал ничего.
Недаром же я и колесил целый
день круг этого места; кабы не боярина выручать,
ни за
что бы сюда не приехал!
— Да то,
что ни ты,
ни я, мы не бабы, не красные девицы; много у нас крови на душе; а ты мне вот
что скажи, атаман: приходилось ли тебе так,
что как вспомнишь о каком-нибудь своем
деле, так тебя словно клещами за сердце схватит и холодом и жаром обдаст с ног до головы, и потом гложет, гложет, так
что хоть бы на свет не родиться?
Платя дань веку, вы видели в Грозном проявление божьего гнева и сносили его терпеливо; но вы шли прямою дорогой, не бояся
ни опалы,
ни смерти; и жизнь ваша не прошла даром, ибо ничто на свете не пропадает, и каждое
дело, и каждое слово, и каждая мысль вырастает, как древо; и многое доброе и злое,
что как загадочное явление существует поныне в русской жизни, таит свои корни в глубоких и темных недрах минувшего.
Пошли порядки старые! // Последышу-то нашему, // Как на беду, приказаны // Прогулки.
Что ни день, // Через деревню катится // Рессорная колясочка: // Вставай! картуз долой! // Бог весть с чего накинется, // Бранит, корит; с угрозою // Подступит — ты молчи! // Увидит в поле пахаря // И за его же полосу // Облает: и лентяи-то, // И лежебоки мы! // А полоса сработана, // Как никогда на барина // Не работал мужик, // Да невдомек Последышу, // Что уж давно не барская, // А наша полоса!
Дома, сидя в столовой и выпивая с Володиным, Передонов рассказывал ему про княгиню. Княгиня, в представлении Передонова,
что ни день дряхлела и становилась ужаснее: желтая, морщинистая, согбенная, клыкастая, злая, — неотступно мерещилась она Передонову.
Венецейцы, греки и морава //
Что ни день о русичах поют, // Величают князя Святослава. // Игоря отважного клянут. // И смеется гость земли немецкой, // Что, когда не стало больше сил. // Игорь-князь в Каяле половецкой // Русские богатства утопил. // И бежит молва про удалого, // Будто он, на Русь накликав зло. // Из седла, несчастный, золотого // Пересел в кощеево седло… // Приумолкли города, и снова // На Руси веселье полегло.
Саша. Ах, Николай, если бы ты знал, как ты меня утомил! Как измучил ты мою душу! Добрый, умный человек, посуди: ну, можно ли задавать такие задачи?
Что ни день, то задача, одна труднее другой… Хотела я деятельной любви, но ведь это мученическая любовь!
Неточные совпадения
Городничий. Ах, боже мой, вы всё с своими глупыми расспросами! не дадите
ни слова поговорить о
деле. Ну
что, друг, как твой барин?.. строг? любит этак распекать или нет?
Хлестаков. Да
что? мне нет никакого
дела до них. (В размышлении.)Я не знаю, однако ж, зачем вы говорите о злодеях или о какой-то унтер-офицерской вдове… Унтер-офицерская жена совсем другое, а меня вы не смеете высечь, до этого вам далеко… Вот еще! смотри ты какой!.. Я заплачу, заплачу деньги, но у меня теперь нет. Я потому и сижу здесь,
что у меня нет
ни копейки.
О! я шутить не люблю. Я им всем задал острастку. Меня сам государственный совет боится. Да
что в самом
деле? Я такой! я не посмотрю
ни на кого… я говорю всем: «Я сам себя знаю, сам». Я везде, везде. Во дворец всякий
день езжу. Меня завтра же произведут сейчас в фельдмарш… (Поскальзывается и чуть-чуть не шлепается на пол, но с почтением поддерживается чиновниками.)
)Мы, прохаживаясь по
делам должности, вот с Петром Ивановичем Добчинским, здешним помещиком, зашли нарочно в гостиницу, чтобы осведомиться, хорошо ли содержатся проезжающие, потому
что я не так, как иной городничий, которому
ни до
чего дела нет; но я, я, кроме должности, еще по христианскому человеколюбию хочу, чтоб всякому смертному оказывался хороший прием, — и вот, как будто в награду, случай доставил такое приятное знакомство.
У батюшки, у матушки // С Филиппом побывала я, // За
дело принялась. // Три года, так считаю я, // Неделя за неделею, // Одним порядком шли, //
Что год, то дети: некогда //
Ни думать,
ни печалиться, // Дай Бог с работой справиться // Да лоб перекрестить. // Поешь — когда останется // От старших да от деточек, // Уснешь — когда больна… // А на четвертый новое // Подкралось горе лютое — // К кому оно привяжется, // До смерти не избыть!