Неточные совпадения
Девушка
взяла мешок и собачку, дворецкий и артельщик другие мешки. Вронский
взял под руку мать; но когда они уже выходили из вагона, вдруг несколько человек с испуганными лицами пробежали мимо. Пробежал и начальник станции в
своей необыкновенного цвета фуражке. Очевидно, что-то случилось необыкновенное. Народ от поезда бежал назад.
Из-за густых ресниц ее блестящих глаз вдруг показались слезы. Она пересела ближе к невестке и
взяла ее руку
своею энергическою маленькою рукой. Долли не отстранилась, но лицо ее не изменяло
своего сухого выражения. Она сказала...
Анна ответила несколько слов дамам, но, не предвидя интереса от разговора, попросила Аннушку достать фонарик, прицепила его к ручке кресла и
взяла из
своей сумочки разрезной ножик и английский роман.
— Никакой, — смеясь и выставляя
свои сплошные зубы, сказал Вронский. — Виноват, — прибавил он,
взяв из ее руки бинокль и принявшись оглядывать чрез ее обнаженное плечо противуположный ряд лож. — Я боюсь, что становлюсь смешон.
Уж не раз испытав с пользою известное ему средство заглушать
свою досаду и всё, кажущееся дурным, сделать опять хорошим, Левин и теперь употребил это средство. Он посмотрел, как шагал Мишка, ворочая огромные комья земли, налипавшей на каждой ноге, слез с лошади,
взял у Василья севалку и пошел рассевать.
Она услыхала голос возвращавшегося сына и, окинув быстрым взглядом террасу, порывисто встала. Взгляд ее зажегся знакомым ему огнем, она быстрым движением подняла
свои красивые, покрытые кольцами руки,
взяла его за голову, посмотрела на него долгим взглядом и, приблизив
свое лицо с открытыми, улыбающимися губами, быстро поцеловала его рот и оба глаза и оттолкнула. Она хотела итти, но он удержал ее.
— Вот что, — сказал доктор,
взяв в
свои белые руки палец лайковой перчатки и натянув его.
— Нет, я всегда хожу одна, и никогда со мной ничего не бывает, — сказала она,
взяв шляпу. И, поцеловав ещё раз Кити и так и не сказав, что было важно, бодрым шагом, с нотами под мышкой, скрылась в полутьме летней ночи, унося с собой
свою тайну о том, что важно и что даёт ей это завидное спокойствие и достоинство.
Кити с гордым видом, не помирившись с
своим другом,
взяла со стола корольки в коробочке и пошла к матери.
Личное дело, занимавшее Левина во время разговора его с братом, было следующее: в прошлом году, приехав однажды на покос и рассердившись на приказчика, Левин употребил
свое средство успокоения —
взял у мужика косу и стал косить.
Левин
Взял косу и стал примериваться. Кончившие
свои ряды, потные и веселые косцы выходили один зa другим на дорогу и, посмеиваясь, здоровались с барином. Они все глядели на него, но никто ничего не говорил до тех пор, пока вышедший на дорогу высокий старик со сморщенным и безбородым лицом, в овчинной куртке, не обратился к нему.
Он чувствовал, что махает из последних сил, и решился просить Тита остановиться. Но в это самое время Тит сам остановился и, нагнувшись,
взял травы, отер косу и стал точить. Левин расправился и, вздохнув, оглянулся. Сзади его шел мужик и, очевидно, также устал, потому что сейчас же, не доходя Левина, остановился и принялся точить. Тит наточил
свою косу и косу Левина, и они пошли дальше.
Раз решив сам с собою, что он счастлив
своею любовью, пожертвовал ей
своим честолюбием,
взяв, по крайней мере, на себя эту роль, — Вронский уже не мог чувствовать ни зависти к Серпуховскому, ни досады на него за то, что он, приехав в полк, пришел не к нему первому. Серпуховской был добрый приятель, и он был рад ему.
— Я понимаю, понимаю, — перебил он ее,
взяв письмо, но не читая его и стараясь ее успокоить; — я одного желал, я одного просил — разорвать это положение, чтобы посвятить
свою жизнь твоему счастию.
― То-то и есть, ты
взял чужую мысль, отрезал от нее всё, что составляет ее силу, и хочешь уверить, что это что-то новое, ― сказал Николай, сердито дергаясь в
своем галстуке.
― Да, сон, ― сказала она. ― Давно уж я видела этот сон. Я видела, что я вбежала в
свою спальню, что мне нужно там
взять что-то, узнать что-то; ты знаешь, как это бывает во сне, ― говорила она, с ужасом широко открывая глаза, ― и в спальне, в углу стоит что-то.
Анна, думавшая, что она так хорошо знает
своего мужа, была поражена его видом, когда он вошел к ней. Лоб его был нахмурен, и глаза мрачно смотрели вперед себя, избегая ее взгляда; рот был твердо и презрительно сжат. В походке, в движениях, в звуке голоса его была решительность и твердость, каких жена никогда не видала в нем. Он вошел в комнату и, не поздоровавшись с нею, прямо направился к ее письменному столу и,
взяв ключи, отворил ящик.
— Пойдемте к мама! — сказала она,
взяв его зa руку. Он долго не мог ничего сказать, не столько потому, чтоб он боялся словом испортить высоту
своего чувства, сколько потому, что каждый раз, как он хотел сказать что-нибудь, вместо слов, он чувствовал, что у него вырвутся слезы счастья. Он
взял ее руку и поцеловал.
Княгиня подошла к мужу, поцеловала его и хотела итти; но он удержал ее, обнял и нежно, как молодой влюбленный, несколько раз, улыбаясь, поцеловал ее. Старики, очевидно, спутались на минутку и не знали хорошенько, они ли опять влюблены или только дочь их. Когда князь с княгиней вышли, Левин подошел к
своей невесте и
взял ее за руку. Он теперь овладел собой и мог говорить, и ему многое нужно было сказать ей. Но он сказал совсем не то, что нужно было.
«Впрочем, это дело кончено, нечего думать об этом», сказал себе Алексей Александрович. И, думая только о предстоящем отъезде и деле ревизии, он вошел в
свой нумер и спросил у провожавшего швейцара, где его лакей; швейцар сказал, что лакей только что вышел. Алексей Александрович велел себе подать чаю, сел к столу и,
взяв Фрума, стал соображать маршрут путешествия.
Сморщенное лицо Алексея Александровича приняло страдальческое выражение; он
взял ее за руку и хотел что-то сказать, но никак не мог выговорить; нижняя губа его дрожала, но он всё еще боролся с
своим волнением и только изредка взглядывал на нее. И каждый раз, как он взглядывал, он видел глаза ее, которые смотрели на него с такою умиленною и восторженною нежностью, какой он никогда не видал в них.
— Ничего, мы подстелем и подхватим тебя. Я понимаю тебя, понимаю, что ты не можешь
взять на себя, чтобы высказать
свое желание,
свое чувство.
Весело было пить из плоской чаши теплое красное вино с водой, и стало еще веселее, когда священник, откинув ризу и
взяв их обе руки в
свою, повел их при порывах баса, выводившего «Исаие ликуй», вокруг аналоя.
Сняв венцы с голов их, священник прочел последнюю молитву и поздравил молодых. Левин взглянул на Кити, и никогда он не видал ее до сих пор такою. Она была прелестна тем новым сиянием счастия, которое было на ее лице. Левину хотелось сказать ей что-нибудь, но он не знал, кончилось ли. Священник вывел его из затруднения. Он улыбнулся
своим добрым ртом и тихо сказал: «поцелуйте жену, и вы поцелуйте мужа» и
взял у них из рук свечи.
— Да, но в таком случае, если вы позволите сказать
свою мысль… Картина ваша так хороша, что мое замечание не может повредить ей, и потом это мое личное мнение. У вас это другое. Самый мотив другой. Но
возьмем хоть Иванова. Я полагаю, что если Христос сведен на степень исторического лица, то лучше было бы Иванову и избрать другую историческую тему, свежую, нетронутую.
Легко ступая и беспрестанно взглядывая на мужа и показывая ему храброе и сочувственное лицо, она вошла в комнату больного и, неторопливо повернувшись, бесшумно затворила дверь. Неслышными шагами она быстро подошла к одру больного и, зайдя так, чтоб ему не нужно было поворачивать головы, тотчас же
взяла в
свою свежую молодую руку остов его огромной руки, пожала ее и с той, только женщинам свойственною, неоскорбляющею и сочувствующею тихою оживленностью начала говорить с ним.
— Мне гораздо уж лучше, — сказал он. — Вот с вами я бы давно выздоровел. Как хорошо! — Он
взял ее руку и потянул ее к
своим губам, но, как бы боясь, что это ей неприятно будет, раздумал, выпустил и только погладил ее. Кити
взяла эту руку обеими руками и пожала ее.
Но с тех пор как она, после несчастия, постигшего Каренина,
взяла его под
свое особенное покровительство, с тех пор как она потрудилась в доме Каренина, заботясь о его благосостоянии, она почувствовала, что все остальные любви не настоящие, а что она истинно влюблена теперь в одного Каренина.
— Постой, мне кое-что надо сказать, — и,
взяв его короткую руку, она прижала ее к
своей шее. — Да, ничего, что я позвала его обедать?
Только тем, что в такую неправильную семью, как Аннина, не пошла бы хорошая, Дарья Александровна и объяснила себе то, что Анна, с
своим знанием людей, могла
взять к
своей девочке такую несимпатичную, нереспектабельную Англичанку.
Анна между тем, вернувшись в
свой кабинет,
взяла рюмку и накапала в нее несколько капель лекарства, в котором важную часть составлял морфин, и, выпив и посидев несколько времени неподвижно, с успокоенным и веселым духом пошла в спальню.
— Что, Костя, и ты вошел, кажется, во вкус? — прибавил он, обращаясь к Левину, и
взял его под руку. Левин и рад был бы войти во вкус, но не мог понять, в чем дело, и, отойдя несколько шагов от говоривших, выразил Степану Аркадьичу
свое недоумение, зачем было просить губернского предводителя.
Свияжский
взял под-руку Левина и пошел с ним к
своим. Теперь уж нельзя было миновать Вронского. Он стоял со Степаном Аркадьичем и Сергеем Ивановичем и смотрел прямо на подходившего Левина.
Она
взяла его обеими руками за руку и потянула ее к
своей талии, не спуская с него глаз.
― Вот ты всё сейчас хочешь видеть дурное. Не филантропическое, а сердечное. У них, то есть у Вронского, был тренер Англичанин, мастер
своего дела, но пьяница. Он совсем запил, delirium tremens, [белая горячка,] и семейство брошено. Она увидала их, помогла, втянулась, и теперь всё семейство на ее руках; да не так, свысока, деньгами, а она сама готовит мальчиков по-русски в гимназию, а девочку
взяла к себе. Да вот ты увидишь ее.
Она улыбаясь смотрела на него; но вдруг брови ее дрогнули, она подняла голову и, быстро подойдя к нему,
взяла его за руку и вся прижалась к нему, обдавая его
своим горячим дыханием.
— Да моя теория та: война, с одной стороны, есть такое животное, жестокое и ужасное дело, что ни один человек, не говорю уже христианин, не может лично
взять на
свою ответственность начало войны, а может только правительство, которое призвано к этому и приводится к войне неизбежно. С другой стороны, и по науке и по здравому смыслу, в государственных делах, в особенности в деле воины, граждане отрекаются от
своей личной воли.