Неточные совпадения
Народ,
доктор и фельдшер, офицеры его полка, бежали к нему. К своему несчастию, он чувствовал, что был цел и невредим. Лошадь сломала себе спину, и решено было ее пристрелить. Вронский не мог отвечать на вопросы, не мог говорить ни с кем. Он повернулся и, не подняв соскочившей с
головы фуражки, пошел прочь от гипподрома, сам не зная куда. Он чувствовал себя несчастным. В первый раз в жизни он испытал самое тяжелое несчастие, несчастие неисправимое и такое, в котором виною сам.
— А вот что, — сказал
доктор, махая через
голову Слюдина своему кучеру, чтоб он подавал.
Алексей Александрович прошел в ее кабинет. У ее стола боком к спинке на низком стуле сидел Вронский и, закрыв лицо руками, плакал. Он вскочил на голос
доктора, отнял руки от лица и увидал Алексея Александровича. Увидав мужа, он так смутился, что опять сел, втягивая
голову в плечи, как бы желая исчезнуть куда-нибудь; но он сделал усилие над собой, поднялся и сказал...
Новый
доктор достал трубочку и прослушал больного, покачал
головой, прописал лекарство и с особенною подробностью объяснил сначала, как принимать лекарство, потом — какую соблюдать диэту.
Содержание было то самое, как он ожидал, но форма была неожиданная и особенно неприятная ему. «Ани очень больна,
доктор говорит, что может быть воспаление. Я одна теряю
голову. Княжна Варвара не помощница, а помеха. Я ждала тебя третьего дня, вчера и теперь посылаю узнать, где ты и что ты? Я сама хотела ехать, но раздумала, зная, что это будет тебе неприятно. Дай ответ какой-нибудь, чтоб я знала, что делать».
Прошло еще две минуты, пока
доктор надевал сапоги, и еще две минуты, пока
доктор надевал платье и чесал
голову.
Но когда он вернулся от
доктора и увидал опять ее страдания, он чаще и чаще стал повторять: «Господи, прости, помоги», вздыхать и поднимать
голову кверху: и почувствовал страх, что не выдержит этого, расплачется или убежит.
Доктор склонил
голову на бок, прислушиваясь, и одобрительно улыбнулся.
Голова доктора горела, ему делалось душно, а перед глазами стояло лицо Устеньки, — это именно то лицо, которое одно могло сделать его счастливым, чистым, хорошим, и, увы, как поздно он это понял!
Мой друг еще по холостой жизни доктор Андрей Иванович Владимиров лечил меня и даже часто ночевал. Температура доходила до 41°, но я не лежал. Лицо и
голову доктор залил мне коллодиумом, обклеил сахарной бумагой и ватой. Было нечто страшное, если посмотреться в зеркало.
Доктор сейчас же поднялся на своей постели. Всякий живописец, всякий скульптор пожелал бы рисовать или лепить его фигуру, какою она явилась в настоящую минуту: курчавая
голова доктора, слегка седоватая, была всклочена до последней степени; рубашка расстегнута; сухие ноги его живописно спускались с кровати. Всей этой наружностью своей он более напоминал какого-нибудь художника, чем врача.
Создание, которое стояло перед ним, было так прекрасно, что
голова доктора закружилась еще сильнее, и все стало вертеться вокруг него.
Неточные совпадения
Налево от двери стояли ширмы, за ширмами — кровать, столик, шкафчик, уставленный лекарствами, и большое кресло, на котором дремал
доктор; подле кровати стояла молодая, очень белокурая, замечательной красоты девушка, в белом утреннем капоте, и, немного засучив рукава, прикладывала лед к
голове maman, которую не было видно в эту минуту.
Вошел
доктор, аккуратный старичок, немец, озираясь с недоверчивым видом; подошел к больному, взял пульс, внимательно ощупал
голову и с помощью Катерины Ивановны отстегнул всю смоченную кровью рубашку и обнажил грудь больного.
— Дарвин — дьявол, — громко сказала его жена;
доктор кивнул
головой так, как будто его ударили по затылку, и тихонько буркнул:
Пришел
доктор в ночной рубахе, в туфлях на босую ногу, снял полотенца с
головы Инокова, пощупал пульс, послушал сердце и ворчливо сказал Самгину:
Когда он, очнувшись, возвратился в свою комнату, Макаров,
голый по пояс, лежал на его постели, над ним наклонился незнакомый, седой
доктор и, засучив рукава, ковырял грудь его длинной, блестящей иглой, говоря: