Содержание было то самое, как он ожидал, но форма была неожиданная и особенно неприятная ему. «Ани очень больна,
доктор говорит, что может быть воспаление. Я одна теряю голову. Княжна Варвара не помощница, а помеха. Я ждала тебя третьего дня, вчера и теперь посылаю узнать, где ты и что ты? Я сама хотела ехать, но раздумала, зная, что это будет тебе неприятно. Дай ответ какой-нибудь, чтоб я знала, что делать».
Неточные совпадения
Надо было покориться, так как, несмотря на то, что все
доктора учились в одной школе, по одним и тем же книгам, знали одну науку, и несмотря на то, что некоторые
говорили, что этот знаменитый
доктор был дурной
доктор, в доме княгини и в ее кругу было признано почему-то, что этот знаменитый
доктор один знает что-то особенное и один может спасти Кити.
После внимательного осмотра и постукиванья растерянной и ошеломленной от стыда больной знаменитый
доктор, старательно вымыв свои руки, стоял в гостиной и
говорил с князем.
— Ну,
доктор, решайте нашу судьбу, — сказала княгиня. —
Говорите мне всё. «Есть ли надежда?» — хотела она сказать, но губы ее задрожали, и она не могла выговорить этот вопрос. — Ну что,
доктор?…
— Да, это само собой разумеется, — отвечал знаменитый
доктор, опять взглянув на часы. — Виноват; что, поставлен ли Яузский мост, или надо всё еще кругом объезжать? — спросил он. — А! поставлен. Да, ну так я в двадцать минут могу быть. Так мы
говорили, что вопрос так поставлен: поддержать питание и исправить нервы. Одно в связи с другим, надо действовать на обе стороны круга.
Ей попробовали рассказывать, что
говорил доктор, но оказалось, что, хотя
доктор и
говорил очень складно и долго, никак нельзя было передать того, что он сказал. Интересно было только то, что решено ехать за границу.
Старый князь после отъезда
доктора тоже вышел из своего кабинета и, подставив свою щеку Долли и
поговорив с ней, обратился к жене...
Народ,
доктор и фельдшер, офицеры его полка, бежали к нему. К своему несчастию, он чувствовал, что был цел и невредим. Лошадь сломала себе спину, и решено было ее пристрелить. Вронский не мог отвечать на вопросы, не мог
говорить ни с кем. Он повернулся и, не подняв соскочившей с головы фуражки, пошел прочь от гипподрома, сам не зная куда. Он чувствовал себя несчастным. В первый раз в жизни он испытал самое тяжелое несчастие, несчастие неисправимое и такое, в котором виною сам.
— Уморительны мне твои engouements, [увлечения,]] — сказала княгиня, — нет, пойдём лучше назад, — прибавила она, заметив двигавшегося им навстречу Левина с своею дамой и с немецким
доктором, с которым он что-то громко и сердито
говорил.
Левин подошел к брату. Ничего не ловилось, но Сергей Иванович не скучал и казался в самом веселом расположении духа. Левин видел, что, раззадоренный разговором с
доктором, он хотел
поговорить. Левину же, напротив, хотелось скорее домой, чтобы распорядиться о вызове косцов к завтрему и решить сомнение насчет покоса, которое сильно занимало его.
— А знаешь, я о тебе думал, — сказал Сергей Иванович. — Это ни на что не похоже, что у вас делается в уезде, как мне порассказал этот
доктор; он очень неглупый малый. И я тебе
говорил и
говорю: нехорошо, что ты не ездишь на собрания и вообще устранился от земского дела. Если порядочные люди будут удаляться, разумеется, всё пойдет Бог знает как. Деньги мы платим, они идут на жалованье, а нет ни школ, ни фельдшеров, ни повивальных бабок, ни аптек, ничего нет.
― Ты неправа и неправа, мой друг, ― сказал Вронский, стараясь успокоить ее. ― Но всё равно, не будем о нем
говорить. Расскажи мне, что ты делала? Что с тобой? Что такое эта болезнь и что сказал
доктор?
— Слава Богу, слава Богу, — заговорила она, — теперь всё. готово. Только немножко вытянуть ноги. Вот так, вот прекрасно. Как эти цветы сделаны без вкуса, совсем не похоже на фиалку, —
говорила она, указывая на обои. — Боже мой! Боже мой. Когда это кончится? Дайте мне морфину.
Доктор! дайте же морфину. О, Боже мой, Боже мой!
— Я спрашивала
доктора: он сказал, что он не может жить больше трех дней. Но разве они могут знать? Я всё-таки очень рада, что уговорила его, — сказала она, косясь на мужа из-за волос. — Всё может быть, — прибавила она с тем особенным, несколько хитрым выражением, которое на ее лице всегда бывало, когда она
говорила о религии.
Он на всех сердился и всем
говорил неприятности, всех упрекал в своих страданиях и требовал, чтоб ему привезли знаменитого
доктора из Москвы.
Только один больной не выражал этого чувства, а, напротив, сердился за то, что не привезли
доктора, и продолжал принимать лекарство и
говорил о жизни.
— Да, он легкомыслен очень, — сказала княгиня, обращаясь к Сергею Ивановичу. — Я хотела именно просить вас
поговорить ему, что ей (она указала на Кити) невозможно оставаться здесь, а непременно надо приехать в Москву. Он
говорит выписать
доктора…
До обеда не было времени
говорить о чем-нибудь. Войдя в гостиную, они застали уже там княжну Варвару и мужчин в черных сюртуках. Архитектор был во фраке. Вронский представил гостье
доктора и управляющего. Архитектора он познакомил с нею еще в больнице.
Левину слышно было за дверью, как кашлял, ходил, мылся и что-то
говорил доктор. Прошло минуты три; Левину казалось, что прошло больше часа. Он не мог более дожидаться.
— Кончается, — сказал
доктор. И лицо
доктора было так серьезно, когда он
говорил это, что Левин понял кончается в смысле — умирает.
Prostration complète, [Полная прострация,]
говорил доктор.
Неточные совпадения
Я думал о той молодой женщине с родинкой на щеке, про которую
говорил мне
доктор…
— И знаете, Павел Иванович! — сказал Манилов, явя в лице своем выражение не только сладкое, но даже приторное, подобное той микстуре, которую ловкий светский
доктор засластил немилосердно, воображая ею обрадовать пациента. — Тогда чувствуешь какое-то, в некотором роде, духовное наслаждение… Вот как, например, теперь, когда случай мне доставил счастие, можно сказать образцовое,
говорить с вами и наслаждаться приятным вашим разговором…
Нас не пускали к ней, потому что она целую неделю была в беспамятстве,
доктора боялись за ее жизнь, тем более что она не только не хотела принимать никакого лекарства, но ни с кем не
говорила, не спала и не принимала никакой пищи.
Говорит она нам вдруг, что ты лежишь в белой горячке и только что убежал тихонько от
доктора, в бреду, на улицу и что тебя побежали отыскивать.
— Уверяю, заботы немного, только
говори бурду, какую хочешь, только подле сядь и
говори. К тому же ты
доктор, начни лечить от чего-нибудь. Клянусь, не раскаешься. У ней клавикорды стоят; я ведь, ты знаешь, бренчу маленько; у меня там одна песенка есть, русская, настоящая: «Зальюсь слезьми горючими…» Она настоящие любит, — ну, с песенки и началось; а ведь ты на фортепианах-то виртуоз, мэтр, Рубинштейн… Уверяю, не раскаешься!