Неточные совпадения
— Славу Богу, — сказал Матвей, этим ответом показывая, что он
понимает так же, как и барин, значение этого приезда, то есть что Анна Аркадьевна, любимая сестра Степана Аркадьича, может содействовать примирению мужа с
женой.
— Да, я
понимаю, что положение его ужасно; виноватому хуже, чем невинному, — сказала она, — если он чувствует, что от вины его всё несчастие. Но как же простить, как мне опять быть его
женою после нее? Мне жить с ним теперь будет мученье, именно потому, что я люблю свою прошедшую любовь к нему…
— Я больше тебя знаю свет, — сказала она. — Я знаю этих людей, как Стива, как они смотрят на это. Ты говоришь, что он с ней говорил об тебе. Этого не было. Эти люди делают неверности, но свой домашний очаг и
жена — это для них святыня. Как-то у них эти женщины остаются в презрении и не мешают семье. Они какую-то черту проводят непроходимую между семьей и этим. Я этого не
понимаю, но это так.
Титулярный советник опять смягчается: «Я согласен, граф, и я готов простить, но
понимаете, что моя
жена, моя
жена, честная женщина, подвергается преследованиям, грубостям и дерзостям каких-нибудь мальчишек, мерз…» А вы
понимаете, мальчишка этот тут, и мне надо примирять их.
Он, этот умный и тонкий в служебных делах человек, не
понимал всего безумия такого отношения к
жене. Он не
понимал этого, потому что ему было слишком страшно
понять свое настоящее положение, и он в душе своей закрыл, запер и запечатал тот ящик, в котором у него находились его чувства к семье, т. е. к
жене и сыну. Он, внимательный отец, с конца этой зимы стал особенно холоден к сыну и имел к нему то же подтрунивающее отношение, как и к желе. «А! молодой человек!» обращался он к нему.
Он не хотел видеть и не видел, что в свете уже многие косо смотрят на его
жену, не хотел
понимать и не
понимал, почему
жена его особенно настаивала на том, чтобы переехать в Царское, где жила Бетси, откуда недалеко было до лагеря полка Вронского.
По его взглядам на дамскую беседку (он смотрел прямо на нее, но не узнавал
жены в море кисеи, лент, перьев, зонтиков и цветов) она
поняла, что он искал ее; но она нарочно не замечала его.
Ему стоило только вспомнить братнину
жену, вспомнить, как эта милая, славная Варя при всяком удобном случае напоминала ему, что она помнит его великодушие и ценит его, чтобы
понять невозможность отнять назад данное.
— Ты сказал, чтобы всё было, как было. Я
понимаю, что это значит. Но послушай: мы ровесники, может быть, ты больше числом знал женщин, чем я. — Улыбка и жесты Серпуховского говорили, что Вронский не должен бояться, что он нежно и осторожно дотронется до больного места. — Но я женат, и поверь, что, узнав одну свою
жену (как кто-то писал), которую ты любишь, ты лучше узнаешь всех женщин, чем если бы ты знал их тысячи.
— Впрочем, не
понимаю, как, имея столько независимости, как вы, — продолжал он разгорячаясь, — объявляя мужу прямо о своей неверности и не находя в этом ничего предосудительного, как кажется, вы находите предосудительным исполнение в отношении к мужу обязанности
жены.
― Только не он. Разве я не знаю его, эту ложь, которою он весь пропитан?.. Разве можно, чувствуя что-нибудь, жить, как он живет со мной? Он ничего не
понимает, не чувствует. Разве может человек, который что-нибудь чувствует, жить с своею преступною
женой в одном доме? Разве можно говорить с ней? Говорить ей ты?
― Это не мужчина, не человек, это кукла! Никто не знает, но я знаю. О, если б я была на его месте, я бы давно убила, я бы разорвала на куски эту
жену, такую, как я, а не говорила бы: ты, ma chère, Анна. Это не человек, это министерская машина. Он не
понимает, что я твоя
жена, что он чужой, что он лишний… Не будем, не будем говорить!..
— Это ужасно! — сказал Степан Аркадьич, тяжело вздохнув. — Я бы одно сделал, Алексей Александрович. Умоляю тебя, сделай это! — сказал он. — Дело еще не начато, как я
понял. Прежде чем ты начнешь дело, повидайся с моею
женой, поговори с ней. Она любит Анну как сестру, любит тебя, и она удивительная женщина. Ради Бога поговори с ней! Сделай мне эту дружбу, я умоляю тебя!
Он ясно видел, что весь свет и
жена требовали от него чего-то, но чего именно, он не мог
понять.
Левин в душе осуждал это и не
понимал еще, что она готовилась к тому периоду деятельности, который должен был наступить для нее, когда она будет в одно и то же время
женой мужа, хозяйкой дома, будет носить, кормить и воспитывать детей.
Левин
понял, что она разумела его
жену, и не знал, что ответить.
Чувство это теперь было еще сильнее, чем прежде; еще менее, чем прежде, он чувствовал себя способным
понять смысл смерти, и еще ужаснее представлялась ему ее неизбежность; но теперь, благодаря близости
жены, чувство это не приводило его в отчаяние: он, несмотря на смерть, чувствовал необходимость жить и любить.
С той минуты, как Алексей Александрович
понял из объяснений с Бетси и со Степаном Аркадьичем, что от него требовалось только того, чтоб он оставил свою
жену в покое, не утруждая ее своим присутствием, и что сама
жена его желала этого, он почувствовал себя столь потерянным, что не мог ничего сам решить, не знал сам, чего он хотел теперь, и, отдавшись в руки тех, которые с таким удовольствием занимались его делами, на всё отвечал согласием.
С тех пор, хотя они не были в разводе, они жили врозь, и когда муж встречался с
женою, то всегда относился к ней с неизменною ядовитою насмешкой, причину которой нельзя было
понять.
Воспоминание о
жене, которая так много была виновата пред ним и пред которою он был так свят, как справедливо говорила ему графиня Лидия Ивановна, не должно было бы смущать его; но он не был спокоен: он не мог
понимать книги, которую он читал, не мог отогнать мучительных воспоминаний о своих отношениях к ней, о тех ошибках, которые он, как ему теперь казалось, сделал относительно ее.
По тону Бетси Вронский мог бы
понять, чего ему надо ждать от света; но он сделал еще попытку в своем семействе. На мать свою он не надеялся. Он знал, что мать, так восхищавшаяся Анной во время своего первого знакомства, теперь была неумолима к ней за то, что она была причиной расстройства карьеры сына. Но он возлагал большие надежды на Варю,
жену брата. Ему казалось, что она не бросит камня и с простотой и решительностью поедет к Анне и примет ее.
Левин уже привык теперь смело говорить свою мысль, не давая себе труда облекать ее в точные слова; он знал, что
жена в такие любовные минуты, как теперь,
поймет, что он хочет сказать, с намека, и она
поняла его.
— Для тебя, для других, — говорила Анна, как будто угадывая ее мысли, — еще может быть сомнение; но для меня… Ты
пойми, я не
жена; он любит меня до тех пор, пока любит. И что ж, чем же я поддержу его любовь? Вот этим?
С той минуты как он проснулся и
понял, в чем дело, Левин приготовился на то, чтобы, не размышляя, не предусматривая ничего, заперев все мысли и чувства, твердо, не расстраивая
жену, а, напротив, успокаивая и поддерживая ее храбрость, перенести то, что предстоит ему.
«Избавиться от того, что беспокоит», повторяла Анна. И, взглянув на краснощекого мужа и худую
жену, она
поняла, что болезненная
жена считает себя непонятою женщиной, и муж обманывает ее и поддерживает в ней это мнение о себе. Анна как будто видела их историю и все закоулки их души, перенеся свет на них. Но интересного тут ничего не было, и она продолжала свою мысль.
— Так вы
жену мою увидите. Я писал ей, но вы прежде увидите; пожалуйста, скажите, что меня видели и что all right. [всё в порядке.] Она
поймет. А впрочем, скажите ей, будьте добры, что я назначен членом комиссии соединенного… Ну, да она
поймет! Знаете, les petites misères de la vie humaine, [маленькие неприятности человеческой жизни,] — как бы извиняясь, обратился он к княгине. — А Мягкая-то, не Лиза, а Бибиш, посылает-таки тысячу ружей и двенадцать сестер. Я вам говорил?
— Ну, как тебе не совестно! Я не
понимаю, как можно быть такой неосторожной! — с досадой напал он на
жену.
«Так же буду сердиться на Ивана кучера, так же буду спорить, буду некстати высказывать свои мысли, так же будет стена между святая святых моей души и другими, даже
женой моей, так же буду обвинять ее за свой страх и раскаиваться в этом, так же буду не
понимать разумом, зачем я молюсь, и буду молиться, — но жизнь моя теперь, вся моя жизнь, независимо от всего, что может случиться со мной, каждая минута ее — не только не бессмысленна, как была прежде, но имеет несомненный смысл добра, который я властен вложить в нее!»