Неточные совпадения
Он не
знал, что его образ действий относительно Кити имеет определенное название, что это есть заманиванье барышень
без намерения жениться
и что это заманиванье есть один из дурных поступков, обыкновенных между блестящими молодыми людьми, как он.
— Да, я его
знаю. Я не могла
без жалости смотреть на него. Мы его обе
знаем. Он добр, но он горд, а теперь так унижен. Главное, что меня тронуло… — (
и тут Анна угадала главное, что могло тронуть Долли) — его мучают две вещи: то, что ему стыдно детей,
и то, что он, любя тебя… да, да, любя больше всего на свете, — поспешно перебила она хотевшую возражать Долли, — сделал тебе больно, убил тебя. «Нет, нет, она не простит», всё говорит он.
Она
знала Анну Аркадьевну, но очень мало,
и ехала теперь к сестре не
без страху пред тем, как ее примет эта петербургская светская дама, которую все так хвалили.
Вообще Долли казалось, что она не в спокойном духе, а в том духе заботы, который Долли хорошо
знала за собой
и который находит не
без причины
и большею частью прикрывает недовольство собою.
—
Без тебя Бог
знает что бы было! Какая ты счастливая, Анна! — сказала Долли. — У тебя всё в душе ясно
и хорошо.
— Нет, я думаю,
без шуток, что для того чтоб
узнать любовь, надо ошибиться
и потом поправиться, — сказала княгиня Бетси.
Они
и понятия не имеют о том, что такое счастье, они не
знают, что
без этой любви для нас ни счастья, ни несчастья — нет жизни», думал он.
Она как будто очнулась; почувствовала всю трудность
без притворства
и хвастовства удержаться на той высоте, на которую она хотела подняться; кроме того, она почувствовала всю тяжесть этого мира горя, болезней, умирающих, в котором она жила; ей мучительны показались те усилия, которые она употребляла над собой, чтобы любить это,
и поскорее захотелось на свежий воздух, в Россию, в Ергушово, куда, как она
узнала из письма, переехала уже ее сестра Долли с детьми.
Но Константину Левину скучно было сидеть
и слушать его, особенно потому, что он
знал, что
без него возят навоз на неразлешенное поле
и навалят Бог
знает как, если не посмотреть;
и резцы в плугах не завинтят, а поснимают
и потом скажут, что плуги выдумка пустая
и то ли дело соха Андревна,
и т. п.
—…мрет
без помощи? Грубые бабки замаривают детей,
и народ коснеет в невежестве
и остается во власти всякого писаря, а тебе дано в руки средство помочь этому,
и ты не помогаешь, потому что, по твоему, это не важно.
И Сергей Иванович поставил ему дилемму: или ты так неразвит, что не можешь видеть всего, что можешь сделать, или ты не хочешь поступиться своим спокойствием, тщеславием, я не
знаю чем, чтоб это сделать.
— Впрочем, — нахмурившись сказал Сергей Иванович, не любивший противоречий
и в особенности таких, которые беспрестанно перескакивали с одного на другое
и без всякой связи вводили новые доводы, так что нельзя было
знать, на что отвечать, — впрочем, не в том дело. Позволь. Признаешь ли ты, что образование есть благо для народа?
«После того, что произошло, я не могу более оставаться в вашем доме. Я уезжаю
и беру с собою сына. Я не
знаю законов
и потому не
знаю, с кем из родителей должен быть сын; но я беру его с собой, потому что
без него я не могу жить. Будьте великодушны, оставьте мне его».
Он не верит
и в мою любовь к сыну или презирает (как он всегда
и подсмеивался), презирает это мое чувство, но он
знает, что я не брошу сына, не могу бросить сына, что
без сына не может быть для меня жизни даже с тем, кого я люблю, но что, бросив сына
и убежав от него, я поступлю как самая позорная, гадкая женщина, — это он
знает и знает, что я не в силах буду сделать этого».
Левину ясно было, что Свияжский
знает такой ответ на жалобы помещика, который сразу уничтожит весь смысл его речи, но что по своему положению он не может сказать этого ответа
и слушает не
без удовольствия комическую речь помещика.
— Но он видит это
и знает.
И разве ты думаешь, что он не менее тебя тяготится этим? Ты мучишься, он мучится,
и что же может выйти из этого? Тогда как развод развязывает всё, — не
без усилия высказал Степан Аркадьич главную мысль
и значительно посмотрел на нее.
Левин слушал слова,
и они поражали его. «Как они догадались, что помощи, именно помощи? — думал он, вспоминая все свои недавние страхи
и сомнения. Что я
знаю? что я могу в этом страшном деле, — думал он, —
без помощи? Именно помощи мне нужно теперь».
Но потом, когда Голенищев стал излагать свои мысли
и Вронский мог следить за ним, то,
и не
зная Двух Начал, он не
без интереса слушал его, так как Голенищев говорил хорошо.
Левин
знал брата
и ход его мыслей; он
знал, что неверие его произошло не потому, что ему легче было жить
без веры, но потому, что шаг за шагом современно-научные объяснения явлений мира вытеснили верования,
и потому он
знал, что теперешнее возвращение его не было законное, совершившееся путем той же мысли, но было только временное, корыстное, с безумною надеждой исцеления.
Ему было девять лет, он был ребенок; но душу свою он
знал, она была дорога ему, он берег ее, как веко бережет глаз,
и без ключа любви никого не пускал в свою душу. Воспитатели его жаловались, что он не хотел учиться, а душа его была переполнена жаждой познания.
И он учился у Капитоныча, у няни, у Наденьки, у Василия Лукича, а не у учителей. Та вода, которую отец
и педагог ждали на свои колеса, давно уже просочилась
и работала в другом месте.
Другое: она была не только далека от светскости, но, очевидно, имела отвращение к свету, а вместе с тем
знала свет
и имела все те приемы женщины хорошего общества,
без которых для Сергея Ивановича была немыслима подруга жизни.
— Я давно хотела
и непременно поеду, — сказала Долли. — Мне ее жалко,
и я
знаю ее. Она прекрасная женщина. Я поеду одна, когда ты уедешь,
и никого этим не стесню.
И даже лучше
без тебя.
— Я, право, не
знаю. Я
знаю, что родятся детей миллионы
без Москвы
и докторов… отчего же…
Лицо Анны в ту минуту, как она в маленькой, прижавшейся к углу старой коляски фигуре
узнала Долли, вдруг просияло радостною улыбкой. Она вскрикнула, дрогнула на седле
и тронула лошадь галопом. Подъехав к коляске, она
без помощи соскочила
и, поддерживая амазонку, подбежала навстречу Долли.
— Нет, об этом самом.
И поверь, что для меня женщина
без сердца, будь она старуха или не старуха, твоя мать или чужая, не интересна,
и я ее
знать не хочу.
«
Без знания того, что я такое
и зачем я здесь, нельзя жить. А
знать я этого не могу, следовательно, нельзя жить», говорил себе Левин.
Левин
знал тоже, что, возвращаясь домой, надо было прежде всего итти к жене, которая была нездорова; а мужикам, дожидавшимся его уже три часа, можно было еще подождать;
и знал, что несмотря на всё удовольствие, испытываемое им при сажании роя, надо было лишиться этого удовольствия
и, предоставив старику
без себя сажать рой, пойти толковать с мужиками, нашедшими его на пчельнике.
«
И разве не то же делают все теории философские, путем мысли странным, несвойственным человеку, приводя его к знанию того, что он давно
знает и так верно
знает, что
без того
и жить бы не мог? Разве не видно ясно в развитии теории каждого философа, что он вперед
знает так же несомненно, как
и мужик Федор,
и ничуть не яснее его главный смысл жизни
и только сомнительным умственным путем хочет вернуться к тому, что всем известно?»