Неточные совпадения
И тут он вспомнил вдруг,
как и почему он
спит не в спальне жены, а в кабинете; улыбка исчезла с его лица, он сморщил лоб.
— Я тебе говорю, что я
сплю везде и всегда
как сурок.
Нет, он теперь, каждый раз,
как обращался к ней, немного сгибал голову,
как бы желая
пасть пред ней, и во взгляде его было одно выражение покорности и страха.
Дорогой, в вагоне, он разговаривал с соседями о политике, о новых железных дорогах, и, так же
как в Москве, его одолевала путаница понятий, недовольство собой, стыд пред чем-то; но когда он вышел на своей станции, узнал кривого кучера Игната с поднятым воротником кафтана, когда увидал в неярком свете, падающем из окон станции, свои ковровые сани, своих лошадей с подвязанными хвостами, в сбруе с кольцами и мохрами, когда кучер Игнат, еще в то время
как укладывались, рассказал ему деревенские новости, о приходе рядчика и о том, что отелилась
Пава, — он почувствовал, что понемногу путаница разъясняется, и стыд и недовольство собой проходят.
Красная красавица, громадная,
как гиппопотам,
Пава, повернувшись задом, заслоняла от входивших теленка и обнюхивала его.
— Она необыкновенно хороша
как актриса; видно, что она изучила Каульбаха, — говорил дипломат в кружке жены посланника, — вы заметили,
как она
упала…
Но княгиня Бетси терпеть не могла этого тона его, sneering, [насмешливого,]
как она называла это, и,
как умная хозяйка, тотчас же навела его на серьезный разговор об общей воинской повинности. Алексей Александрович тотчас же увлекся разговором и стал защищать уже серьезно новый указ пред княгиней Бетси, которая
нападала на него.
Мысли его,
как и тело, совершали полный круг, не
нападая ни на что новое.
Анна говорила, что приходило ей на язык, и сама удивлялась, слушая себя, своей способности лжи.
Как просты, естественны были ее слова и
как похоже было, что ей просто хочется
спать! Она чувствовала себя одетою в непроницаемую броню лжи. Она чувствовала, что какая-то невидимая сила помогала ей и поддерживала ее.
— Ничего не понимаю. Ах, Боже мой, и
как мне на беду
спать хочется! — сказала она, быстро перебирая рукой волосы и отыскивая оставшиеся шпильки.
— Да вы и то, кажется, мало
спите. Нам веселей,
как у хозяина на глазах…
Но в это самое мгновенье оба вдруг услыхали пронзительный свист, который
как будто стегнул их по уху, и оба вдруг схватились за ружья, и две молнии блеснули, и два удара раздались в одно и то же мгновение. Высоко летевший вальдшнеп мгновенно сложил крылья и
упал в чащу, пригибая тонкие побеги.
Это оскорбление
как будто
падало на него.
Вронский любил его и зa его необычайную физическую силу, которую он большею частью выказывал тем, что мог пить
как бочка, не
спать и быть всё таким же, и за большую нравственную силу, которую он выказывал в отношениях к начальникам и товарищам, вызывая к себе страх и уважение, и в игре, которую он вел на десятки тысяч и всегда, несмотря на выпитое вино, так тонко и твердо, что считался первым игроком в Английском Клубе.
Он едва успел выпростать ногу,
как она
упала на один бок, тяжело хрипя, и, делая, чтобы подняться, тщетные усилия своей тонкою, потною шеей, она затрепыхалась на земле у его ног,
как подстреленная птица.
Она опять вся забилась,
как рыбка, треща крыльями седла, выпростала передние ноги, но, не в силах поднять зада, тотчас же замоталась и опять
упала на бок.
Сколько раз во время своей восьмилетней счастливой жизни с женой, глядя на чужих неверных жен и обманутых мужей, говорил себе Алексей Александрович: «
как допустить до этого?
как не развязать этого безобразного положения?» Но теперь, когда беда
пала на его голову, он не только не думал о том,
как развязать это положение, но вовсе не хотел знать его, не хотел знать именно потому, что оно было слишком ужасно, слишком неестественно.
Когда после того,
как Махотин и Вронский перескочили большой барьер, следующий офицер
упал тут же на голову и разбился замертво и шорох ужаса пронесся по всей публике, Алексей Александрович видел, что Анна даже не заметила этого и с трудом поняла, о чем заговорили вокруг.
Все громко выражали свое неодобрение, все повторяли сказанную кем-то фразу: «недостает только цирка с львами», и ужас чувствовался всеми, так что, когда Вронский
упал и Анна громко ахнула, в этом не было ничего необыкновенного. Но вслед затем в лице Анны произошла перемена, которая была уже положительно неприлична. Она совершенно потерялась. Она стала биться,
как пойманная птица: то хотела встать и итти куда-то, то обращалась к Бетси.
Так
как в доме было сыро и одна только комната топлена, то Левин уложил брата
спать в своей же спальне за перегородкой.
Брат лег и ―
спал или не
спал ― но,
как больной, ворочался, кашлял и, когда не мог откашляться, что-то ворчал. Иногда, когда он тяжело вздыхал, он говорил: «Ах, Боже мой» Иногда, когда мокрота душила его, он с досадой выговаривал: «А! чорт!» Левин долго не
спал, слушая его. Мысли Левина были самые разнообразные, но конец всех мыслей был один: смерть.
И вдруг ему вспомнилось,
как они детьми вместе ложились
спать и ждали только того, чтобы Федор Богданыч вышел зa дверь, чтобы кидать друг в друга подушками и хохотать, хохотать неудержимо, так что даже страх пред Федором Богданычем не мог остановить это через край бившее и пенящееся сознание счастья жизни.
Левин пощупал, ушел за перегородку, потушил свечу, но долго еще не
спал. Только что ему немного уяснился вопрос о том,
как жить,
как представился новый неразрешимый вопрос ― смерть.
Он не
спал всю ночь, и его гнев, увеличиваясь в какой-то огромной прогрессии, дошел к утру до крайних пределов. Он поспешно оделся и,
как бы неся полную чашу гнева и боясь расплескать ее, боясь вместе с гневом утратить энергию, нужную ему для объяснения с женою, вошел к ней,
как только узнал, что она встала.
Все сидели,
как поповны в гостях (
как выражался старый князь), очевидно, в недоумении, зачем они сюда
попали, выжимая слова, чтобы не молчать.
И он весело и забавно рассказал,
как он, не
спав всю ночь, в полушубке ворвался в отделение Алексея Александровича.
— Это было рано-рано утром. Вы, верно, только проснулись. Maman ваша
спала в своем уголке. Чудное утро было. Я иду и думаю: кто это четверней в карете? Славная четверка с бубенчиками, и на мгновенье вы мелькнули, и вижу я в окно — вы сидите вот так и обеими руками держите завязки чепчика и о чем-то ужасно задумались, — говорил он улыбаясь. —
Как бы я желал знать, о чем вы тогда думали. О важном?
Как всегда кажется, что зашибаешь,
как нарочно, именно больное место, так и теперь Степан Аркадьич чувствовал, что на беду нынче каждую минуту разговор
нападал на больное место Алексея Александровича. Он хотел опять отвести зятя, но сам Алексей Александрович с любопытством спросил.
Он не ел целый день, не
спал две ночи, провел несколько часов раздетый на морозе и чувствовал себя не только свежим и здоровым
как никогда, но он чувствовал себя совершенно независимым от тела: он двигался без усилия мышц и чувствовал, что всё может сделать.
Она тоже не
спала всю ночь и всё утро ждала его. Мать и отец были бесспорно согласны и счастливы ее счастьем. Она ждала его. Она первая хотела объявить ему свое и его счастье. Она готовилась одна встретить его, и радовалась этой мысли, и робела и стыдилась, и сама не знала, что она сделает. Она слышала его шаги и голос и ждала за дверью, пока уйдет mademoiselle Linon. Mademoiselle Linon ушла. Она, не думая, не спрашивая себя,
как и что, подошла к нему и сделала то, что она сделала.
Глаза его были широко открыты,
как будто он никогда не
спал.
Он знал очень хорошо манеру дилетантов (чем умнее они были, тем хуже) осматривать студии современных художников только с той целью, чтоб иметь право сказать, что искусство
пало и что чем больше смотришь на новых, тем более видишь,
как неподражаемы остались великие древние мастера.
Когда няня вошла в детскую, Сережа рассказывал матери о том,
как они
упали вместе с Наденькой, покатившись с горы, и три раза перекувырнулись.
Степан Аркадьич срезал одного в тот самый момент,
как он собирался начать свои зигзаги, и бекас комочком
упал в трясину. Облонский неторопливо повел за другим, еще низом летевшим к осоке, и вместе со звуком выстрела и этот бекас
упал; и видно было,
как он выпрыгивал из скошенной осоки, биясь уцелевшим белым снизу крылом.
— Нет,
какой сон! Я думал, господа наши
спят, да слышу гуторят. Мне крюк взять тута. Не укусит она? — прибавил он, осторожно ступая босыми ногами.
Он слышал,
как его лошади жевали сено, потом
как хозяин со старшим малым собирался и уехал в ночное; потом слышал,
как солдат укладывался
спать с другой стороны сарая с племянником, маленьким сыном хозяина; слышал,
как мальчик тоненьким голоском сообщил дяде свое впечатление о собаках, которые казались мальчику страшными и огромными; потом
как мальчик расспрашивал, кого будут ловить эти собаки, и
как солдат хриплым и сонным голосом говорил ему, что завтра охотники пойдут в болото и будут
палить из ружей, и
как потом, чтоб отделаться от вопросов мальчика, он сказал: «
Спи, Васька,
спи, а то смотри», и скоро сам захрапел, и всё затихло; только слышно было ржание лошадей и каркание бекаса.
Когда Левин повернулся к нему, он был уже далеко. Но выстрел достал его. Пролетев шагов двадцать, второй дупель поднялся кверху колом и кубарем,
как брошенный мячик, тяжело
упал на сухое место.
И Долли, имевшая от отца дар смешно рассказывать, заставляла
падать от смеха Вареньку, когда она в третий и четвертый раз, всё с новыми юмористическими прибавлениями, рассказывала,
как она, только что собралась надеть новые бантики для гостя и выходила уж в гостиную, вдруг услыхала грохот колымаги.
Когда Дарья Александровна в эту ночь легла
спать,
как только она закрывала глаза, она видела метавшегося по крокетграунду Васеньку Весловского.
— А вы
как же в нашу губернию
попали? — спросил он.
― Ты вот и не знаешь этого названия. Это наш клубный термин. Знаешь,
как яйца катают, так когда много катают, то сделается шлюпик. Так и наш брат: ездишь-ездишь в клуб и сделаешься шлюпиком. Да, вот ты смеешься, а наш брат уже смотрит, когда сам в шлюпики
попадет. Ты знаешь князя Чеченского? — спросил князь, и Левин видел по лицу, что он собирается рассказать что-то смешное.
Хотя ему и подозрительна была тишина ее
как будто сдерживаемого дыханья и более всего выражение особенной нежности и возбужденности, с которою она, выходя из-за перегородки, сказала ему: «ничего», ему так хотелось
спать, что он сейчас же заснул.
Упав на колени пред постелью, он держал пред губами руку жены и целовал ее, и рука эта слабым движением пальцев отвечала на его поцелуи. А между тем там, в ногах постели, в ловких руках Лизаветы Петровны,
как огонек над светильником, колебалась жизнь человеческого существа, которого никогда прежде не было и которое так же, с тем же правом, с тою же значительностью для себя, будет жить и плодить себе подобных.
— Да, тут надо и смелость, и ловкость, особенно
как вдруг остановятся или кто-нибудь
упадет.
Он очнулся в ту минуту,
как голос графини Лидии Ивановны сказал: «он
спит».
Степан Аркадьич испуганно очнулся, чувствуя себя виноватым и уличенным. Но тотчас же он утешился, увидав, что слова: «он
спит» относились не к нему, а к Landau. Француз заснул так же,
как Степан Аркадьич. Но сон Степана Аркадьича,
как он думал, обидел бы их (впрочем, он и этого не думал, так уж всё ему казалось странным), а сон Landau обрадовал их чрезвычайно, особенно графиню Лидию Ивановну.
Француз
спал или притворялся, что
спит, прислонив голову к спинке кресла, и потною рукой, лежавшею на колене, делал слабые движения,
как будто ловя что-то. Алексей Александрович встал, хотел осторожно, но, зацепив за стол, подошел и положил свою руку в руку Француза. Степан Аркадьич встал тоже и, широко отворяя глава, желая разбудить себя, если он
спит, смотрел то на того, то на другого. Всё это было наяву. Степан Аркадьич чувствовал, что у него в голове становится всё более и более нехорошо.
Теперь, когда он
спал, она любила его так, что при виде его не могла удержать слез нежности; но она знала, что если б он проснулся, то он посмотрел бы на нее холодным, сознающим свою правоту взглядом, и что, прежде чем говорить ему о своей любви, она должна бы была доказать ему,
как он был виноват пред нею.
И ровно в ту минуту,
как середина между колесами поравнялась с нею, она откинула красный мешочек и, вжав в плечи голову,
упала под вагон на руки и легким движением,
как бы готовясь тотчас же встать, опустилась на колена.
И хотя он тотчас же подумал о том,
как бессмысленна его просьба о том, чтоб они не были убиты дубом, который уже
упал теперь, он повторил ее, зная, что лучше этой бессмысленной молитвы он ничего не может сделать.