Неточные совпадения
Степан Аркадьич в школе учился хорошо, благодаря своим хорошим способностям, но был ленив и шалун и потому вышел из
последних; но, несмотря
на свою всегда разгульную жизнь, небольшие чины и нестарые годы, он занимал почетное и с хорошим жалованьем место начальника в одном из московских присутствий.
Левин встречал в журналах статьи, о которых шла речь, и читал их, интересуясь ими, как развитием знакомых ему, как естественнику по университету, основ естествознания, но никогда не сближал этих научных выводов о происхождении человека как животного, о рефлексах, о биологии и социологии, с теми вопросами о значении жизни и смерти для себя самого, которые в
последнее время чаще и чаще приходили ему
на ум.
Левин вошел
на приступки, разбежался сверху сколько мог и пустился вниз, удерживая в непривычном движении равновесие руками.
На последней ступени он зацепился, но, чуть дотронувшись до льда рукой, сделал сильное движение, справился и смеясь покатился дальше.
Как только старый князь отвернулся от него, Левин незаметно вышел, и
последнее впечатление, вынесенное им с этого вечера, было улыбающееся, счастливое лицо Кити, отвечавшей Вронскому
на его вопрос о бале.
Он был еще худее, чем три года тому назад, когда Константин Левин видел его в
последний раз.
На нем был короткий сюртук. И руки и широкие кости казались еще огромнее. Волосы стали реже, те же прямые усы висели
на губы, те же глаза странно и наивно смотрели
на вошедшего.
Ласка всё подсовывала голову под его руку. Он погладил ее, и она тут же у ног его свернулась кольцом, положив голову
на высунувшуюся заднюю лапу. И в знак того, что теперь всё хорошо и благополучно, она слегка раскрыла рот, почмокала губами и, лучше уложив около старых зуб липкие губы, затихла в блаженном спокойствии. Левин внимательно следил за этим
последним ее движением.
«Ну, всё кончено, и слава Богу!» была первая мысль, пришедшая Анне Аркадьевне, когда она простилась в
последний раз с братом, который до третьего звонка загораживал собою дорогу в вагоне. Она села
на свой диванчик, рядом с Аннушкой, и огляделась в полусвете спального вагона. «Слава Богу, завтра увижу Сережу и Алексея Александровича, и пойдет моя жизнь, хорошая и привычная, по старому».
Княгиня Бетси, не дождавшись конца
последнего акта, уехала из театра. Только что успела она войти в свою уборную, обсыпать свое длинное бледное лицо пудрой, стереть ее, оправиться и приказать чай в большой гостиной, как уж одна за другою стали подъезжать кареты к ее огромному дому
на Большой Морской. Гости выходили
на широкий подъезд, и тучный швейцар, читающий по утрам, для назидания прохожих, за стеклянною дверью газеты, беззвучно отворял эту огромную дверь, пропуская мимо себя приезжавших.
Около самовара и хозяйки разговор между тем, точно так же поколебавшись несколько времени между тремя неизбежными темами:
последнею общественною новостью, театром и осуждением ближнего, тоже установился, попав
на последнюю тему, то есть
на злословие.
— Откуда я? — отвечал он
на вопрос жены посланника. — Что же делать, надо признаться. Из Буфф. Кажется, в сотый раз, и всё с новым удовольствием. Прелесть! Я знаю, что это стыдно; но в опере я сплю, а в Буффах до
последней минуты досиживаю, и весело. Нынче…
Он думал о том, что Анна обещала ему дать свиданье нынче после скачек. Но он не видал ее три дня и, вследствие возвращения мужа из-за границы, не знал, возможно ли это нынче или нет, и не знал, как узнать это. Он виделся с ней в
последний раз
на даче у кузины Бетси.
На дачу же Карениных он ездил как можно реже. Теперь он хотел ехать туда и обдумывал вопрос, как это сделать.
В эти
последние дни он сам не ездил
на проездку, а поручил тренеру и теперь решительно не знал, в каком состоянии пришла и была его лошадь.
Только что кончилась двухверстная скачка, и все глаза были устремлены
на кавалергарда впереди и лейб-гусара сзади, из
последних сил погонявших лошадей и подходивших к столбу.
Вронский оглянулся в
последний раз
на своих соперников.
Он чувствовал, что лошадь шла из
последнего запаса; не только шея и плечи ее были мокры, но
на загривке,
на голове,
на острых ушах каплями выступал пот, и она дышала резко и коротко.
— Не натягивайте струны и попробуйте перервать — очень трудно; но натяните до
последней возможности и наляжьте тяжестью пальца
на натянутую струну — она лопнет.
Анна стояла наверху пред зеркалом, прикалывая с помощью Аннушки
последний бант
на платье, когда она услыхала у подъезда звуки давящих щебень колес.
Она взглянула
на часы. Еще оставалось три часа, и воспоминания подробностей
последнего свидания зажгли ей кровь.
— Но оскорбление? — сказала Кити. — Оскорбления нельзя забыть, нельзя забыть, — говорила она, вспоминая свой взгляд
на последнем бале, во время остановки музыки.
И молодые и старые как бы наперегонку косили. Но, как они ни торопились, они не портили травы, и ряды откладывались так же чисто и отчетливо. Остававшийся в углу уголок был смахнут в пять минут. Еще
последние косцы доходили ряды, как передние захватили кафтаны
на плечи и пошли через дорогу к Машкину Верху.
Машкин Верх скосили, доделали
последние ряды, надели кафтаны и весело пошли к дому. Левин сел
на лошадь и, с сожалением простившись с мужиками, поехал домой. С горы он оглянулся; их не видно было в поднимавшемся из низу тумане; были слышны только веселые грубые голоса, хохот и звук сталкивающихся кос.
Когда
последнее сено было разделено, Левин, поручив остальное наблюдение конторщику, присел
на отмеченной тычинкой ракитника копне, любуясь
на кипящий народом луг.
—
Последнюю, что ль? — крикнул он
на малого, который, стоя
на переду тележного ящика и помахивая концами пеньковых вожжей, ехал мимо.
—
Последнюю, батюшка! — прокричал малый, придерживая лошадь, и улыбаясь оглянулся
на веселую, тоже улыбавшуюся румяную бабу, сидевшую в тележном ящике, и погнал дальше.
Там только, в этой быстро удалявшейся и переехавшей
на другую сторону дороги карете, там только была возможность разрешения столь мучительно тяготившей его в
последнее время загадки его жизни.
Слова жены, подтвердившие его худшие сомнения, произвели жестокую боль в сердце Алексея Александровича. Боль эта была усилена еще тем странным чувством физической жалости к ней, которую произвели
на него ее слезы. Но, оставшись один в карете, Алексей Александрович, к удивлению своему и радости, почувствовал совершенное освобождение и от этой жалости и от мучавших его в
последнее время сомнений и страданий ревности.
Непроницаемые глаза насмешливо и нагло смотрели
на него, как в тот
последний вечер их объяснения.
Теперь Алексей Александрович намерен был требовать: во-первых, чтобы составлена была новая комиссия, которой поручено бы было исследовать
на месте состояние инородцев; во-вторых, если окажется, что положение инородцев действительно таково, каким оно является из имеющихся в руках комитета официальных данных, то чтобы была назначена еще другая новая ученая комиссия для исследования причин этого безотрадного положения инородцев с точек зрения: а) политической, б) административной, в) экономической, г) этнографической, д) материальной и е) религиозной; в-третьих, чтобы были затребованы от враждебного министерства сведения о тех мерах, которые были в
последнее десятилетие приняты этим министерством для предотвращения тех невыгодных условий, в которых ныне находятся инородцы, и в-четвертых, наконец, чтобы было потребовано от министерства объяснение о том, почему оно, как видно из доставленных в комитет сведений за №№ 17015 и 18308, от 5 декабря 1863 года и 7 июня 1864, действовало прямо противоположно смыслу коренного и органического закона, т…, ст. 18, и примечание в статье 36.
Она вспомнила ту, отчасти искреннюю, хотя и много преувеличенную, роль матери, живущей для сына, которую она взяла
на себя в
последние годы, и с радостью почувствовала, что в том состоянии, в котором она находилась, у ней есть держава, независимая от положения, в которое она станет к мужу и к Вронскому.
Последнее ее письмо, полученное им накануне, тем в особенности раздражило его, что в нем были намеки
на то, что она готова была помогать ему для успеха в свете и
на службе, а не для жизни, которая скандализировала всё хорошее общество.
«Ничего, ничего мне не нужно, кроме этого счастия, — думал он, глядя
на костяную шишечку звонка в промежуток между окнами и воображая себе Анну такою, какою он видел ее в
последний paз.
Прочтя письмо, он поднял
на нее глаза, и во взгляде его не было твердости. Она поняла тотчас же, что он уже сам с собой прежде думал об этом. Она знала, что, что бы он ни сказал ей, он скажет не всё, что он думает. И она поняла, что
последняя надежда ее была обманута. Это было не то, чего она ждала.
Кабинет Свияжского была огромная комната, обставленная шкафами с книгами и с двумя столами — одним массивным письменным, стоявшим по середине комнаты, и другим круглым, уложенным звездою вокруг лампы
на разных языках
последними нумерами газет и журналов.
30 сентября показалось с утра солнце, и, надеясь
на погоду, Левин стал решительно готовиться к отъезду. Он велел насыпать пшеницу, послал к купцу приказчика, чтобы взять деньги, и сам поехал по хозяйству, чтобы сделать
последние распоряжения перед отъездом.
Вронский был в эту зиму произведен в полковники, вышел из полка и жил один. Позавтракав, он тотчас же лег
на диван, и в пять минут воспоминания безобразных сцен, виденных им в
последние дни, перепутались и связались с представлением об Анне и мужике-обкладчике, который играл важную роль
на медвежьей охоте; и Вронский заснул. Он проснулся в темноте, дрожа от страха, и поспешно зажег свечу. ― «Что такое?
Эти припадки ревности, в
последнее время всё чаще и чаще находившие
на нее, ужасали его и, как он ни старался скрывать это, охлаждали его к ней, несмотря
на то, что он знал, что причина ревности была любовь к нему.
Кроме того, беда одна не ходит, и дела об устройстве инородцев и об орошении полей Зарайской губернии навлекли
на Алексея Александровича такие неприятности по службе, что он всё это
последнее время находился в крайнем раздражении.
Должен сказать, что
последний случай редко встречается в практике, — сказал адвокат и, мельком взглянув
на Алексея Александровича, замолк, как продавец пистолетов, описавший выгоды того и другого оружия и ожидающий выбора своего покупателя.
— Я решился
на последнюю меру. Мне больше нечего делать.
Бетси, одетая по крайней
последней моде, в шляпе, где-то парившей над ее головой, как колпачок над лампой, и в сизом платье с косыми резкими полосами
на лифе с одной стороны и
на юбке с другой стороны, сидела рядом с Анной, прямо держа свой плоский высокий стан и, склонив голову, насмешливою улыбкой встретила Алексея Александровича.
Согласиться
на развод, дать ей свободу значило в его понятии отнять у себя
последнюю привязку к жизни детей, которых он любил, а у нее —
последнюю опору
на пути добра и ввергнуть ее в погибель.
Он быстро вскочил. «Нет, это так нельзя! — сказал он себе с отчаянием. — Пойду к ней, спрошу, скажу
последний раз: мы свободны, и не лучше ли остановиться? Всё лучше, чем вечное несчастие, позор, неверность!!» С отчаянием в сердце и со злобой
на всех людей,
на себя,
на нее он вышел из гостиницы и поехал к ней.
Сняв венцы с голов их, священник прочел
последнюю молитву и поздравил молодых. Левин взглянул
на Кити, и никогда он не видал ее до сих пор такою. Она была прелестна тем новым сиянием счастия, которое было
на ее лице. Левину хотелось сказать ей что-нибудь, но он не знал, кончилось ли. Священник вывел его из затруднения. Он улыбнулся своим добрым ртом и тихо сказал: «поцелуйте жену, и вы поцелуйте мужа» и взял у них из рук свечи.
В этих словах Агафьи Михайловны Левин прочел развязку драмы, которая в
последнее время происходила между Агафьей Михайловной и Кити. Он видел, что, несмотря
на все огорчение, причиненное Агафье Михайловне новою хозяйкой, отнявшею у нее бразды правления, Кити все-таки победила ее и заставила себя любить.
Когда доктор уехал, больной что-то сказал брату; но Левин расслышал только
последние слова: «твоя Катя», по взгляду же, с которым он посмотрел
на нее, Левин понял, что он хвалил ее.
И, перебирая события
последних дней, ей казалось, что во всем она видела подтверждение этой страшной мысли: и то, что он вчера обедал не дома, и то, что он настоял
на том, чтоб они в Петербурге остановились врознь, и то, что даже теперь шел к ней не один, как бы избегая свиданья с глазу
на глаз.
Он понял это и по тому, что видел, и более всего по лицу Анны, которая, он знал, собрала свои
последние силы, чтобы выдерживать взятую
на себя роль.
Сергей Иванович вздохнул и ничего не отвечал. Ему было досадно, что она заговорила о грибах. Он хотел воротить ее к первым словам, которые она сказала о своем детстве; но, как бы против воли своей, помолчав несколько времени, сделал замечание
на ее
последние слова.
В
последнее время между двумя свояками установилось как бы тайное враждебное отношение: как будто с тех пор, как они были женаты
на сестрах, между ними возникло соперничество в том, кто лучше устроил свою жизнь, и теперь эта враждебность выражалась в начавшем принимать личный оттенок разговоре.
«Да и вообще, — думала Дарья Александровна, оглянувшись
на всю свою жизнь за эти пятнадцать лет замужества, — беременность, тошнота, тупость ума, равнодушие ко всему и, главное, безобразие. Кити, молоденькая, хорошенькая Кити, и та так подурнела, а я беременная делаюсь безобразна, я знаю. Роды, страдания, безобразные страдания, эта
последняя минута… потом кормление, эти бессонные ночи, эти боли страшные»…