Неточные совпадения
Матери не
нравились в Левине и его странные и резкие суждения, и его неловкость
в свете, основанная, как она полагала, на гордости, и его, по ее понятиям, дикая какая-то жизнь
в деревне, с занятиями скотиной и мужиками; не
нравилось очень и то, что он, влюбленный
в ее дочь, ездил
в дом полтора месяца, чего-то как будто ждал, высматривал, как будто боялся, не велика ли будет честь, если он сделает предложение, и не понимал, что, ездя
в дом, где девушка невеста, надо было объясниться.
Правда, сколько она могла запомнить свое впечатление
в Петербурге у Карениных, ей не
нравился самый дом их; что-то было фальшивое во всем складе их семейного быта.
— Да на кого ты? Я с тобой согласен, — говорил Степан Аркадьич искренно и весело, хотя чувствовал, что Левин под именем тех, кого можно купить зa двугривенный, разумел и его. Оживление Левина ему искренно
нравилось. — На кого ты? Хотя многое и неправда, что ты говоришь про Вронского, но я не про то говорю. Я говорю тебе прямо, я на твоем месте поехал бы со мной
в Москву и…
Не
нравилось ей тоже то, что по всему, что она узнала про эту связь, это не была та блестящая, грациозная светская связь, какую она бы одобрила, но какая-то Вертеровская, отчаянная страсть, как ей рассказывали, которая могла вовлечь его
в глупости.
— Может быть; но ведь это такое удовольствие, какого я
в жизнь свою не испытывал. И дурного ведь ничего нет. Не правда ли? — отвечал Левин. — Что же делать, если им не
нравится. А впрочем, я думаю, что ничего. А?
В сущности из всех русских удовольствий более всего
нравились принцу французские актрисы, балетная танцовщица и шампанское с белою печатью.
— Право, я не знаю, что
в нем можно осуждать. Направления его я не знаю, но одно — он отличный малый, — отвечал Степан Аркадьич. — Я сейчас был у него, и, право, отличный малый. Мы позавтракали, и я его научил делать, знаешь, это питье, вино с апельсинами. Это очень прохлаждает. И удивительно, что он не знал этого. Ему очень
понравилось. Нет, право, он славный малый.
— Нет, он мне очень
нравится. Не оттого, что он будущий beau-frère, [Шурин,] — отвечала Львова. — И как он хорошо себя держит! А это так трудно держать себя хорошо
в этом положении — не быть смешным. А он не смешон, не натянут, он видно, что тронут.
В особенности ему не
нравилось то, что Голенищев, человек хорошего круга, становился на одну доску с какими-то писаками, которые его раздражали, и сердился на них.
Более всех других родов ему
нравился французский грациозный и эффектный, и
в таком роде он начал писать портрет Анны
в итальянском костюме, и портрет этот казался ему и всем, кто его видел, очень удачным.
Но, несмотря на это,
в то время как он перевертывал свои этюды, поднимал сторы и снимал простыню, он чувствовал сильное волнение, и тем больше, что, несмотря на то, что все знатные и богатые Русские должны были быть скоты и дураки
в его понятии, и Вронский и
в особенности Анна
нравились ему.
Вообще Михайлов своим сдержанным и неприятным, как бы враждебным, отношением очень не
понравился им, когда они узнали его ближе. И они рады были, когда сеансы кончились,
в руках их остался прекрасный портрет, а он перестал ходить. Голенищев первый высказал мысль, которую все имели, именно, что Михайлов просто завидовал Вронскому.
Левин, за минуту тому назад бывший
в самом веселом расположении духа, теперь мрачно смотрел на всех, и всё ему не
нравилось.
Он посмотрел на княгиню, которая так мила была ему минуту тому назад, и ему не
понравилась та манера, с которою она, как к себе
в дом, приветствовала этого Васеньку с его лентами.
В глазах Левина она была виновата
в том, что она допустила такие отношения, и еще больше виновата
в том, что так неловко показала, что они ей не
нравятся.
Слушая эти голоса, Левин насупившись сидел на кресле
в спальне жены и упорно молчал на ее вопросы о том, что с ним; но когда наконец она сама, робко улыбаясь, спросила: «Уж не что ли нибудь не
понравилось тебе с Весловским?» его прорвало, и он высказал всё; то, что он высказывал, оскорбляло его и потому еще больше его раздражало.
Я тогда еще могла
нравиться, у меня оставалась моя красота», продолжала думать Дарья Александровна, и ей хотелось посмотреться
в зеркало.
Но общий дух детской и
в особенности Англичанка очень не
понравились Дарье Александровне.
Дарья Александровна всем интересовалась, всё ей очень
нравилось, но более всего ей
нравился сам Вронский с этим натуральным наивным увлечением. «Да, это очень милый, хороший человек», думала она иногда, не слушая его, а глядя на него и вникая
в его выражение и мысленно переносясь
в Анну. Он так ей
нравился теперь
в своем оживлении, что она понимала, как Анна могла влюбиться
в него.
Во время же игры Дарье Александровне было невесело. Ей не
нравилось продолжавшееся при этом игривое отношение между Васенькой Весловским и Анной и та общая ненатуральность больших, когда они одни, без детей, играют
в детскую игру. Но, чтобы не расстроить других и как-нибудь провести время, она, отдохнув, опять присоединилась к игре и притворилась, что ей весело. Весь этот день ей всё казалось, что она играет на театре с лучшими, чем она, актерами и что ее плохая игра портит всё дело.
Выехав
в поле, Дарья Александровна испытала приятное чувство облегчения, и ей хотелось спросить у людей, как им
понравилось у Вронского, как вдруг кучер Филипп сам заговорил...
Левин читал Катавасову некоторые места из своего сочинения, и они
понравились ему. Вчера, встретив Левина на публичной лекции, Катавасов сказал ему, что известный Метров, которого статья так
понравилась Левину, находится
в Москве и очень заинтересован тем, что ему сказал Катавасов о работе Левина, и что Метров будет у него завтра
в одиннадцать часов и очень рад познакомиться с ним.
― Да вот написал почти книгу об естественных условиях рабочего
в отношении к земле, ― сказал Катавасов. ― Я не специалист, но мне
понравилось, как естественнику, то, что он не берет человечества как чего-то вне зоологических законов, а, напротив, видит зависимость его от среды и
в этой зависимости отыскивает законы развития.
Хотя она бессознательно (как она действовала
в это последнее время
в отношении ко всем молодым мужчинам) целый вечер делала всё возможное для того, чтобы возбудить
в Левине чувство любви к себе, и хотя она знала, что она достигла этого, насколько это возможно
в отношении к женатому честному человеку и
в один вечер, и хотя он очень
понравился ей (несмотря на резкое различие, с точки зрения мужчин, между Вронским и Левиным, она, как женщина, видела
в них то самое общее, за что и Кити полюбила и Вронского и Левина), как только он вышел из комнаты, она перестала думать о нем.
На другой день после своего разговора с Карениным Степан Аркадьич, заехав к ней, чувствовал себя столь молодым, что
в этом шуточном ухаживаньи и вранье зашел нечаянно так далеко, что уже не знал, как выбраться назад, так как, к несчастью, она не только не
нравилась, но противна была ему.
Вступив
в разговор с юношей, Катавасов узнал, что это был богатый московский купец, промотавший большое состояние до двадцати двух лет. Он не
понравился Катавасову тем, что был изнежен, избалован и слаб здоровьем; он, очевидно, был уверен,
в особенности теперь, выпив, что он совершает геройский поступок, и хвастался самым неприятным образом.
Третий, артиллерист, напротив, очень
понравился Катавасову. Это был скромный, тихий человек, очевидно преклонявшийся пред знанием отставного гвардейца и пред геройским самопожертвованием купца и сам о себе ничего не говоривший. Когда Катавасов спросил его, что его побудило ехать
в Сербию, он скромно отвечал...