Неточные совпадения
— Если тебе хочется, съезди, но я не советую, — сказал Сергей Иванович. — То
есть, в отношении ко мне, я этого не боюсь, он тебя не поссорит со мной; но для тебя, я советую тебе лучше не ездить.
Помочь нельзя. Впрочем, делай как хочешь.
— Может
быть, и нельзя
помочь, но я чувствую, особенно в эту минуту — ну да это другое — я чувствую, что я не могу
быть спокоен.
Левин помнил, как в то время, когда Николай
был в периоде набожности, постов, монахов, служб церковных, когда он искал в религии помощи, узды на свою страстную натуру, никто не только не поддержал его, но все, и он сам, смеялись над ним. Его дразнили, звали его Ноем, монахом; а когда его прорвало, никто не
помог ему, а все с ужасом и омерзением отвернулись.
Домашний доктор давал ей рыбий жир, потом железо, потом лапис, но так как ни то, ни другое, ни третье не
помогало и так как он советовал от весны уехать за границу, то приглашен
был знаменитый доктор.
— Я враг поездок за границу. И изволите видеть: если
есть начало туберкулезного процесса, чего мы знать не можем, то поездка за границу не
поможет. Необходимо такое средство, которое бы поддерживало питание и не вредило.
— Я
была в молодости влюблена в дьячка, — сказала княгиня Мягкая. — Не знаю,
помогло ли мне это.
Анна говорила, что приходило ей на язык, и сама удивлялась, слушая себя, своей способности лжи. Как просты, естественны
были ее слова и как похоже
было, что ей просто хочется спать! Она чувствовала себя одетою в непроницаемую броню лжи. Она чувствовала, что какая-то невидимая сила
помогала ей и поддерживала ее.
Левин нахмурился. Оскорбление отказа, через которое он прошел, как будто свежею, только что полученною раной зажгло его в сердце. Он
был дома, а дома стены
помогают.
Она, так же как и племянница г-жи Шталь, Aline, про которую ей много рассказывала Варенька,
будет, где бы ни жила, отыскивать несчастных,
помогать им сколько можно, раздавать Евангелие, читать Евангелие больным, преступникам, умирающим.
— Я
буду, — отвечала Варенька. — Они собираются уезжать, так я обещалась
помочь укладываться.
Письмо
было от Облонского. Левин вслух прочел его. Облонский писал из Петербурга: «Я получил письмо от Долли, она в Ергушове, и у ней всё не ладится. Съезди, пожалуйста, к ней,
помоги советом, ты всё знаешь. Она так рада
будет тебя видеть. Она совсем одна, бедная. Теща со всеми еще зa границей».
Последнее ее письмо, полученное им накануне, тем в особенности раздражило его, что в нем
были намеки на то, что она готова
была помогать ему для успеха в свете и на службе, а не для жизни, которая скандализировала всё хорошее общество.
Он почувствовал тоже, что что-то поднимается к его горлу, щиплет ему вносу, и он первый раз в жизни почувствовал себя готовым заплакать. Он не мог бы сказать, что именно так тронуло его; ему
было жалко ее, и он чувствовал, что не может
помочь ей, и вместе с тем знал, что он виною ее несчастья, что он сделал что-то нехорошее.
Но он ясно видел теперь (работа его над книгой о сельском хозяйстве, в котором главным элементом хозяйства должен
был быть работник, много
помогла ему в этом), — он ясно видел теперь, что то хозяйство, которое он вел,
была только жестокая и упорная борьба между им и работниками, в которой на одной стороне, на его стороне,
было постоянное напряженное стремление переделать всё на считаемый лучшим образец, на другой же стороне — естественный порядок вещей.
— У меня хозяйство простое, — сказал Михаил Петрович. — Благодарю Бога. Мое хозяйство всё, чтобы денежки к осенним податям
были готовы. Приходят мужички: батюшка, отец, вызволь! Ну, свои всё соседи мужики, жалко. Ну, дашь на первую треть, только скажешь: помнить, ребята, я вам
помог, и вы
помогите, когда нужда — посев ли овсяный, уборка сена, жнитво, ну и выговоришь, по скольку с тягла. Тоже
есть бессовестные и из них, это правда.
— Ну вот, я очень рад или, напротив, очень не рад, что сошелся со Спенсером; только это я давно знаю. Школы не
помогут, а
поможет такое экономическое устройство, при котором народ
будет богаче,
будет больше досуга, — и тогда
будут и школы.
«Ну, он умирает, ну, он умрет к весне, ну, как
помочь ему? Что я могу сказать ему? Что я знаю про это? Я и забыл, что это
есть».
Алексей Александрович
был однако так расстроен, что не сразу понял разумность прелюбодеяния по взаимному соглашению и выразил это недоумение в своем взгляде; но адвокат тотчас же
помог ему...
— Но если женщины, как редкое исключение, и могут занимать эти места, то, мне кажется, вы неправильно употребили выражение «правà». Вернее бы
было сказать: обязанности. Всякий согласится, что, исполняя какую-нибудь должность присяжного, гласного, телеграфного чиновника, мы чувствуем, что исполняем обязанность. И потому вернее выразиться, что женщины ищут обязанностей, и совершенно законно. И можно только сочувствовать этому их желанию
помочь общему мужскому труду.
— Мы с ним большие друзья. Я очень хорошо знаю его. Прошлую зиму, вскоре после того… как вы у нас
были, — сказала она с виноватою и вместе доверчивою улыбкой, у Долли дети все
были в скарлатине, и он зашел к ней как-то. И можете себе представить, — говорила она шопотом. — ему так жалко стало ее, что он остался и стал
помогать ей ходить за детьми. Да; и три недели прожил у них в доме и как нянька ходил за детьми.
Надо
было стараться только
помочь больному месту перетерпеть, и он постарался это сделать.
И так как в ней не
было ни малейшего сомнения, что она должна
помочь ему, она не сомневалась и в том, что это можно, и тотчас же принялась за дело.
Кити всячески старалась
помочь ему, успокоить его; но всё
было напрасно, и Левин видел, что она сама и физически и нравственно
была измучена, хотя и не признавалась в этом.
— Вы найдете опору, ищите ее не во мне, хотя я прошу вас верить в мою дружбу, — сказала она со вздохом. — Опора наша
есть любовь, та любовь, которую Он завещал нам. Бремя Его легко, — сказала она с тем восторженным взглядом, который так знал Алексей Александрович. — Он поддержит вас и
поможет вам.
Левину
было досадно и то, что ему помешали стрелять, и то, что увязили его лошадей, и то, главное, что, для того чтобы выпростать лошадей, отпречь их, ни Степан Аркадьич, ни Весловский не
помогали ему и кучеру, так как не имели ни тот, ни другой ни малейшего понятия, в чем состоит запряжка.
Пойдут у них дети, им нельзя
будет помогать нам; они и теперь стеснены.
Что ж, папа, который себе почти ничего не оставил,
будет помогать?
― Вот ты всё сейчас хочешь видеть дурное. Не филантропическое, а сердечное. У них, то
есть у Вронского,
был тренер Англичанин, мастер своего дела, но пьяница. Он совсем запил, delirium tremens, [белая горячка,] и семейство брошено. Она увидала их,
помогла, втянулась, и теперь всё семейство на ее руках; да не так, свысока, деньгами, а она сама готовит мальчиков по-русски в гимназию, а девочку взяла к себе. Да вот ты увидишь ее.
— Господи, помилуй! прости,
помоги! — твердил он как-то вдруг неожиданно пришедшие на уста ему слова. И он, неверующий человек, повторял эти слова не одними устами. Теперь, в эту минуту, он знал, что все не только сомнения его, но та невозможность по разуму верить, которую он знал в себе, нисколько не мешают ему обращаться к Богу. Всё это теперь, как прах, слетело с его души. К кому же ему
было обращаться, как не к Тому, в Чьих руках он чувствовал себя, свою душу и свою любовь?
— Так вы думаете, что может
быть благополучно? Господи, помилуй и
помоги! — проговорил Левин, увидав свою выезжавшую из ворот лошадь. Вскочив в сани рядом с Кузьмой, он велел ехать к доктору.