Неточные совпадения
— Я люблю деревню, —
сказал Вронский,
замечая и делая вид, что не
замечает тона Левина.
Заметив, что графиня Нордстон хотела что-то
сказать, он остановился, не досказав начатого, и стал внимательно слушать ее.
— И я рада, — слабо улыбаясь и стараясь по выражению лица Анны узнать, знает ли она,
сказала Долли. «Верно, знает», подумала она,
заметив соболезнование на лице Анны. — Ну, пойдем, я тебя проведу в твою комнату, — продолжала она, стараясь отдалить сколько возможно минуту объяснения.
— Ну, если нынче нельзя не танцовать, так пойдемте, —
сказала она, не
замечая поклона Вронского, и быстро подняла руку на плечо Корсунского.
«Ведь всё это было и прежде; но отчего я не
замечала этого прежде?» —
сказала себе Анна. — Или она очень раздражена нынче? А в самом деле, смешно: ее цель добродетель, она христианка, а она всё сердится, и всё у нее враги и всё враги по христианству и добродетели».
Алексей Александрович ничего особенного и неприличного не нашел в том, что жена его сидела с Вронским у особого стола и о чем-то оживленно разговаривала; но он
заметил, что другим в гостиной это показалось чем-то особенным и неприличным, и потому это показалось неприличным и ему. Он решил, что нужно
сказать об этом жене.
Но для него, знавшего ее, знавшего, что, когда он ложился пятью минутами позже, она
замечала и спрашивала о причине, для него, знавшего, что всякие свои радости, веселье, горе, она тотчас сообщала ему, — для него теперь видеть, что она не хотела
замечать его состояние, что не хотела ни слова
сказать о себе, означало многое.
— Я вот что намерен
сказать, — продолжал он холодно и спокойно, — и я прошу тебя выслушать меня. Я признаю, как ты знаешь, ревность чувством оскорбительным и унизительным и никогда не позволю себе руководиться этим чувством; но есть известные законы приличия, которые нельзя преступать безнаказанно. Нынче не я
заметил, но, судя по впечатлению, какое было произведено на общество, все
заметили, что ты вела и держала себя не совсем так, как можно было желать.
— Решительно ничего не понимаю, —
сказала Анна, пожимая плечами. «Ему всё равно, подумала она. Но в обществе
заметили, и это тревожит его». — Ты нездоров, Алексей Александрович, — прибавила она, встала и хотела уйти в дверь; но он двинулся вперед, как бы желая остановить ее.
Слышно и видно, как трава растет!»
сказал себе Левин,
заметив двинувшийся грифельного цвета мокрый осиновый лист подле иглы молодой травы.
— Пойдемте, если вам угодно, —
сказал он по-французски; но Анна прислушивалась к тому, что говорил генерал, и не
заметила мужа.
— Как однако мы все склонны к этим жестоким зрелищам, —
сказал он. — Я
замечаю…
— Уморительны мне твои engouements, [увлечения,]] —
сказала княгиня, — нет, пойдём лучше назад, — прибавила она,
заметив двигавшегося им навстречу Левина с своею дамой и с немецким доктором, с которым он что-то громко и сердито говорил.
— Кити играет, и у нас есть фортепьяно, нехорошее, правда, но вы нам доставите большое удовольствие, —
сказала княгиня с своею притворною улыбкой, которая особенно неприятна была теперь Кити, потому что она
заметила, что Вареньке не хотелось петь. Но Варенька однако пришла вечером и принесла с собой тетрадь нот. Княгиня пригласила Марью Евгеньевну с дочерью и полковника.
— Нет, я не
заметила, maman, — вспыхнув
сказала Кити.
— Князь Александр Щербацкий, —
сказала мадам Шталь, поднимая на него свои небесные глаза, в которых Кити
заметила неудовольствие. — Очень рада. Я так полюбила вашу дочь.
— Это не нам судить, —
сказала госпожа Шталь,
заметив оттенок выражения на лице князя. — Так вы пришлете мне эту книгу, любезный граф? Очень благодарю вас, — обратилась она к молодому Шведу.
Левин не
замечал, как проходило время. Если бы спросили его, сколько времени он косил, он
сказал бы, что полчаса, — а уж время подошло к обеду. Заходя ряд, старик обратил внимание Левина на девочек и мальчиков, которые с разных сторон, чуть видные, по высокой траве и по дороге шли к косцам, неся оттягивавшие им ручонки узелки с хлебом и заткнутые тряпками кувшинчики с квасом.
— И я не один, — продолжал Левин, — я сошлюсь на всех хозяев, ведущих рационально дело; все, зa редкими исключениями, ведут дело в убыток. Ну, вы
скажите, что̀ ваше хозяйство — выгодно? —
сказал Левин, и тотчас же во взгляде Свияжского Левин
заметил то мимолетное выражение испуга, которое он
замечал, когда хотел проникнуть далее приемных комнат ума Свияжского.
― Да ведь вы все любите эти животные удовольствия, ―
сказала она, и опять он
заметил мрачный взгляд, который избегал его.
― Прежде чем начать говорить о моем деле, ―
сказал Алексей Александрович, удивленно проследив глазами за движением адвоката, ― я должен
заметить, что дело, о котором я имею говорить с вами, должно быть тайной.
― Знаю вас и вашу полезную, ― опять он поймал
моль, ― деятельность, как и всякий Русский, ―
сказал адвокат наклонившись.
— Скоро устроились! —
сказал старый князь, стараясь быть равнодушным; но Левин
заметил, что глаза его были влажны, когда он обратился к нему.
Когда прошло то размягченье, произведенное в ней близостью смерти, Алексей Александрович стал
замечать, что Анна боялась его, тяготилась им и не могла смотреть ему прямо в глаза. Она как будто что-то хотела и не решалась
сказать ему и, тоже как бы предчувствуя, что их отношения не могут продолжаться, чего-то ожидала от него.
— Уйди, Дуняша, я позову тогда, —
сказала Кити. — Что с тобой? — спросила она, решительно говоря ему «ты», как только девушка вышла. Она
заметила его странное лицо, взволнованное и мрачное, и на нее нашел страх.
Заметив однако, что Михайлов ждет суждения о картине, он
сказал...
— Одно, что можно
сказать, если вы позволите сделать это замечание… —
заметил Голенищев.
Агафья Михайловна, видя, что дело доходит до ссоры, тихо поставила чашку и вышла. Кити даже не
заметила ее. Тон, которым муж
сказал последние слова, оскорбил ее в особенности тем, что он, видимо, не верил тому, что она
сказала.
— Ну так войдите, —
сказала Кити, обращаясь к оправившейся Марье Николаевне; но
заметив испуганное лицо мужа, — или идите, идите и пришлите за мной, —
сказала она и вернулась в нумер. Левин пошел к брату.
— Нынче кончится, посмотрите, —
сказала Марья Николаевна хотя и шопотом, но так, что больной, очень чуткий, как
замечал Левин, должен был слышать ее. Левин зашикал на нее и оглянулся на больного. Николай слышал; но эти слова не произвели на него никакого впечатления. Взгляд его был всё тот же укоризненный и напряженный.
— Вот так, —
сказала она, обдергивая складки своего шерстяного платья. Действительно, он
заметил, что во весь этот день больной хватал на себе и как будто хотел сдергивать что-то.
— Ты гулял хорошо? —
сказал Алексей Александрович, садясь на свое кресло, придвигая к себе книгу Ветхого Завета и открывая ее. Несмотря на то, что Алексей Александрович не раз говорил Сереже, что всякий христианин должен твердо знать священную историю, он сам в Ветхом Завете часто справлялся с книгой, и Сережа
заметил это.
— Да, вот ты бы не впустил! Десять лет служил да кроме милости ничего не видал, да ты бы пошел теперь да и
сказал: пожалуйте,
мол, вон! Ты политику-то тонко понимаешь! Так — то! Ты бы про себя помнил, как барина обирать, да енотовые шубы таскать!
— Мама! Она часто ходит ко мне, и когда придет… — начал было он, но остановился,
заметив, что няня шопотом что — то
сказала матери и что на лице матери выразились испуг и что-то похожее на стыд, что так не шло к матери.
— Он писал
мелом. Это было удивительно… Как это мне давно кажется! —
сказала она.
Левин уже привык теперь
смело говорить свою мысль, не давая себе труда облекать ее в точные слова; он знал, что жена в такие любовные минуты, как теперь, поймет, что он хочет
сказать, с намека, и она поняла его.
— Не берет, —
сказала Кити, улыбкой и манерой говорить напоминая отца, что часто с удовольствием
замечал в ней Левин.
— Ты пойми, что я не ревную: это мерзкое слово. Я не могу ревновать и верить, чтоб… Я не могу
сказать, что я чувствую, но это ужасно… Я не ревную, но я оскорблен, унижен тем, что кто-нибудь
смеет думать,
смеет смотреть на тебя такими глазами….
Во глубине души она находила, что было что-то именно в ту минуту, как он перешел за ней на другой конец стола, но не
смела признаться в этом даже самой себе, тем более не решалась
сказать это ему и усилить этим его страдание.
— Тяжела шапка Мономаха! —
сказал ему шутя Степан Аркадьич, намекая, очевидно, не на один разговор с княгиней, а на причину волнения Левина, которое он
заметил. — Как ты нынче поздно, Долли!
— Да, да, — мрачно
сказал Левин, — но ты
заметила?
— Не только я, но Стива
заметил. Он прямо после чая мне
сказал: je crois que Весловский fait un petit brin de cour à Кити. [я думаю, что Весловский приволакивается за Кити.]
— Где вы
поместите княгиню? —
сказал Вронский по-французски, обращаясь к Анне, и, не дождавшись ответа, еще раз поздоровался с Дарьей Александровной и теперь поцеловал ее руку. — Я думаю, в большой балконной?
— Ну, не будем, — поспешила
сказать Дарья Александровна,
заметив выражение страдания на лице Анны. — Я только вижу, что ты слишком мрачно смотришь.
Наступило молчание, во время которого Вронский, — так как надо же смотреть на что-нибудь, — посмотрел на Левина, на его ноги, на его мундир, потом на его лицо и,
заметив мрачные, направленные на себя глаза, чтобы
сказать что-нибудь,
сказал...
― Левин! ―
сказал Степан Аркадьич, и Левин
заметил, что у него на глазах были не слезы, а влажность, как это всегда бывало у него, или когда он выпил, или когда он расчувствовался. Нынче было то и другое. ― Левин, не уходи, ―
сказал он и крепко сжал его руку за локоть, очевидно ни за что не желая выпустить его.
― Как я рад, ―
сказал он, ― что ты узнаешь ее. Ты знаешь, Долли давно этого желала. И Львов был же у нее и бывает. Хоть она мне и сестра, ― продолжал Степан Аркадьич, ― я
смело могу
сказать, что это замечательная женщина. Вот ты увидишь. Положение ее очень тяжело, в особенности теперь.
— Не правда ли, необыкновенно хорошо? —
сказал Степан Аркадьич,
заметив, что Левин взглядывал на портрет.
— Позволь мне не верить, — мягко возразил Степан Аркадьич. — Положение ее и мучительно для нее и безо всякой выгоды для кого бы то ни было. Она заслужила его, ты
скажешь. Она знает это и не просит тебя; она прямо говорит, что она ничего не
смеет просить. Но я, мы все родные, все любящие ее просим, умоляем тебя. За что она мучается? Кому от этого лучше?
— Да нет, да нет, нисколько, ты пойми меня, — опять дотрогиваясь до его руки,
сказал Степан Аркадьич, как будто он был уверен, что это прикосновение смягчает зятя. — Я только говорю одно: ее положение мучительно, и оно может быть облегчено тобой, и ты ничего не потеряешь. Я тебе всё так устрою, что ты не
заметишь. Ведь ты обещал.