Неточные совпадения
— Долли!—повторил он с дрожанием
в голосе, — Анна
приедет сегодня.
Приехав к месту своего служения, Степан Аркадьич, провожаемый почтительным швейцаром с портфелем, прошел
в свой маленький кабинет, надел мундир и вошел
в присутствие.
Левин
приезжал в Москву всегда взволнованный, торопливый, немножко стесненный и раздраженный этою стесненностью и большею частью с совершенно-новым, неожиданным взглядом на вещи.
— Мы тебя давно ждали, — сказал Степан Аркадьич, войдя
в кабинет и выпустив руку Левина, как бы этим показывая, что тут опасности кончились. — Очень, очень рад тебя видеть, — продолжал он. — Ну, что ты? Как? Когда
приехал?
Но когда
в нынешнем году,
в начале зимы, Левин
приехал в Москву после года
в деревне и увидал Щербацких, он понял,
в кого из трех ему действительно суждено было влюбиться.
И он
приехал теперь
в Москву с твердым решением сделать предложение и жениться, если его примут.
Приехав с утренним поездом
в Москву, Левин остановился у своего старшего брата по матери Кознышева и, переодевшись, вошел к нему
в кабинет, намереваясь тотчас же рассказать ему, для чего он
приехал, и просить его совета; но брат был не один.
Получив от лакея Сергея Ивановича адрес брата, Левин тотчас же собрался ехать к нему, но, обдумав, решил отложить свою поездку до вечера. Прежде всего, для того чтобы иметь душевное спокойствие, надо было решить то дело, для которого он
приехал в Москву. От брата Левин поехал
в присутствие Облонского и, узнав о Щербацких, поехал туда, где ему сказали, что он может застать Кити.
— Ну что ж, едем? — спросил он. — Я всё о тебе думал, и я очень рад, что ты
приехал, — сказал он, с значительным видом глядя ему
в глаза.
— Да, — сказал Левин медленно и взволнованно. — Ты прав, я дик. Но только дикость моя не
в том, что я уехал, а
в том, что я теперь
приехал. Теперь я
приехал…
— Да нехорошо. Ну, да я о себе не хочу говорить, и к тому же объяснить всего нельзя, — сказал Степан Аркадьич. — Так ты зачем же
приехал в Москву?… Эй, принимай! — крикнул он Татарину.
— Вронский — это один из сыновей графа Кирилла Ивановича Вронского и один из самых лучших образцов золоченой молодежи петербургской. Я его узнал
в Твери, когда я там служил, а он
приезжал на рекрутский набор. Страшно богат, красив, большие связи, флигель-адъютант и вместе с тем — очень милый, добрый малый. Но более, чем просто добрый малый. Как я его узнал здесь, он и образован и очень умен; это человек, который далеко пойдет.
Жених, о котором было всё уже вперед известно,
приехал, увидал невесту, и его увидали; сваха тетка узнала и передала взаимно произведенное впечатление; впечатление было хорошее; потом
в назначенный день было сделано родителям и принято ожидаемое предложение.
Теперь она верно знала, что он затем и
приехал раньше, чтобы застать ее одну и сделать предложение. И тут только
в первый раз всё дело представилось ей совсем с другой, новой стороны. Тут только она поняла, что вопрос касается не ее одной, — с кем она будет счастлива и кого она любит, — но что сию минуту она должна оскорбить человека, которого она любит. И оскорбить жестоко… За что? За то, что он, милый, любит ее, влюблен
в нее. Но, делать нечего, так нужно, так должно.
— А! Константин Дмитрич! Опять
приехали в наш развратный Вавилон, — сказала она, подавая ему крошечную желтую руку и вспоминая его слова, сказанные как-то
в начале зимы, что Москва есть Вавилон. — Что, Вавилон исправился или вы испортились? — прибавила она, с усмешкой оглядываясь на Кити.
— Вы надолго
приехали в Москву? Ведь вы, кажется, мировым земством занимаетесь, и вам нельзя надолго.
— Успокой руки, Гриша, — сказала она и опять взялась за свое одеяло, давнишнюю работу, зa которую она всегда бралась
в тяжелые минуты, и теперь вязала нервно, закидывая пальцем и считая петли. Хотя она и велела вчера сказать мужу, что ей дела нет до того,
приедет или не
приедет его сестра, она всё приготовила к ее приезду и с волнением ждала золовку.
— Долли, постой, душенька. Я видела Стиву, когда он был влюблен
в тебя. Я помню это время, когда он
приезжал ко мне и плакал, говоря о тебе, и какая поэзия и высота была ты для него, и я знаю, что чем больше он с тобой жил, тем выше ты для него становилась. Ведь мы смеялись бывало над ним, что он к каждому слову прибавлял: «Долли удивительная женщина». Ты для него божество всегда была и осталась, а это увлечение не души его…
— Ну, разумеется, — быстро прервала Долли, как будто она говорила то, что не раз думала, — иначе бы это не было прощение. Если простить, то совсем, совсем. Ну, пойдем, я тебя проведу
в твою комнату, — сказала она вставая, и по дороге Долли обняла Анну. — Милая моя, как я рада, что ты
приехала. Мне легче, гораздо легче стало.
Весь день этот Анна провела дома, то есть у Облонских, и не принимала никого, так как уж некоторые из ее знакомых, успев узнать о ее прибытии,
приезжали в этот же день. Анна всё утро провела с Долли и с детьми. Она только послала записочку к брату, чтоб он непременно обедал дома. «
Приезжай, Бог милостив», писала она.
— Да расскажи мне, что делается
в Покровском? Что, дом всё стоит, и березы, и наша классная? А Филипп садовник, неужели жив? Как я помню беседку и диван! Да смотри же, ничего не переменяй
в доме, но скорее женись и опять заведи то же, что было. Я тогда
приеду к тебе, если твоя жена будет хорошая.
Маша обещала писать Константину
в случае нужды и уговаривать Николая Левина
приехать жить к брату.
Степан Аркадьич не обедал дома, но обещал
приехать проводить сестру
в семь часов.
После графини Лидии Ивановны
приехала приятельница, жена директора, и рассказала все городские новости.
В три часа и она уехала, обещаясь
приехать к обеду. Алексей Александрович был
в министерстве. Оставшись одна, Анна дообеденное время употребила на то, чтобы присутствовать при обеде сына (он обедал отдельно) и чтобы привести
в порядок свои вещи, прочесть и ответить на записки и письма, которые у нее скопились на столе.
— Я рад, что всё кончилось благополучно и что ты
приехала? — продолжал он. — Ну, что говорят там про новое положение, которое я провел
в совете?
Вслед за доктором
приехала Долли. Она знала, что
в этот день должен быть консилиум, и, несмотря на то, что недавно поднялась от родов (она родила девочку
в конце зимы), несмотря на то, что у ней было много своего горя и забот, она, оставив грудного ребенка и заболевшую девочку, заехала узнать об участи Кити, которая решалась нынче.
Приехав во Французский театр, Вронский удалился с полковым командиром
в фойе и рассказал ему свой успех или неуспех.
— Я вам давно это хотела сказать, — продолжала она, решительно глядя ему
в глаза и вся пылая жегшим ее лицо румянцем, — а нынче я нарочно
приехала, зная, что я вас встречу.
— Что, не ждал? — сказал Степан Аркадьич, вылезая из саней, с комком грязи на переносице, на щеке и брови, но сияющий весельем и здоровьем. —
Приехал тебя видеть — раз, — сказал он, обнимая и целуя его, — на тяге постоять — два, и лес
в Ергушове продать — три.
Левин провел своего гостя
в комнату для
приезжих, куда и были внесены вещи Степана Аркадьича: мешок, ружье
в чехле, сумка для сигар, и, оставив его умываться и переодеваться, сам пока прошел
в контору сказать о пахоте и клевере. Агафья Михайловна, всегда очень озабоченная честью дома, встретила его
в передней вопросами насчет обеда.
Вронский взял письмо и записку брата. Это было то самое, что он ожидал, — письмо от матери с упреками за то, что он не
приезжал, и записка от брата,
в которой говорилось, что нужно переговорить. Вронский знал, что это всё о том же. «Что им за делo!» подумал Вронский и, смяв письма, сунул их между пуговиц сюртука, чтобы внимательно прочесть дорогой.
В сенях избы ему встретились два офицера: один их, а другой другого полка.
И убедившись, что она одна, и желая застать ее врасплох, так как он не обещался быть нынче и она, верно, не думала, что он
приедет пред скачками, он пошел, придерживая саблю и осторожно шагая по песку дорожки, обсаженной цветами, к террасе, выходившей
в сад.
В этот день было несколько скачек: скачка конвойных, потом двухверстная офицерская, четырехверстная и та скачка,
в которой он скакал. К своей скачке он мог поспеть, но если он поедет к Брянскому, то он только так
приедет, и
приедет, когда уже будет весь Двор. Это было нехорошо. Но он дал Брянскому слово быть у него и потому решил ехать дальше, приказав кучеру не жалеть тройки.
Он
приехал к Брянскому, пробыл у него пять минут и поскакал назад. Эта быстрая езда успокоила его. Всё тяжелое, что было
в его отношениях к Анне, вся неопределенность, оставшаяся после их разговора, всё выскочило из его головы; он с наслаждением и волнением думал теперь о скачке, о том, что он всё-таки поспеет, и изредка ожидание счастья свидания нынешней ночи вспыхивало ярким светом
в его воображении.
— Не хочешь знать приятелей! Здравствуй, mon cher! — заговорил Степан Аркадьич, и здесь, среди этого петербургского блеска, не менее, чем
в Москве, блистая своим румяным лицом и лоснящимися расчесанными бакенбардами. — Вчера
приехал и очень рад, что увижу твое торжество. Когда увидимся?
Как и во всех местах, где собираются люди, так и на маленьких немецких водах, куда
приехали Щербацкие, совершилась обычная как бы кристаллизация общества, определяющая каждому его члену определенное и неизменное место. Как определенно и неизменно частица воды на холоде получает известную форму снежного кристалла, так точно каждое новое лицо, приезжавшее на воды, тотчас же устанавливалось
в свойственное ему место.
Но любовь ее к Вареньке не ослабела. Прощаясь, Кити упрашивала ее
приехать к ним
в Россию.
Сергей Иванович Кознышев хотел отдохнуть от умственной работы и, вместо того чтоб отправиться по обыкновению за границу,
приехал в конце мая
в деревню к брату.
Личное дело, занимавшее Левина во время разговора его с братом, было следующее:
в прошлом году,
приехав однажды на покос и рассердившись на приказчика, Левин употребил свое средство успокоения — взял у мужика косу и стал косить.
— Нет, я только
в одно время с их отдыхом
приеду домой.
В то время как Степан Аркадьич
приехал в Петербург для исполнения самой естественной, известной всем служащим, хотя и непонятной для неслужащих, нужнейшей обязанности, без которой нет возможности служить, — напомнить о себе
в министерстве, — и при исполнении этой обязанности, взяв почти все деньги из дому, весело и приятно проводил время и на скачках и на дачах, Долли с детьми переехала
в деревню, чтоб уменьшить сколько возможно расходы.
Первое время деревенской жизни было для Долли очень трудное. Она живала
в деревне
в детстве, и у ней осталось впечатление, что деревня есть спасенье от всех городских неприятностей, что жизнь там хотя и не красива (с этим Долли легко мирилась), зато дешева и удобна: всё есть, всё дешево, всё можно достать, и детям хорошо. Но теперь, хозяйкой
приехав в деревню, она увидела, что это всё совсем не так, как она думала.
В конце мая, когда уже всё более или менее устроилось, она получила ответ мужа на свои жалобы о деревенских неустройствах. Он писал ей, прося прощения
в том, что не обдумал всего, и обещал
приехать при первой возможности. Возможность эта не представилась, и до начала июня Дарья Александровна жила одна
в деревне.
В нынешнем году мужики взяли все покосы из третьей доли, и теперь староста
приехал объявить, что покосы убраны и что он, побоявшись дождя, пригласил конторщика, при нем разделил и сметал уже одиннадцать господских стогов.
Приехав в обед
в деревню и оставив лошадь у приятеля-старика, мужа братниной кормилицы, Левин вошел к старику на пчельник, желая узнать от него подробности об уборке покоса.
Ей приходило
в голову, что сейчас
приедет управляющий выгонять ее из дома, что позор ее будет объявлен всему миру.
Девушка, уже давно прислушивавшаяся у ее двери, вошла сама к ней
в комнату. Анна вопросительно взглянула ей
в глаза и испуганно покраснела. Девушка извинилась, что вошла, сказав, что ей показалось, что позвонили. Она принесла платье и записку. Записка была от Бетси. Бетси напоминала ей, что нынче утром к ней съедутся Лиза Меркалова и баронесса Штольц с своими поклонниками, Калужским и стариком Стремовым, на партию крокета. «
Приезжайте хоть посмотреть, как изучение нравов. Я вас жду», кончала она.
В то время как она входила, лакей Вронского с расчесанными бакенбардами, похожий на камер-юнкера, входил тоже. Он остановился у двери и, сняв фуражку, пропустил ее. Анна узнала его и тут только вспомнила, что Вронский вчера сказал, что не
приедет. Вероятно, он об этом прислал записку.
Ей хотелось спросить, где его барин. Ей хотелось вернуться назад и послать ему письмо, чтобы он
приехал к ней, или самой ехать к нему. Но ни того, ни другого, ни третьего нельзя было сделать: уже впереди слышались объявляющие о ее приезде звонки, и лакей княгини Тверской уже стал
в полуоборот у отворенной двери, ожидая ее прохода во внутренние комнаты.
— Однако надо написать Алексею, — и Бетси села за стол, написала несколько строк, вложила
в конверт. — Я пишу, чтоб он
приехал обедать. У меня одна дама к обеду остается без мужчины. Посмотрите, убедительно ли? Виновата, я на минутку вас оставлю. Вы, пожалуйста, запечатайте и отошлите, — сказала она от двери, — а мне надо сделать распоряжения.