Неточные совпадения
— Может быть, и да, —
сказал Левин. — Но всё-таки я любуюсь на твое величие и горжусь, что
у меня друг такой великий человек. Однако ты мне не ответил на мой вопрос, — прибавил он, с отчаянным усилием прямо глядя в глаза Облонскому.
Профессор с досадой и как будто умственною болью от перерыва оглянулся на странного вопрошателя, похожего более на бурлака, чем на философа, и перенес глаза на Сергея Ивановича, как бы спрашивая: что ж тут говорить? Но Сергей Иванович, который далеко не с тем усилием и односторонностью говорил, как профессор, и
у которого в голове оставался простор для того, чтоб и отвечать профессору и вместе понимать ту простую и естественную точку зрения, с которой был сделан вопрос, улыбнулся и
сказал...
— Вот это всегда так! — перебил его Сергей Иванович. — Мы, Русские, всегда так. Может быть, это и хорошая наша черта — способность видеть свои недостатки, но мы пересаливаем, мы утешаемся иронией, которая
у нас всегда готова на языке. Я
скажу тебе только, что дай эти же права, как наши земские учреждения, другому европейскому народу, — Немцы и Англичане выработали бы из них свободу, а мы вот только смеемся.
— Ну, в «Англию», —
сказал Степан Аркадьич, выбрав «Англию» потому, что там он, в «Англии», был более должен, чем в «Эрмитаже». Он потому считал нехорошим избегать этой гостиницы. —
У тебя есть извозчик? Ну и прекрасно, а то я отпустил карету.
— Я? Да, я озабочен; но, кроме того, меня это всё стесняет, —
сказал он. — Ты не можешь представить себе, как для меня, деревенского жителя, всё это дико, как ногти того господина, которого я видел
у тебя…
— Я тебе говорю, чтò я думаю, —
сказал Степан Аркадьич улыбаясь. — Но я тебе больше
скажу: моя жена — удивительнейшая женщина…. — Степан Аркадьич вздохнул, вспомнив о своих отношениях с женою, и, помолчав с минуту, продолжал: —
У нее есть дар предвидения. Она насквозь видит людей; но этого мало, — она знает, чтò будет, особенно по части браков. Она, например, предсказала, что Шаховская выйдет за Брентельна. Никто этому верить не хотел, а так вышло. И она — на твоей стороне.
— Не буду, не буду, —
сказала мать, увидав слезы на глазах дочери, — но одно, моя душа: ты мне обещала, что
у тебя не будет от меня тайны. Не будет?
— Константин Дмитрич, —
сказала она ему, — растолкуйте мне, пожалуйста, что такое значит, — вы всё это знаете, —
у нас в Калужской деревне все мужики и все бабы всё пропили, что
у них было, и теперь ничего нам не платят. Что это значит? Вы так хвалите всегда мужиков.
— Ну, и тем лучше для него, —
сказал Вронский улыбаясь. — А, ты здесь, — обратился он к высокому старому лакею матери, стоявшему
у двери, — войди сюда.
— Вот как!… Я думаю, впрочем, что она может рассчитывать на лучшую партию, —
сказал Вронский и, выпрямив грудь, опять принялся ходить. — Впрочем, я его не знаю, — прибавил он. — Да, это тяжелое положение! От этого-то большинство и предпочитает знаться с Кларами. Там неудача доказывает только, что
у тебя не достало денег, а здесь — твое достоинство на весах. Однако вот и поезд.
— До свиданья, Иван Петрович. Да посмотрите, не тут ли брат, и пошлите его ко мне, —
сказала дама
у самой двери и снова вошла в отделение.
— Не правда ли, очень мила? —
сказала графиня про Каренину. — Ее муж со мною посадил, и я очень рада была. Всю дорогу мы с ней проговорили. Ну, а ты, говорят… vous filez le parfait amour. Tant mieux, mon cher, tant mieux. [
у тебя всё еще тянется идеальная любовь. Тем лучше, мой милый, тем лучше.]
—
У Анны Аркадьевны, —
сказала графиня, объясняя сыну, — есть сынок восьми лет, кажется, и она никогда с ним не разлучалась и всё мучается, что оставила его.
— Я больше тебя знаю свет, —
сказала она. — Я знаю этих людей, как Стива, как они смотрят на это. Ты говоришь, что он с ней говорил об тебе. Этого не было. Эти люди делают неверности, но свой домашний очаг и жена — это для них святыня. Как-то
у них эти женщины остаются в презрении и не мешают семье. Они какую-то черту проводят непроходимую между семьей и этим. Я этого не понимаю, но это так.
— Она
у меня есть в альбоме, —
сказала она, — да и кстати я покажу моего Сережу, — прибавила она с гордою материнскою улыбкой.
Надо было
сказать матери, что она больна, и уехать домой, но на это
у нее не было силы.
— А ты знаешь, что твой Ванюшка
у меня в Покровском конторщиком? —
сказал он.
— Без тебя Бог знает что бы было! Какая ты счастливая, Анна! —
сказала Долли. —
У тебя всё в душе ясно и хорошо.
— Надеюсь иметь честь быть
у вас, —
сказал он.
— Очень рад, —
сказал он холодно, — по понедельникам мы принимаем. — Затем, отпустив совсем Вронского, он
сказал жене: — и как хорошо, что
у меня именно было полчаса времени, чтобы встретить тебя и что я мог показать тебе свою нежность, — продолжал он тем же шуточным тоном.
— Ты слишком уже подчеркиваешь свою нежность, чтоб я очень ценила, —
сказала она тем же шуточным тоном, невольно прислушиваясь к звукам шагов Вронского, шедшего за ними. «Но что мне за дело?» подумала она и стала спрашивать
у мужа, как без нее проводил время Сережа.
«Ведь всё это было и прежде; но отчего я не замечала этого прежде?» —
сказала себе Анна. — Или она очень раздражена нынче? А в самом деле, смешно: ее цель добродетель, она христианка, а она всё сердится, и всё
у нее враги и всё враги по христианству и добродетели».
— Ну, и Бог с тобой, —
сказала она
у двери кабинета, где уже были приготовлены ему абажур на свече и графин воды
у кресла. — А я напишу в Москву.
И,
сказав эти слова, она взглянула на сестру и, увидев, что Долли молчит, грустно опустив голову, Кити, вместо того чтобы выйти из комнаты, как намеревалась, села
у двери и, закрыв лицо платком, опустила голову.
— Вы не находите, что в Тушкевиче есть что-то Louis XV? —
сказал он, указывая глазами на красивого белокурого молодого человека, стоявшего
у стола.
— Нисколько.
У меня нет другого выхода. Кто-нибудь из нас двух глуп. Ну, а вы знаете, про себя нельзя этого никогда
сказать.
— По страсти? Какие
у вас антидилювиальные мысли! Кто нынче говорит про страсти? —
сказала жена посланника.
— Я часто думаю, что мужчины не понимают того, что неблагородно, а всегда говорят об этом, —
сказала Анна, не отвечая ему. — Я давно хотела
сказать вам, — прибавила она и, перейдя несколько шагов, села
у углового стола с альбомами.
— Это доказывает только то, что
у вас нет сердца, —
сказала она. Но взгляд ее говорил, что она знает, что
у него есть сердце, и от этого-то боится его.
— Я хочу, чтобы вы поехали в Москву и просили прощенья
у Кити, —
сказала она.
Алексей Александрович ничего особенного и неприличного не нашел в том, что жена его сидела с Вронским
у особого стола и о чем-то оживленно разговаривала; но он заметил, что другим в гостиной это показалось чем-то особенным и неприличным, и потому это показалось неприличным и ему. Он решил, что нужно
сказать об этом жене.
— Всё кончено, —
сказала она. —
У меня ничего нет, кроме тебя. Помни это.
— А отчего
у вас земля непросеянная? —
сказал Левин.
— Ну, Агафья Михайловна, —
сказал ей Степан Аркадьич, целуя кончики своих пухлых пальцев, — какой полоток
у вас, какой травничок!… А что, не пора ли, Костя? — прибавил он.
— Может быть, оттого, что я радуюсь тому, что
у меня есть, и не тужу о том, чего нету, —
сказал Левин, вспомнив о Кити.
— Я не стану тебя учить тому, что ты там пишешь в присутствии, —
сказал он, — а если нужно, то спрошу
у тебя. А ты так уверен, что понимаешь всю эту грамоту о лесе. Она трудна. Счел ли ты деревья?
— Да кончено
у вас дело или нет? Если кончено, нечего торговаться, а если не кончено, —
сказал Левин, — я покупаю лес.
— Ну, полно! —
сказал он. — Когда бывало, чтобы кто-нибудь что-нибудь продал и ему бы не
сказали сейчас же после продажи: «это гораздо дороже стоит»? А покуда продают, никто не дает… Нет, я вижу
у тебя есть зуб против этого несчастного Рябинина.
— A, да! —
сказал он на то, что Вронский был
у Тверских, и, блеснув своими черными глазами, взялся за левый ус и стал заправлять его в рот, по своей дурной привычке.
— Я вижу, что случилось что-то. Разве я могу быть минуту спокоен, зная, что
у вас есть горе, которого я не разделяю?
Скажите ради Бога! — умоляюще повторил он.
— Я несчастлива? —
сказала она, приближаясь к нему и с восторженною улыбкой любви глядя на него, — я — как голодный человек, которому дали есть. Может быть, ему холодно, и платье
у него разорвано, и стыдно ему, но он не несчастлив. Я несчастлива? Нет, вот мое счастье…
— Не торопитесь, —
сказал Корд Вронскому, — и помните одно: не задерживайте
у препятствий и не посылайте, давайте ей выбирать, как она хочет.
— Как я рад, что вы
у него были, —
сказал Слюдин. — Он нехорош, и мне кажется… Ну что?
— Подайте чаю да
скажите Сереже, что Алексей Александрович приехал. Ну, что, как твое здоровье? Михаил Васильевич, вы
у меня не были; посмотрите, как на балконе
у меня хорошо, — говорила она, обращаясь то к тому, то к другому.
—
У тебя не совсем хороший вид, —
сказала она.
— Да, —
сказал он, — нынче доктор был
у меня и отнял час времени. Я чувствую, что кто-нибудь из друзей моих прислал его: так драгоценно мое здоровье…
— Мама, можно мне заговорить с нею? —
сказала Кити, следившая за своим незнакомым другом и заметившая, что она подходит к ключу, и что они могут сойтись
у него.
— Кити играет, и
у нас есть фортепьяно, нехорошее, правда, но вы нам доставите большое удовольствие, —
сказала княгиня с своею притворною улыбкой, которая особенно неприятна была теперь Кити, потому что она заметила, что Вареньке не хотелось петь. Но Варенька однако пришла вечером и принесла с собой тетрадь нот. Княгиня пригласила Марью Евгеньевну с дочерью и полковника.
—
У вас необыкновенный талант, —
сказала ей княгиня после того, как Варенька прекрасно спела первую пиесу.
— Правда, что
у вас соединено какое-то воспоминание с этою песней? —
сказала Кити. — Вы не говорите, — поспешно прибавила она, — только
скажите — правда?