Неточные совпадения
«Впрочем, это дело кончено, нечего думать об этом», сказал себе Алексей Александрович. И, думая только о предстоящем отъезде и деле ревизии, он вошел в свой нумер и спросил
у провожавшего швейцара, где его лакей; швейцар сказал, что лакей только что вышел. Алексей Александрович велел себе подать чаю, сел к
столу и, взяв Фрума,
стал соображать маршрут путешествия.
Как ни сильно желала Анна свиданья с сыном, как ни давно думала о том и готовилась к тому, она никак не ожидала, чтоб это свидание так сильно подействовало на нее. Вернувшись в свое одинокое отделение в гостинице, она долго не могла понять, зачем она здесь. «Да, всё это кончено, и я опять одна», сказала она себе и, не снимая шляпы, села на стоявшее
у камина кресло. Уставившись неподвижными глазами на бронзовые часы, стоявшие на
столе между окон, она
стала думать.
После партии Вронский и Левин подсели к
столу Гагина, и Левин
стал по предложению Степана Аркадьича держать на тузы. Вронский то сидел
у стола, окруженный беспрестанно подходившими к нему знакомыми, то ходил в инфернальную проведывать Яшвина. Левин испытывал приятный отдых от умственной усталости утра. Его радовало прекращение враждебности с Вронским, и впечатление спокойствия, приличия и удовольствия не оставляло его.
Француз спал или притворялся, что спит, прислонив голову к спинке кресла, и потною рукой, лежавшею на колене, делал слабые движения, как будто ловя что-то. Алексей Александрович встал, хотел осторожно, но, зацепив за
стол, подошел и положил свою руку в руку Француза. Степан Аркадьич встал тоже и, широко отворяя глава, желая разбудить себя, если он спит, смотрел то на того, то на другого. Всё это было наяву. Степан Аркадьич чувствовал, что
у него в голове
становится всё более и более нехорошо.
Глафира Васильевна в сопровождении Висленева скорою походкой прошла две гостиных, библиотеку, наугольную и вступила в свой кабинет. Здесь Висленев поставил лампу и, не отнимая от нее своей руки,
стал у стола. Бодростина стояла спиной к нему, но, однако, так, что он не мог ничего видеть в листке, который она пред собою развернула. Это было письмо из Петербурга, и вот что в нем было написано, гадостным каракульным почерком, со множеством чернильных пятен, помарок и недописок:
Неточные совпадения
— Лежала на
столе четвертка чистой бумаги, — сказал он, — да не знаю, куда запропастилась: люди
у меня такие негодные! — Тут
стал он заглядывать и под
стол и на
стол, шарил везде и наконец закричал: — Мавра! а Мавра!
И хоть я и далеко стоял, но я все, все видел, и хоть от окна действительно трудно разглядеть бумажку, — это вы правду говорите, — но я, по особому случаю, знал наверно, что это именно сторублевый билет, потому что, когда вы
стали давать Софье Семеновне десятирублевую бумажку, — я видел сам, — вы тогда же взяли со
стола сторублевый билет (это я видел, потому что я тогда близко стоял, и так как
у меня тотчас явилась одна мысль, то потому я и не забыл, что
у вас в руках билет).
Затем она еще раз гордо и с достоинством осмотрела своих гостей и вдруг с особенною заботливостью осведомилась громко и через
стол у глухого старичка: «Не хочет ли он еще жаркого и давали ли ему лиссабонского?» Старичок не ответил и долго не мог понять, о чем его спрашивают, хотя соседи для смеху даже
стали его расталкивать. Он только озирался кругом разиня рот, чем еще больше поджег общую веселость.
— Из-за голубей потерял, — говорил он, облокотясь на
стол, запустив пальцы в растрепанные волосы, отчего голова
стала уродливо огромной, а лицо — меньше. — Хорошая женщина, надо сказать, но, знаете,
у нее — эти общественные инстинкты и все такое, а меня это не опьяняет…
Он исчез. Парень подошел к
столу, взвесил одну бутылку, другую, налил в стакан вина, выпил, громко крякнул и оглянулся, ища, куда плюнуть. Лицо
у него опухло, левый глаз почти затек, подбородок и шея вымазаны кровью. Он
стал еще кудрявей, — растрепанные волосы его стояли дыбом, и он был еще более оборван, — пиджак вместе с рубахой распорот от подмышки до полы, и, когда парень пил вино, — весь бок его обнажился.