Неточные совпадения
Она быстрым взглядом оглядела с
головы до ног его сияющую свежестью и здоровьем фигуру. «Да, он счастлив и доволен! — подумала она, — а я?… И эта доброта противная, за которую
все так любят его и хвалят; я ненавижу эту его доброту», подумала она. Рот ее сжался, мускул щеки затрясся
на правой стороне бледного, нервного лица.
Она
всё ниже и ниже склоняла
голову, не зная сама, чтò будет отвечать
на приближавшееся.
Ласка
всё подсовывала
голову под его руку. Он погладил ее, и она тут же у ног его свернулась кольцом, положив
голову на высунувшуюся заднюю лапу. И в знак того, что теперь
всё хорошо и благополучно, она слегка раскрыла рот, почмокала губами и, лучше уложив около старых зуб липкие губы, затихла в блаженном спокойствии. Левин внимательно следил за этим последним ее движением.
— Ну, bonne chance, [желаю вам удачи,] — прибавила она, подавая Вронскому палец, свободный от держания веера, и движением плеч опуская поднявшийся лиф платья, с тем чтобы, как следует, быть вполне
голою, когда выйдет вперед, к рампе,
на свет газа и
на все глаза.
Но чем громче он говорил, тем ниже она опускала свою когда-то гордую, веселую, теперь же постыдную
голову, и она
вся сгибалась и падала с дивана,
на котором сидела,
на пол, к его ногам; она упала бы
на ковер, если б он не держал ее.
Когда после того, как Махотин и Вронский перескочили большой барьер, следующий офицер упал тут же
на голову и разбился замертво и шорох ужаса пронесся по
всей публике, Алексей Александрович видел, что Анна даже не заметила этого и с трудом поняла, о чем заговорили вокруг.
Окруженная
всеми выкупанными, с мокрыми
головами, детьми, Дарья Александровна, с платком
на голове, уже подъезжала к дому, когда кучер сказал...
«Как красиво! — подумал он, глядя
на странную, точно перламутровую раковину из белых барашков-облачков, остановившуюся над самою
головой его
на середине неба. — Как
всё прелестно в эту прелестную ночь! И когда успела образоваться эта раковина? Недавно я смотрел
на небо, и
на нем ничего не было — только две белые полосы. Да, вот так-то незаметно изменились и мои взгляды
на жизнь!»
Она быстро оделась, сошла вниз и решительными шагами вошла в гостиную, где, по обыкновению, ожидал ее кофе и Сережа с гувернанткой. Сережа,
весь в белом, стоял у стола под зеркалом и, согнувшись спиной и
головой, с выражением напряженного внимания, которое она знала в нем и которым он был похож
на отца, что-то делал с цветами, которые он принес.
Она села к письменному столу, но, вместо того чтобы писать, сложив руки
на стол, положила
на них
голову и заплакала, всхлипывая и колеблясь
всей грудью, как плачут дети.
Непогода к вечеру разошлась еще хуже, крупа так больно стегала
всю вымокшую, трясущую ушами и
головой лошадь, что она шла боком; но Левину под башлыком было хорошо, и он весело поглядывал вокруг себя то
на мутные ручьи, бежавшие по колеям, то
на нависшие
на каждом оголенном сучке капли, то
на белизну пятна нерастаявшей крупы
на досках моста, то
на сочный, еще мясистый лист вяза, который обвалился густым слоем вокруг раздетого дерева.
Он чувствовал себя
на высоте, от которой кружилась
голова, и там где-то внизу, далеко, были
все эти добрые славные Каренины, Облонские и
весь мир.
Волны моря бессознательной жизни стали уже сходиться над его
головой, как вдруг, — точно сильнейший заряд электричества был разряжен в него, — он вздрогнул так, что
всем телом подпрыгнул
на пружинах дивана и, упершись руками, с испугом вскочил
на колени.
Два мальчика в тени ракиты ловили удочками рыбу. Один, старший, только что закинул удочку и старательно выводил поплавок из-за куста,
весь поглощенный этим делом; другой, помоложе, лежал
на траве, облокотив спутанную белокурую
голову на руки, и смотрел задумчивыми голубыми глазами
на воду. О чем он думал?
Прежде он помнил имена, но теперь забыл совсем, в особенности потому, что Енох был любимое его лицо изо
всего Ветхого Завета, и ко взятию Еноха живым
на небо в
голове его привязывался целый длинный ход мысли, которому он и предался теперь, остановившимися глазами глядя
на цепочку часов отца и до половины застегнутую пуговицу жилета.
Анна жадно оглядывала его; она видела, как он вырос и переменился в ее отсутствие. Она узнавала и не узнавала его
голые, такие большие теперь ноги, выпроставшиеся из одеяла, узнавала эти похуделые щеки, эти обрезанные, короткие завитки волос
на затылке, в который она так часто целовала его. Она ощупывала
всё это и не могла ничего говорить; слезы душили ее.
Постанов ее
головы на красивых и широких плечах и сдержанно-возбужденное сияние ее глаз и
всего лица напомнили ему ее такою совершенно, какою он увидел ее
на бале в Москве.
Зато уже теперь,
на этом четырехчасовом переезде,
все прежде задержанные мысли вдруг столпились в ее
голове, и она передумала
всю свою жизнь, как никогда прежде, и с самых разных сторон.
Когда экипаж остановился, верховые поехали шагом. Впереди ехала Анна рядом с Весловским. Анна ехала спокойным шагом
на невысоком плотном английском кобе со стриженою гривой и коротким хвостом. Красивая
голова ее с выбившимися черными волосами из-под высокой шляпы, ее полные плечи, тонкая талия в черной амазонке и
вся спокойная грациозная посадка поразили Долли.
Она вышла
на середину комнаты и остановилась пред Долли, сжимая руками грудь. В белом пенюаре фигура ее казалась особенно велика и широка. Она нагнула
голову и исподлобья смотрела сияющими мокрыми глазами
на маленькую, худенькую и жалкую в своей штопанной кофточке и ночном чепчике,
всю дрожавшую от волнения Долли.
Она улыбаясь смотрела
на него; но вдруг брови ее дрогнули, она подняла
голову и, быстро подойдя к нему, взяла его за руку и
вся прижалась к нему, обдавая его своим горячим дыханием.
Француз спал или притворялся, что спит, прислонив
голову к спинке кресла, и потною рукой, лежавшею
на колене, делал слабые движения, как будто ловя что-то. Алексей Александрович встал, хотел осторожно, но, зацепив за стол, подошел и положил свою руку в руку Француза. Степан Аркадьич встал тоже и, широко отворяя глава, желая разбудить себя, если он спит, смотрел то
на того, то
на другого.
Всё это было наяву. Степан Аркадьич чувствовал, что у него в
голове становится
всё более и более нехорошо.
Мысли о том, куда она поедет теперь, — к тетке ли, у которой она воспитывалась, к Долли или просто одна за границу, и о том, что он делает теперь один в кабинете, окончательная ли это ссора, или возможно еще примирение, и о том, что теперь будут говорить про нее
все ее петербургские бывшие знакомые, как посмотрит
на это Алексей Александрович, и много других мыслей о том, что будет теперь, после разрыва, приходили ей в
голову, но она не
всею душой отдавалась этим мыслям.
Весь день этот, за исключением поездки к Вильсон, которая заняла у нее два часа, Анна провела в сомнениях о том,
всё ли кончено или есть надежда примирения и надо ли ей сейчас уехать или еще раз увидать его. Она ждала его целый день и вечером, уходя в свою комнату, приказав передать ему, что у нее
голова болит, загадала себе: «если он придет, несмотря
на слова горничной, то, значит, он еще любит. Если же нет, то, значит,
всё конечно, и тогда я решу, что мне делать!..»
Слова эти и связанные с ними понятия были очень хороши для умственных целей; но для жизни они ничего не давали, и Левин вдруг почувствовал себя в положении человека, который променял бы теплую шубу
на кисейную одежду и который в первый раз
на морозе несомненно, не рассуждениями, а
всем существом своим убедился бы, что он
всё равно что
голый и что он неминуемо должен мучительно погибнуть.
«Неужели я нашел разрешение
всего, неужели кончены теперь мои страдания?» думал Левин, шагая по пыльной дороге, не замечая ни жару, ни усталости и испытывая чувство утоления долгого страдания. Чувство это было так радостно, что оно казалось ему невероятным. Он задыхался от волнення и, не в силах итти дальше, сошел с дороги в лес и сел в тени осин
на нескошенную траву. Он снял с потной
головы шляпу и лег, облокотившись
на руку,
на сочную, лопушистую лесную траву.