Со дня рождения
положение человека таково, что его ждет неизбежная погибель, т. е. бессмысленная жизнь и бессмысленная смерть, если он не найдет этого, чего-то одного, которое нужно для истинной жизни. Это-то одно, дающее истинную жизнь, Христос и открывает людям. Он не выдумывает это, не обещает дать это по своей божеской власти; он только показывает людям, что вместе с той личной жизнью, которая есть несомненный обман, должно быть то, что есть истина, а не обман.
Неточные совпадения
Я, как разбойник, знал, что жил и живу скверно, видел, что большинство
людей вокруг меня живет так же. Я так же, как разбойник, знал, что я несчастлив и страдаю и что вокруг меня
люди также несчастливы и страдают, и не видал никакого выхода, кроме смерти, из этого
положения. Я так же, как разбойник к кресту, был пригвожден какой-то силой к этой жизни страданий и зла. И как разбойника ожидал страшный мрак смерти после бессмысленных страданий и зла жизни, так и меня ожидало то же.
Оно есть точно ключ, отпирающий всё, но только тогда, когда ключ этот просунут до замка. Признание этого
положения за изречение, невозможное к исполнению без сверхъестественной помощи, есть уничтожение всего учения. Каким же, как не невозможным, может представляться
людям то учение, из которого вынуто основное, связующее всё
положение? Неверующим же оно даже прямо представляется глупым и не может представиться иным.
Я понял теперь, что в
положении о непротивлении злу Христос говорит не только, что выйдет непосредственно для каждого от непротивления злу, но он, в противоположение той основы, которою жило при нем по Моисею, по римскому праву и теперь по разным кодексам живет человечество, ставит
положение непротивления злу, которое, по его учению, должно быть основой жизни
людей вместе и должно избавить человечество от зла, наносимого им самому себе.
В учении искупления два основные
положения, на которые всё опирается: 1) законная жизнь человеческая есть жизнь блаженная, жизнь же мирская здесь есть жизнь дурная, не поправимая усилиями
человека, и 2) спасение от этой жизни — в вере.
Делая, как все, я наверно противодействую благу всех
людей, наверно делаю противное воле отца жизни, наверно лишаю себя единственной возможности улучшить свое отчаянное
положение. Делая то, чему Христос учит меня, я продолжаю то, что делали
люди до меня: я содействую благу всех
людей, теперь живущих, и тех, которые будут жить после меня, делаю то, что хочет от меня тот, кто произвел меня, и делаю то, что одно может спасти меня.
Что это значит? Если
человек не хватается за то, что спасает его, то это значит только то, что
человек не понял своего
положения.
Он показывает, что нельзя возбудить в других
людях эту веру обещанием наград и угрозой наказания, что это будет доверие очень слабое, которое разрушится при первом искушении, что та вера, которая горы сдвигает, та, которую ничто поколебать не может, зиждется на сознании неизбежной погибели и того единственного спасения, которое возможно в этом
положении.
Разбирая отвлеченно вопрос о том, чье
положение будет лучше: учеников Христа или учеников мира? нельзя не видеть, что
положение учеников Христа должно быть лучше уже потому, что ученики Христа, делая всем добро, не будут возбуждать ненависти в
людях.
Вдумайтесь в жизнь этих
людей, в то
положение, которое они оставили, чтобы избрать то, в которое они сами себя поставили, и вдумайтесь в тот неустанный труд, который вольно несут эти
люди, — мужчины и женщины, — и вы увидите, что это — истинные мученики.
И насколько еще будет счастливее его
положение, когда вокруг него еще будет хоть несколько, а может быть и много таких же, как он,
людей, которые будут служить и ему.
Ведь если бы
люди ничего сами не делали, а были поставлены внешней силой в то
положение, в котором они находятся, они бы могли на вопрос: зачем вы в таком
положении? совершенно разумно ответить: мы не знаем, но мы очутились в таком
положении и находимся в нем.
Но
люди делают свое
положение сами для себя, для других и в особенности для своих детей, и потому на вопросы: зачем вы собираете и сами собирались в миллионы войск, которыми вы убиваете и увечите друг друга? зачем вы тратили и тратите страшные силы людские, выражающиеся миллиардами, на постройку ненужных и вредных вам городов, зачем вы устраиваете свои игрушечные суды и посылаете
людей, которых считаете преступными, из Франции в Каэну, из России в Сибирь, из Англии в Австралию, когда вы сами знаете, что это бессмысленно? зачем вы оставляете любимое вами земледелие и трудитесь на фабриках и заводах, которые вы сами не любите? зачем воспитываете детей так, чтобы они продолжали эту не одобряемую вами жизнь? зачем вы всё это делаете?
Положение это было бы ужасно, если бы оно вполне было таково. Но, к счастью, и в наше время есть
люди, лучшие
люди нашего времени, которые не довольствуются такой верою и имеют свою веру в то, как должны жить
люди.
Четырех дней было достаточно для того, чтоб Самгин почувствовал себя между матерью и Варавкой в невыносимом
положении человека, которому двое людей навязчиво показывают, как им тяжело жить. Варавка, озлобленно ругая купцов, чиновников, рабочих, со вкусом выговаривал неприличные слова, как будто забывая о присутствии Веры Петровны, она всячески показывала, что Варавка «ужасно» удивляет ее, совершенно непонятен ей, она относилась к нему, как бабушка к Настоящему Старику — деду Акиму.
Неточные совпадения
Милон. Это его ко мне милость. В мои леты и в моем
положении было бы непростительное высокомерие считать все то заслуженным, чем молодого
человека ободряют достойные
люди.
В глазах родных он не имел никакой привычной, определенной деятельности и
положения в свете, тогда как его товарищи теперь, когда ему было тридцать два года, были уже — который полковник и флигель-адъютант, который профессор, который директор банка и железных дорог или председатель присутствия, как Облонский; он же (он знал очень хорошо, каким он должен был казаться для других) был помещик, занимающийся разведением коров, стрелянием дупелей и постройками, то есть бездарный малый, из которого ничего не вышло, и делающий, по понятиям общества, то самое, что делают никуда негодившиеся
люди.
— Да, какое разнообразие
положений всех этих
людей, отправляющихся туда, — неопределенно сказал Катавасов, желая высказать свое мнение и вместе с тем выведать мнение старичка.
Быть женой такого
человека, как Кознышев, после своего
положения у госпожи Шталь представлялось ей верхом счастья. Кроме того, она почти была уверена, что она влюблена в него. И сейчас это должно было решиться. Ей страшно было. Страшно было и то, что он скажет, и то, что он не скажет.
Никто, кроме ее самой, не понимал ее
положения, никто не знал того, что она вчера отказала
человеку, которого она, может быть, любила, и отказала потому, что верила в другого.