Неточные совпадения
Пять лет
тому назад я поверил в
учение Христа — и жизнь моя вдруг переменилась: мне перестало хотеться
того, чего прежде хотелось, и стало хотеться
того, чего прежде не хотелось.
Я не толковать хочу
учение Христа, я хочу только рассказать, как я понял
то, что есть самого простого, ясного, понятного и несомненного, обращенного ко всем людям в
учении Христа, и как
то, что я понял, перевернуло мою душу и дало мне спокойствие и счастие.
Не все могут быть посвящены в глубочайшие тайны догматики, гомилетики, патристики, литургики, герменевтики, апологетики и др., но все могут и должны понять
то, что Христос говорил всем миллионам простых, немудрых, живших и живущих людей. Так вот
то самое, что Христос сказал всем этим простым людям, не имевшим еще возможности обращаться за разъяснениями его
учения к Павлу, Клименту, Златоусту и другим, это самое я не понимал прежде, а теперь понял; и это самое хочу сказать всем.
Я так же, как разбойник на кресте, поверил
учению Христа и спасся. И это не далекое сравнение, а самое близкое выражение
того душевного состояния отчаяния и ужаса перед жизнью и смертью, в котором я находился прежде, и
того состояния спокойствия и счастия, в котором я нахожусь теперь.
О
том, почему я прежде не понимал
учения Христа и как и почему я понял его, я написал два большие сочинения: Критику догматического богословия и новый перевод и соединение четырех Евангелий с объяснениями. В сочинениях этих я методически, шаг за шагом стараюсь разобрать всё
то, что скрывает от людей истину, и стих за стихом вновь перевожу, сличаю и соединяю четыре Евангелия.
Это не было методическое исследование богословия и текстов Евангелий, — это было мгновенное устранение всего
того, что скрывало смысл
учения, и мгновенное озарение светом истины.
Я хочу рассказать, как я нашел
тот ключ к пониманию
учения Христа, который мне открыл истину с ясностью и убедительностью, исключающими сомнение.
Но, подчинив себя церкви, я скоро заметил, что я не найду в
учении церкви подтверждения, уяснения
тех начал христианства, которые казались для меня главными; я заметил, что эта дорогая мне сущность христианства не составляет главного в
учении церкви.
Я заметил, что
то, что представлялось мне важнейшим в
учении Христа, не признается церковью самым важным.
Но чем дальше я продолжал жить, покоряясь
учению церкви,
тем заметнее становилось мне, что эта особенность
учения церкви не так безразлична, как она мне показалась сначала.
Оттолкнули меня от церкви и странности догматов церкви, и признание и одобрение церковью гонений, казней и войн, и взаимное отрицание друг друга разными исповеданиями; но подорвало мое доверие к ней именно это равнодушие к
тому, что мне казалось сущностью
учения Христа, и, напротив, пристрастие к
тому, что я считал несущественным.
Но что было не так, я никак не мог найти; не мог найти потому, что
учение церкви не только не отрицало
того, что казалось мне главным в
учении Христа, но вполне признавало это, но признавало как-то так, что это главное в
учении Христа становилось не на первое место.
Учение Христа о смирении, неосуждении, прощении обид, о самоотвержении и любви на словах возвеличивалось церковью, и вместе с
тем одобрялось на деле
то, что было несовместимо с этим
учением.
Кроме
того, мне всегда казалось удивительным
то, что, насколько я знал Евангелия,
те места, на которых основывались определенные правила церкви о догматах — были места самые неясные;
те же места, из которых вытекало исполнение
учения, были самые определенные и ясные.
А между
тем догматы и вытекающие из них обязанности христианина определялись самым ясным, отчетливым образом; об исполнении же
учения говорилось в самых неясных, туманных, мистических выражениях.
Читая эти правила, на меня находила всегда радостная уверенность, что я могу сейчас, с этого часа, сделать всё это. И я хотел и пытался делать это; но как только я испытывал борьбу при исполнении, я невольно вспоминал
учение церкви о
том, что человек слаб и не может сам сделать этого, и ослабевал.
И вот, после многих, многих тщетных исканий, изучений
того, что было писано об этом в доказательство божественности этого
учения и в доказательство небожественности его, после многих сомнений и страданий, я остался опять один с своим сердцем и с таинственной книгою пред собой.
В этой проповеди и во всех Евангелиях со всех сторон подтверждалось
то же
учение о непротивлении злу.
Везде много раз Христос говорит, что
тот, кто не взял крест, кто не отрекся от всего,
тот не может быть его учеником, т. е. кто не готов на все последствия, вытекающие из исполнения правила о непротивлении злу. Ученикам Христос говорит: будьте нищие, будьте готовы, не противясь злу, принять гонения, страдания и смерть. Сам готовится на страдания и смерть, не противясь злу, и отгоняет от себя Петра, жалеющего об этом, и сам умирает, запрещая противиться злу и не изменяя своему
учению.
Можно утверждать, что всегдашнее исполнение этого правила очень трудно, можно не соглашаться с
тем, что каждый человек будет блажен, исполняя это правило, можно сказать, что это глупо, как говорят неверующие, что Христос был мечтатель, идеалист, который высказывал неисполнимые правила, которым и следовали по глупости его ученики, но никак нельзя не признавать, что Христос сказал очень ясно и определенно
то самое, что хотел сказать: именно, что человек, по его
учению, должен не противиться злу и что потому
тот, кто принял его
учение, не может противиться злу.
Когда я понял, что слова: не противься злу, значат: не противься злу, всё мое прежнее представление о смысле
учения Христа вдруг изменилось, и я ужаснулся перед
тем не
то что непониманием, а каким-то странным пониманием
учения, в котором я находился до сих пор.
Спасение состоит в
том, что второе лицо троицы, бог-сын, пострадал за людей, искупил перед отцом грех их и дал людям церковь, в которой хранится благодать, передающаяся верующим; но, кроме всего этого, этот бог-сын дал людям и
учение и пример жизни для спасения.
С детства меня учили
тому, что Христос — бог и
учение его божественно, но вместе с
тем меня учили уважать
те учреждения, которые насилием обеспечивают мою безопасность от злого, учили меня почитать эти учреждения священными.
Церковные учители учили
тому, что
учение Христа божественно, но исполнение его невозможно по слабости людской, и только благодать Христа может содействовать его исполнению.
Светские учители и всё устройство жизни уже прямо признавали неисполнимость, мечтательность
учения Христа, и речами и делами учили
тому, что противно этому
учению.
Это признание неисполнимости
учения бога до такой степени понемножку, незаметно всосалось в меня и стало привычно мне, и до такой степени оно совпадало с моими похотями, что я никогда не замечал прежде
того противоречия, в котором я находился.
Я не видал
того, что невозможно в одно и
то же время исповедывать Христа-бога, основа
учения которого есть непротивление злому, и сознательно и спокойно работать для учреждения собственности, судов, государства, воинства, учреждать жизнь, противную
учению Христа, и молиться этому Христу о
том, чтобы между нами исполнялся закон непротивления злому и прощения.
Теперь, поняв прямой смысл
учения, я вижу ясно
то странное противоречие с самим собой, в котором я находился. Признав Христа богом и
учение его божественным и вместе с
тем устроив свою жизнь противно этому
учению, что же оставалось, как не признавать
учение неисполнимым? На словах я признал
учение Христа священным, на деле я исповедывал совсем не христианское
учение и признавал и поклонялся учреждениям не христианским, со всех сторон обнимающим мою жизнь.
У Луки, гл. VI, с 37 по 49, слова эти сказаны тотчас после
учения о непротивлении злу и о воздаянии добром за зло. Тотчас после слов: «будьте милосерды, как отец ваш на небе», сказано: «не судите, и не будете судимы, не осуждайте, и не будете осуждены». Не значит ли это, кроме осуждения ближнего, и
то, чтобы не учреждать судов и не судить в них ближних? спросил я себя теперь. И стоило мне только поставить себе этот вопрос, чтобы и сердце и здравый смысл тотчас же ответили мне утвердительно.
Первое, что поразило меня, когда я понял заповедь о непротивлении злу в ее прямом значении, было
то, что суды человеческие не только не сходятся с нею, но прямо противны ей, противны и смыслу всего
учения, и что поэтому Христос, если подумал о судах,
то должен был отрицать их.
Справляюсь с учителями церкви первых веков и вижу, что учители первых веков все всегда определяли свое
учение, отличающее их от всех других,
тем, что они никого ни к чему не принуждают, никого не судят (Афинагор, Ориген), не казнят, а только переносят мучения, налагаемые на них судами человеческими.
Но почему слова эти, противно всему
учению Христа, понимаются так узко, что в запрещении судить не входит запрещение судов, почему предполагается, что Христос, запрещая осуждение ближнего, невольно сорвавшееся с языка, как дурное дело, такое же осуждение, совершаемое сознательно и связанное с причинением насилия над осужденным, не считает дурным делом и не запрещает, — на это нет ответа; и ни малейшего намека о
том, чтобы можно было под осуждением разуметь и
то осуждение, которое происходит на судах и от которого страдают миллионы.
И я читаю всё
учение, читаю эти слова: не судите, и не будете судимы, не осуждайте, и не будете осуждены, прощайте, и будете прощены, признаю, что это слово бога, и говорю, что это значит
то, что не надо заниматься сплетнями и злословием, и продолжаю считать суды христианским учреждением и себя судьей и христианином.
Я понял теперь, что в положении о непротивлении злу Христос говорит не только, что выйдет непосредственно для каждого от непротивления злу, но он, в противоположение
той основы, которою жило при нем по Моисею, по римскому праву и теперь по разным кодексам живет человечество, ставит положение непротивления злу, которое, по его
учению, должно быть основой жизни людей вместе и должно избавить человечество от зла, наносимого им самому себе.
Все на самые различные лады понимают
учение Христа, но только не в
том прямом простом смысле, который неизбежно вытекает из его слов.
Мы устроили всю свою жизнь на
тех самых основах, которые он отрицает, не хотим понять его
учение в его простом и прямом смысле и уверяем себя и других, или что мы исповедуем его
учение, или что
учение его нам не годится.
Он говорит просто, ясно:
тот закон противления злу насилием, который вы положили в основу своей жизни, ложен и противоестественен; и дает другую основу — непротивления злу, которая, по его
учению, одна может избавить человечество от зла. Он говорит: вы думаете, что ваши законы насилия исправляют зло; они только увеличивают его. Вы тысячи лет пытались уничтожить зло злом и не уничтожили его, а увеличили его. Делайте
то, что я говорю и делаю, и узнаете, правда ли это.
Другие же, неверующие, свободные толкователи
учения Христа, историки религий, — Штраусы, Ренаны и другие, — усвоив вполне церковное толкование о
том, что
учение Христа не имеет никакого прямого приложения к жизни, а есть мечтательное
учение, утешающее слабоумных людей, пресерьезно говорят о
том, что
учение Христа годно было для проповедания диким обитателям захолустьев Галилеи, но нам, с нашей культурой, оно представляется только милою мечтою «du charmant docteur», [очаровательного учителя,] как говорит Ренан.
По христианству же нашего общества и времени признается истинной и священной наша жизнь с ее устройством тюрем одиночного заключения, альказаров, фабрик, журналов, барделей и парламентов, и из
учения Христа берется только
то, что не нарушает этой жизни.
А так как
учение Христа отрицает всю эту жизнь,
то из
учения Христа не берется ничего, кроме слов.
Казалось бы, прежде чем судить об
учении Христа, надо понять, в чем оно состоит. И чтобы решать: разумно ли его
учение или нет, надо прежде всего признавать, что он говорил
то, что говорил. А этого-то мы и не делаем: ни церковные, ни вольнодумные толкователи. И очень хорошо знаем, почему мы этого не делаем.
Мы очень хорошо знаем, что
учение Христа всегда обнимало и обнимает, отрицая их, все
те заблуждения людские,
те «тогу», пустые идолы, которые мы, назвав их церковью, государством, культурою, наукою, искусством, цивилизацией, думаем выгородить из ряда заблуждений. Но Христос против них-то и говорит, не выгораживая никаких «тогу».
Наименьшее, что можно требовать от людей, судящих о чьем-нибудь
учении, это
то, чтобы судили об
учении учителя так, как он сам понимал его.
Мы до
того дошли, что есть много людей (и я был в числе их), которые говорят, что
учение это мечтательно, потому что оно несвойственно природе человека.
Но стоит на минуту отрешиться от
той мысли, что устройство, которое существует и сделано людьми, есть наилучшее, священное устройство жизни, чтобы возражение это о
том, что
учение Христа несвойственно природе человека, тотчас же обратилось против возражателей.
Стоит только понять раз, что это так, что всякая радость моя, всякая минута спокойствия при нашем устройстве жизни покупается лишениями и страданиями тысяч, удерживаемых насилием; стоит раз понять это, чтобы понять, что свойственно всей природе человека, т. е. не одной животной, но и разумной и животной природе человека; стоит только понять закон Христа во всем его значении, со всеми последствиями его для
того, чтобы понять, что не
учение Христа несвойственно человеческой природе, но всё оно только в
том и состоит, чтобы откинуть несвойственное человеческой природе мечтательное
учение людей о противлении злу, делающее их жизнь несчастною.
Стоит понять
учение Христа, чтобы понять, что мир, не
тот, который дан богом для радости человека, а
тот мир, который учрежден людьми для погибели их, есть мечта, и мечта самая дикая, ужасная, бред сумасшедшего, от которого стоит только раз проснуться, чтобы уже никогда не возвращаться к этому страшному сновидению.
Закон этот до такой степени вечен, что если и есть в исторической жизни движение вперед к устранению зла,
то только благодаря
тем людям, которые так поняли
учение Христа и которые переносили зло, а не сопротивлялись ему насилием.
И если, медленно это движение,
то только благодаря
тому, что ясность, простота, разумность, неизбежность и обязательность
учения Христа скрыты от большинства людей самым хитрым и опасным образом, скрыты под чужим
учением, ложно называемым его
учением.
У меня должно было быть какое-нибудь ложное представление о значении
учения Христа для
того, чтобы я мог так не понять его.