Неточные совпадения
Хотя, действительно, Пьер
был несколько больше других мужчин в комнате, но этот
страх мог относиться только к тому умному и вместе робкому, наблюдательному и естественному взгляду, отличавшему его от всех в этой гостиной.
Страх Анны Павловны
был не напрасен, потому что Пьер, не дослушав речи тетушки о здоровье ее величества, отошел от нее.
Но среди этих забот всё виден
был в ней особенный
страх за Пьера.
— Не хотите? Ну, так подите сюда, — сказала она и глубже ушла в цветы и бросила куклу. — Ближе, ближе! — шептала она. Она поймала руками офицера за обшлага, и в покрасневшем лице ее видны
были торжественность и
страх.
Жест этот
был так не похож на всегдашнее спокойствие княжны,
страх, выразившийся на лице князя Василья,
был так несвойствен его важности, что Пьер, остановившись, вопросительно, через очки, посмотрел на свою руководительницу. Анна Михайловна не выразила удивления, она только слегка улыбнулась и вздохнула, как будто показывая, что всего этого она ожидала.
С людьми, окружавшими его, от дочери до слуг, князь
был резок и неизменно-требователен, и потому, не
быв жестоким, он возбуждал к себе
страх и почтительность, каких не легко мог бы добиться самый жестокий человек.
Княжна испуганно взглядывала на близко от нее блестящие глаза отца; красные пятна переливались по ее лицу, и видно
было, что она ничего не понимает и так боится, что
страх помешает ей понять все дальнейшие толкования отца, как бы ясны они ни
были.
Жерков бойко, не отнимая руки от фуражки, тронул лошадь и поскакал. Но едва, только он отъехал от Багратиона, как силы изменили ему. На него нашел непреодолимый
страх, и он не мог ехать туда, где
было опасно.
Эскадрон, где служил Ростов, только что успевший сесть на лошадей,
был остановлен лицом к неприятелю. Опять, как и на Энском мосту, между эскадроном и неприятелем никого не
было, и между ними, разделяя их, лежала та же страшная черта неизвестности и
страха, как бы черта, отделяющая живых от мертвых. Все люди чувствовали эту черту, и вопрос о том, перейдут ли или нет и как перейдут они эту черту, волновал их.
Вообще маленькая княгиня жила в Лысых Горах постоянно под чувством
страха и антипатии к старому князю, которой она не сознавала, потому что
страх так преобладал, что она не могла ее чувствовать. Со стороны князя
была тоже антипатия, но она заглушалась презрением. Княгиня, обжившись в Лысых Горах, особенно полюбила m-lle Bourienne, проводила с нею дни, просила ее ночевать с собой и с нею часто говорила о свекоре и судила его.
M-lle Bourienne и маленькая княгиня должны
были признаться самим себе, что княжна Марья в этом виде
была очень дурна, хуже, чем всегда; но
было уже поздно. Она смотрела на них с тем выражением, которое они знали, выражением мысли и грусти. Выражение это не внушало им
страха к княжне Марье. (Этого чувства она никому не внушала.) Но они знали, что когда на ее лице появлялось это выражение, она
была молчалива и непоколебима в своих решениях.
Кроме того в обращении с женщинами у Анатоля
была та манера, которая более всего внушает в женщинах любопытство,
страх и даже любовь, — манера презрительного сознания своего превосходства.
«Неужели он мой муж, именно этот чужой, красивый, добрый мужчина; главное — добрый», думала княжна Марья, и
страх, который почти никогда не приходил к ней, нашел на нее. Она боялась оглянуться; ей чудилось, что кто-то стоит тут за ширмами, в темном углу. И этот кто-то
был он — дьявол, и он — этот мужчина с белым лбом, черными бровями и румяным ртом.
Как в часах результат сложного движения бесчисленных различных колес и блоков
есть только медленное и уравномеренное движение стрелки, указывающей время, так и результатом всех сложных человеческих движений этих 160 000 русских и французов — всех страстей, желаний, раскаяний, унижений, страданий, порывов гордости,
страха, восторга этих людей —
был только проигрыш Аустерлицкого сражения, так называемого сражения трех императоров, т. е. медленное передвижение всемирно-исторической стрелки на циферблате истории человечества.
«Чтó это может
быть? — подумал Ростов. — Неприятель в тылу наших войск? Не может
быть, — подумал Ростов, и ужас
страха за себя и за исход всего сражения вдруг нашел на него. — Чтó бы это ни
было, однако, — подумал он, — теперь уже нечего объезжать. Я должен искать главнокомандующего здесь, и ежели всё погибло, то и мое дело погибнуть со всеми вместе».
На узкой плотине Аугеста, на которой столько лет мирно сиживал в колпаке старичок-мельник с удочками, в то время как внук его, засучив рукава рубашки, перебирал в лейке серебряную трепещущую рыбу; на этой плотине, по которой столько лет мирно проезжали на своих парных возах, нагруженных пшеницей, в мохнатых шапках и синих куртках моравы и уезжали по той же плотине, запыленные мукой, с белыми возами — на этой узкой плотине теперь между фурами и пушками, под лошадьми и между колес толпились обезображенные
страхом смерти люди, давя друг друга, умирая, шагая через умирающих и убивая друг друга для того только, чтобы, пройдя несколько шагов,
быть точно так же убитыми.
Княжна не упала, с ней не сделалось дурноты. Она
была уже бледна, но когда она услыхала эти слова, лицо ее изменилось, и что-то просияло в ее лучистых, прекрасных глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая от печалей и радостей этого мира, разлилась сверх той сильной печали, которая
была в ней. Она забыла весь
страх к отцу, подошла к нему, взяла его за руку, потянула к себе и обняла за сухую, жилистую шею.
Ему
было и страшно того, что́ с ним случится, и еще более страшно того, как бы ему не выказать
страха.
Некоторые управляющие (тут
были и полуграмотные экономы) слушали испуганно, предполагая смысл речи в том, что молодой граф недоволен их управлением и утайкой денег; другие, после первого
страха, находили забавным шепелявенье Пьера и новые, неслыханные ими слова; третьи находили просто удовольствие послушать, как говорит барин; четвертые, самые умные, в том числе и главноуправляющий, поняли из этой речи то, каким образом надо обходиться с барином для достижения своих целей.
Пьер, который знал, что она
была очень глупа, с странным чувством недоуменья и
страха иногда присутствовал на ее вечерах и обедах, где говорилось о политике, поэзии и философии.
Много
было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много
страхов, что приглашение не
будет получено, платье не
будет готово, и не устроится всё так, как
было нужно.
Чтó такое
были эти счеты всего, Николай знал еще менее, чем пришедший в
страх и недоумение Митинька.
Потом эти люди с неменьшим удовольствием и
страхом видели, как молодой граф, весь красный, с налитою кровью в глазах, за шиворот вытащил Митиньку, ногой и коленкой с большою ловкостью в удобное время между своих слов толкнул его под зад и закричал: «Вон! чтобы духу твоего, мерзавец, здесь не
было!»
Как только она стала, улыбнулась торжественно, гордо и хитро-весело, первый
страх, который охватил
было Николая и всех присутствующих,
страх, что онa не то сделает, прошел и они уже любовались ею.
Она читала и взглядывала на спящую Наташу, на лице ее отыскивая объяснения того, что́ она читала, и не находила его. Лицо
было тихое, кроткое и счастливое. Схватившись за грудь, чтобы не задохнуться, Соня, бледная и дрожащая от
страха и волнения, села на кресло и залилась слезами.
Весь дом
был в
страхе и волнении.
Было приказано, отыскав брод, перейти на ту сторону. Польский уланский полковник, красивый, старый человек, раскрасневшись и путаясь в словах от волнения, спросил у адъютанта, позволено ли ему
будет переплыть с своими уланами реку, не отыскивая брода. Он с очевидным
страхом за отказ, как мальчик, который просит позволения сесть на лошадь, просил, чтоб ему позволили переплыть реку в глазах императора. Адъютант сказал, что вероятно император не
будет недоволен этим излишним усердием.
Княжна Марья
была всё та же робкая, некрасивая, стареющаяся девушка, в
страхе и вечных нравственных страданиях, без пользы и радости проживающая лучшие годы своей жизни.
Кроме того во всех речах всех говоривших
была, за исключением Пфуля, одна общая черта, которой не
было на военном совете в 1805-м году — это
был теперь, хотя и скрываемый, но панический
страх перед гением Наполеона,
страх, высказывавшийся в каждом возражении.
Ему жалко
было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания
страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто кроме времени не поможет ему.
Хотя он и не говорил, но княжна Марья видела, знала, как неприятно
было ему всякое выражение
страха за него.
«Меньше
страху, меньше новостей», говорилось в афише, «но я жизнью отвечаю, что злодей в Москве не
будет».
Наполеон слушал, строго нахмурившись и молча то, чтò говорил Фабвье о храбрости и преданности его войск, дравшихся при Саламанке на другом конце Европы и имевших только одну мысль —
быть достойными своего императора, и один
страх — не угодить ему.
— Берегись! — послышался испуганный крик солдата, и как свистящая на быстром полете, приседающая на землю птичка, в двух шагах от князя Андрея, подле лошади батальонного командира, негромко шлепнулась граната. Лошадь первая, не спрашивая того, хорошо или дурно
было выказывать
страх, фыркнула, взвилась, чуть не сронив майора, и отскакала в сторону. Ужас лошади сообщился людям.
«Слава Богу, что этого нет больше», подумал Пьер, опять закрываясь с головой. «О, как ужасен
страх и как позорно я отдался ему! А они… они всё время до конца
были тверды, спокойны»… подумал он. Они в понятии Пьера
были солдаты, те, которые
были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они — эти странные, неведомые ему доселе люди, они ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
На чем же основывался
страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина
была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска отступая наполняли Москву. Почему должен
был вследствие этого бунтовать народ?
Соня
была взволнована не меньше своей подруги и ее
страхом и горем, и своими личными, никому не высказанными мыслями. Она рыдая целовала, утешала Наташу. «Только бы он
был жив!» думала она. Поплакав, поговорив и отерев слезы, обе подруги подошли к двери князя Андрея. Наташа, осторожно отворив двери, заглянула в комнату. Соня рядом с ней стояла у полуотворенной двери.
— Соня, — сказала графиня, поднимая голову от письма, когда племянница проходила мимо нее. — Соня, ты не напишешь Николиньке? — сказала графиня тихим, дрогнувшим голосом, и во взгляде ее усталых, смотревших через очки глаз, Соня прочла всё, чтò разумела графиня под этими словами. В этом взгляде выражались и мольба, и
страх отказа, и стыд за то, что надо
было просить, и готовность на непримиримую ненависть в случае отказа.
Наташа смотрела на нее, но, казалось,
была в
страхе и сомнении — сказать или не сказать всё то, чтò она знала; она как будто почувствовала, что перед этими лучистыми глазами, проникавшими в самую глубь ее сердца, нельзя не сказать всю, всю истину, какою она ее видела. Губа Наташи вдруг дрогнула, уродливые морщины образовались вокруг ее рта, и она, зарыдав, закрыла лицо руками.
В балагане все
были готовы, одеты, подпоясаны, обуты и ждали только приказания выходить. Больной солдат Соколов, бледный, худой, с синими кругами вокруг глаз, один, не обутый и не одетый, сидел на своем месте, и выкатившимися от худобы глазами вопросительно смотрел на не обращавших на него внимания товарищей и не громко и равномерно стонал. Видимо не столько страдания — он
был болен кровавым поносом — сколько
страх и горе оставаться одному, заставляли его стонать.
Когда вот-вот les enfants du Don [сыны Дона] могли поймать самого императора в середине его армии, ясно
было, что нечего больше делать, как только бежать как можно скорее по ближайшей знакомой дороге. Наполеон, с своим 40-летним брюшком, не чувствуя в себе уже прежней поворотливости и смелости, понял этот намек. И под влиянием
страха, которого он набрался от казаков, тотчас же согласился с Мутоном, и отдал, как говорят историки, приказание об отступлении назад на Смоленскую дорогу.
— Весенний-то? Он там в сенцах завалился. Со
страху спится. Уж рад-то
был.
Наташа похудела, побледнела и физически так стала слаба, что все постоянно говорили о ее здоровье, и ей это приятно
было. Но иногда на нее неожиданно находил не только
страх смерти, но
страх болезни, слабости, потери красоты, и невольно она иногда внимательно разглядывала свою голую руку, удивляясь на худобу, или заглядывалась по утрам в зеркало на свое вытянувшееся, жалкое, как ей казалось, лицо. Ей казалось, что это так должно
быть и вместе с тем становилось страшно и грустно.
Милорадович, который говорил, что он знать ничего не хочет о хозяйственных делах отряда, которого никогда нельзя
было найти, когда его
было нужно, «chevalier sans peur et sans reproche», [рыцарь без
страха и упрека,] как он сам называл себя, и охотник до разговора c французами, посылал парламентеров, требуя сдачи, терял время и делал не то, чтò ему приказывали.
Прочтя это письмо, как она читала все письма мужа, Наташа, несмотря на всю тяжесть для нее отсутствия мужа, сама предложила ему ехать в Петербург. Всему, чтò
было умственным, отвлеченным делом мужа, она приписывала, не понимая его, огромную важность и постоянно находилась в
страхе быть помехой в этой деятельности мужа. На робкий вопросительный взгляд Пьера после прочтения письма, она отвечала просьбой, чтоб он ехал, но только определил бы ей верно время возвращения. И отпуск
был дан на четыре недели.