Неточные совпадения
— Моя жена, — продолжал князь Андрей, — прекрасная женщина. Это одна из тех редких женщин, с которою можно быть покойным за свою честь; но, Боже мой, чего бы я не
дал теперь, чтобы не быть женатым! Это я тебе одному и
первому говорю, потому что я люблю тебя.
— Коли мы прежде дрались, — сказал он, — и не
давали спуску французам, как под Шенграбеном, что́ же теперь будет, когда он впереди? Мы все умрем, с наслаждением умрем за него. Так, господа? Может быть, я не так говорю, я много выпил; да я так чувствую, и вы тоже. За здоровье Александра
первого! Урра!
Анна Павловна по прежнему
давала у себя в свободные дни такие вечера, как и прежде, и такие, какие она одна имела дар устраивать, вечера, на которых собиралась, во-первых, 1а crême de la véritable bonne société, la fine fleur de l’essence intellectuelle de la société de Pétersbourg, [сливки настоящего хорошего общества, цвет интеллектуальной эссенции петербургского общества,] как говорила сама Анна Павловна.
И вот почему: во-первых я знаю, что хотя он и редко говорит о покойной жене, но печаль этой потери слишком глубоко вкоренилась в его сердце, чтобы когда-нибудь он решился
дать ей преемницу и мачиху нашему маленькому ангелу.
«Трунила, во-первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей
дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
Чтό бы делала Соня, ежели бы у ней не было радостного сознания того, что она
первое время не раздевалась три ночи для того, чтобы быть наготове исполнять в точности все предписания доктора, и что она теперь не спит ночи, для того чтобы но пропустить часы, в которые надо
давать маловредные пилюли из золотой коробочки?
Уезжали, и
первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы, и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности
дамы.
Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя
дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество, и жители до половины повыехали, граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время
первого сна, удивило и раздражило графа.
Первую ночь после выезда из Москвы было довольно тепло, и князь Андрей был оставлен для ночлега в коляске; но в Мытищах раненый сам потребовал, чтоб его вынесли и чтоб ему
дали чаю.
Дамы и девицы кокетничали с ним, и старики с
первого дня уже захлопотали о том, как бы женить и остепенить этого молодца-повесу гусара.
Когда он в
первый день, встав рано утром, вышел на заре из балагана и увидал сначала темные купола, кресты Новодевичьего монастыря, увидал морозную росу на пыльной траве, увидал холмы Воробьевых гор и извивающийся над рекою и скрывающийся в лиловой
дали лесистый берег, когда ощутил прикосновение свежего воздуха и услыхал звуки летевших из Москвы через поле галок и когда потом вдруг брызнуло светом с востока и торжественно выплыл край солнца из-за тучи, и купола, и кресты, и роса, и
даль, и река, всё заиграло в радостном свете, — Пьер почувствовал новое, неиспытанное чувство радости и крепости жизни.
Сначала Наполеоновские войска еще
давали о себе знать — это было в
первый период движения по Калужской дороге, но потом, выбравшись на Смоленскую дорогу, они побежали, прижимая рукой язычок колокольчика, и часто думая, что они уходят, набегали прямо на русских.
Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер
дал ему 4000 франков для отсылки жене и детям.
С
первых дней его болезни, несмотря на утешения докторов, он понял, что ему не вставать. Графиня, не раздеваясь, две недели провела в кресле у его изголовья. Всякий раз, как она
давала ему лекарство, он всхлипивая, молча целовал ее руку.
— Да, княжна, — сказал наконец Николай, грустно улыбаясь, — недавно кажется, а сколько воды утекло с тех пор, как мы с вами в
первый раз виделись в Богучарове. Как мы все казались в несчастии, а я бы дорого
дал, чтобы воротить это время… да не воротить.
Одно, чтò иногда мучило Николая по отношению к его хозяйничанию, это была его вспыльчивость в соединении с его старою гусарскою привычкой
давать волю рукам. В
первое время он не видел в этом ничего предосудительного, но на второй год своей женитьбы его взгляд на такого рода расправы вдруг изменился.
Тот же, который объяснял движение паровоза относимым назад дымом, очевидно поступил так: заметив, что объяснение о колесах не
дает причины, он взял
первый попавшийся признак и, с своей стороны, выдал его за причину.
«У нас всё так, — говаривал А. А., — кто
первый даст острастку, начнет кричать, тот и одержит верх. Если, говоря с начальником, вы ему позволите поднять голос, вы пропали: услышав себя кричащим, он сделается дикий зверь. Если же при первом грубом слове вы закричали, он непременно испугается и уступит, думая, что вы с характером и что таких людей не надобно слишком дразнить».
Неточные совпадения
Хлестаков. Я, признаюсь, литературой существую. У меня дом
первый в Петербурге. Так уж и известен: дом Ивана Александровича. (Обращаясь ко всем.)Сделайте милость, господа, если будете в Петербурге, прошу, прошу ко мне. Я ведь тоже балы
даю.
Но Младенцеву не
дали докончить, потому что при
первом упоминовении о Байбакове всем пришло на память его странное поведение и таинственные ночные походы его в квартиру градоначальника…
Утвердительно можно сказать, что упражнения эти обязаны своим происхождением перу различных градоначальников (многие из них даже подписаны) и имеют то драгоценное свойство, что, во-первых,
дают совершенно верное понятие о современном положении русской орфографии и, во-вторых, живописуют своих авторов гораздо полнее, доказательнее и образнее, нежели даже рассказы «Летописца».
М-llе Варенька эта была не то что не
первой молодости, но как бы существо без молодости: ей можно было
дать и девятнадцать и тридцать лет.
Но, пробыв два месяца один в деревне, он убедился, что это не было одно из тех влюблений, которые он испытывал в
первой молодости; что чувство это не
давало ему минуты покоя; что он не мог жить, не решив вопроса: будет или не будет она его женой; и что его отчаяние происходило только от его воображения, что он не имеет никаких доказательств в том, что ему будет отказано.