— Ах, оставьте меня, зачем вы всему помешали! Зачем? зачем? кто вас просил? — кричала Наташа,
приподнявшись на диване и злобно глядя на Марью Дмитриевну.
Неточные совпадения
— Он лучше всех вас, — вскрикнула Наташа,
приподнимаясь. — Если бы вы не мешали… Ах, Боже мой, что́ это, что́ это! Соня, за что́? Уйдите!.. — И она зарыдала с таким отчаянием, с каким оплакивают люди только такое горе, которого они чувствуют сами себя причиной. Марья Дмитриевна начала было опять говорить; но Наташа закричала: — «Уйдите, уйдите, вы все меня ненавидите, презираете!» — И опять бросилась
на диван.
После похорон отца, княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел опросить приказания об отъезде. (Это было ещё до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья
приподнялась с
дивана,
на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтоб ее оставили в покое.
Стоны разбудили Павла Павловича: он
приподнялся на диване и некоторое время сидел, прислушиваясь со страхом и в недоумении следя глазами за Вельчаниновым, чуть не бегавшим по обеим комнатам.
Неточные совпадения
— Ну, слушайте же, что такое эти мертвые души, — сказала дама приятная во всех отношениях, и гостья при таких словах вся обратилась в слух: ушки ее вытянулись сами собою, она
приподнялась, почти не сидя и не держась
на диване, и, несмотря
на то что была отчасти тяжеловата, сделалась вдруг тонее, стала похожа
на легкий пух, который вот так и полетит
на воздух от дуновенья.
Раскольников молчал и не сопротивлялся, несмотря
на то, что чувствовал в себе весьма достаточно сил
приподняться и усидеть
на диване безо всякой посторонней помощи, и не только владеть руками настолько, чтобы удержать ложку или чашку, но даже, может быть, и ходить.
Он
приподнялся с усилием. Голова его болела; он встал было
на ноги, повернулся в своей каморке и упал опять
на диван.
Прошло минут с десять. Было еще светло, но уже вечерело. В комнате была совершенная тишина. Даже с лестницы не приносилось ни одного звука. Только жужжала и билась какая-то большая муха, ударяясь с налета об стекло. Наконец, это стало невыносимо: Раскольников вдруг
приподнялся и сел
на диване.
Тем временем Разумихин пересел к нему
на диван, неуклюже, как медведь, обхватил левою рукой его голову, несмотря
на то, что он и сам бы мог
приподняться, а правою поднес к его рту ложку супу, несколько раз предварительно подув
на нее, чтоб он не обжегся.