Неточные совпадения
В октябре 1805 года
русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира
главнокомандующего Кутузова.
11-го октября 1805 года один из только-что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра
главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали, на нерусский народ, с любопытством смотревший на солдат,) полк имел точно такой же вид, какой имел всякий
русский полк, готовившийся к смотру где-нибудь в середине России.
— Напротив, — сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, — напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные
русские войска и их
главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, — закончил он видимо-приготовленную фразу.
— После Аустерлица! — мрачно сказал князь Андрей. — Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей
русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в
русской армии. Ну, так я тебе говорил, — успокоиваясь продолжал князь Андрей. — Теперь ополченье, отец
главнокомандующим 3-го округа, и единственное средство мне избавиться от службы — быть при нем.
После возвращения Алпатыча из Смоленска, старый князь как бы вдруг опомнился от сна. Он велел собрать из деревень ополченцев, вооружить их, и написал
главнокомандующему письмо, в котором извещал его о принятом им намерении оставаться в Лысых Горах до последней крайности и защищаться, предоставляя на его рассмотрение принять или не принять меры для защиты Лысых Гор, в которых будет взят в плен или убит один из старейших
русских генералов, и объявил домашним, что он остается в Лысых Горах.
— Тоже дожидаетесь
главнокомандующего? — заговорил гусарский подполковник. — Говорят всем доступен, слава Богу. А то с колбасниками беда! Не даром Ермолов в немцы просился. Теперь авось и
русским говорить можно будет. А то чорт знает, чтó делали. Всё отступали — всё отступали. Вы делали поход? — спросил он.
Далеко не самые слова, не самый приказ передавались в последней цепи этой связи. Даже ничего не было похожего в тех рассказах, которые передавали друг другу на разных концах армии, на то, чтó сказал Кутузов; но смысл его слов сообщился повсюду, потому что то, чтó сказал Кутузов, вытекало не из хитрых соображений, а из чувства, которое лежало в душе
главнокомандующего, так же, как и в душе каждого
русского человека.
Люди, привыкшие не понимать или забывать эти необходимые условия деятельности всякого
главнокомандующего, представляют нам, например, положение войск в Филях и при этом предполагают, что
главнокомандующий мог 1-го сентября совершенно свободно разрешать вопрос об оставлении или защите Москвы, тогда как при положении
русской армии в 5-ти верстах от Москвы, вопроса этого не могло быть.
Заслуга Кутузова состояла не в каком-нибудь гениальном, как это называют, стратегическом маневре, а в том, что он один понимал значение совершавшегося события. Он один понимал уже тогда значение бездействия французской армии, он один продолжал утверждать, что Бородинское сражение была победа; он один — тот, который, казалось бы, по своему положению
главнокомандующего, должен был быть расположен к наступлению — он один все силы свои употреблял на то, чтоб удержать
русскую армию от бесполезных сражений.
Неточные совпадения
Солдаты Михельсона, конечно, обогатились; но стыдно было бы нам обвинять без доказательства старого, заслуженного воина, проведшего всю жизнь на поле чести и умершего
главнокомандующим русскими войсками.
— Нет, братец, решено! ни
русские, ни французы, ни люди, ни судьба, ничто не может нас разлучить. — Так говорил Зарецкой, обнимая своего друга. — Думал ли я, — продолжал он, — что буду сегодня в Москве, перебранюсь с жандармским офицером; что по милости французского полковника выеду вместе с тобою из Москвы, что нас разлучат
русские крестьяне, что они подстрелят твою лошадь и выберут тебя потом в свои
главнокомандующие?..
Здесь я нахожусь, здесь я останусь! — Выражение, приписываемое французскому полководцу Мак-Магону (1808–1893). Во время Крымской войны (1853–1856 гг.)
главнокомандующий сообщил ему через адъютанта, что
русские готовят взрыв взятого у них приступом Малахова кургана. В ответ на это Мак-Магон и написал приведенную здесь фразу.
В то время, когда
русская армия с нетерпением ждала решительного приказания идти на штурм Очаковской крепости и роптала на медлительность и нерешительность вождя, когда сотни человеческих жизней гибли от стычек с неприятелем, делавшим частые вылазки и особенно от развившихся в войсках болезней,
главнокомандующий жил в главной квартире, окруженный блестящей свитой и целой плеядой красавиц.
Салтыков вернулся с чином фельдмаршала и со строгим повелением вести энергичную наступательную войну. Но несогласие
главнокомандующих пустило уже настолько глубокие корни, что мешало единодушному действию союзников. После некоторых передвижений
русские удалились и разместились по зимним квартирам, ознаменовав эту кампанию лишь смелым партизанским набегом на Берлин.