Не доехав еще до строившегося укрепления, он увидел в вечернем свете пасмурного осеннего дня подвигавшихся ему навстречу верховых. Передовой, в бурке и картузе со смушками, ехал на
белой лошади. Это был князь Багратион. Князь Андрей остановился, ожидая его. Князь Багратион приостановил свою лошадь и, узнав князя Андрея, кивнул ему головой. Он продолжал смотреть вперед в то время, как князь Андрей говорил ему то, что́ он видел.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из-за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи — это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто-то проехал со свитой на
белой лошади и что-то сказал, проезжая.
Ростов, продолжая оглядываться на огни и крики, поехал с унтер-офицером навстречу нескольким верховым, ехавшим по линии. Один был на
белой лошади. Князь Багратион с князем Долгоруковым и адъютантами выехали посмотреть на странное явление огней и криков в неприятельской армии. Ростов, подъехав к Багратиону, рапортовал ему и присоединился к адъютантам, прислушиваясь к тому, что́ говорили генералы.
Неточные совпадения
Один был в черном мундире с
белым султаном на рыжей энглизированной
лошади, другой в
белом мундире на вороной
лошади.
Не успел он проехать нескольких сот шагов после этого, как влево от него, наперерез ему, показалась на всем протяжении поля огромная масса кавалеристов на вороных
лошадях, в
белых блестящих мундирах, которые рысью шли прямо на него.
Один, с
белым султаном на шляпе, показался почему-то знакомым Ростову; другой, незнакомый всадник, на прекрасной рыжей
лошади (
лошадь эта показалась знакомою Ростову) подъехал к канаве, толкнул
лошадь шпорами и, выпустив поводья, легко перепрыгнул через канаву огорода.
Круто повернув
лошадь, он опять назад перепрыгнул канаву и почтительно обратился к всаднику с
белым султаном, очевидно, предлагая ему сделать то же.
На узкой плотине Аугеста, на которой столько лет мирно сиживал в колпаке старичок-мельник с удочками, в то время как внук его, засучив рукава рубашки, перебирал в лейке серебряную трепещущую рыбу; на этой плотине, по которой столько лет мирно проезжали на своих парных возах, нагруженных пшеницей, в мохнатых шапках и синих куртках моравы и уезжали по той же плотине, запыленные мукой, с
белыми возами — на этой узкой плотине теперь между фурами и пушками, под
лошадьми и между колес толпились обезображенные страхом смерти люди, давя друг друга, умирая, шагая через умирающих и убивая друг друга для того только, чтобы, пройдя несколько шагов, быть точно так же убитыми.
Он ехал галопом в маленькой шляпе, с андреевского лентой через плечо, в раскрытом над
белым камзолом синем мундире, на необыкновенно породистой арабской серой
лошади, на малиновом, золотом шитом, чепраке.
Кутузов, нетерпеливо подталкивая свою
лошадь, плывшую иноходью под его тяжестью, и беспрестанно кивая головой, прикладывал руку к
белой кавалергардской (с красным околышем и без козырька) фуражке, которая была на нем.
В середине этого леса выскочил пред ними на дорогу коричневый с
белыми ногами заяц, и, испуганный топотом большого количества
лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще.
Приказав вести за собой
лошадь, Пьер пошел по улице к кургану, с которого он вчера смотрел на поле сражения. На кургане этом была толпа военных и слышался французский говор штабных, и виднелась седая голова Кутузова, с его
белою с красным околышем фуражкой и седым затылком, утонувшим в плечи. Кутузов смотрел в трубу вперед по большой дороге.
Генерал, за которым скакал Пьер, спустившись под гору, круто повернул влево и Пьер, потеряв его из вида, вскакал в ряды пехотных солдат, шедших впереди его. Он пытался выехать из них то вперед, то влево, то вправо; но везде были солдаты, с одинаково-озабоченными лицами, занятыми каким-то невидным, но очевидно важным делом. Все с одинаково-недовольно-вопросительным взглядом смотрели на этого толстого человека в
белой шляпе, неизвестно для чего топчущего их своею
лошадью.
Все эти люди и
лошади как будто гнались какою-то невидимою силою. Все они, в продолжение часа, во время которого их наблюдал Пьер, выплывали из разных улиц с одним и тем же желанием скорее пройти; все они одинаково, сталкиваясь с другими, начинали сердиться, драться; оскаливались
белые зубы, хмурились брови, перебрасывались всё одни и те же ругательства, и на всех лицах было одно и то же молодечески-решительное и жестко-холодное выражение, которое по утру поразило Пьера при звуке барабана на лице капрала.
— L’Empereur! L’Empereur! Le maréchal! Le duc! [Император! Император! Маршал! Герцог!] — и только что проехали сытые конвойные, как прогремела карета цугом, на серых
лошадях. Пьер мельком увидал спокойное, красивое, толстое и
белое лицо человека в треугольной шляпе. Это был один из маршалов. Взгляд маршала обратился на крупную, заметную фигуру Пьера, и в том выражении, с которым маршал этот нахмурился и отвернул лицо, Пьеру показалось сострадание и желание скрыть его.
Я — ничего себе: всматривался в открывшиеся теперь совсем подробности нового берега, глядел не без удовольствия, как скачут через камни, точно бешеные
белые лошади, буруны, кипя пеной; наблюдал, как начальство беспокоится, как появляется иногда и задумчиво поглядывает на рифы адмирал, как все примолкли и почти не говорят друг с другом.
Неточные совпадения
Под берегом раскинуты // Шатры; старухи,
лошади // С порожними телегами // Да дети видны тут. // А дальше, где кончается // Отава подкошенная, // Народу тьма! Там
белые // Рубахи баб, да пестрые // Рубахи мужиков, // Да голоса, да звяканье // Проворных кос. «Бог на́ помочь!» // — Спасибо, молодцы!
Жена попова толстая, // Попова дочка
белая, // Попова
лошадь жирная, // Пчела попова сытая, // Как колокол гудёт!» // — Ну, вот тебе хваленое // Поповское житье!
В то время когда он шел по коридору, мальчик отворил дверь во второй денник налево, и Вронский увидел рыжую крупную
лошадь и
белые ноги.
Вронский чувствовал эти направленные на него со всех сторон глаза, но он ничего не видел, кроме ушей и шеи своей
лошади, бежавшей ему навстречу земли и крупа и
белых ног Гладиатора, быстро отбивавших такт впереди его и остававшихся всё в одном и том же расстоянии.
Дамы на водах еще верят нападениям черкесов среди
белого дня; вероятно, поэтому Грушницкий сверх солдатской шинели повесил шашку и пару пистолетов: он был довольно смешон в этом геройском облачении. Высокий куст закрывал меня от них, но сквозь листья его я мог видеть все и отгадать по выражениям их лиц, что разговор был сентиментальный. Наконец они приблизились к спуску; Грушницкий взял за повод
лошадь княжны, и тогда я услышал конец их разговора: