Его собственный стратегический план, который, очевидно, теперь
и думать нечего было привести в исполнение, был им забыт.
Неточные совпадения
«Всё это так должно было быть
и не могло быть иначе, —
думал Пьер, — поэтому
нечего спрашивать, хорошо ли это или дурно? Хорошо, потому что определенно,
и нет прежнего мучительного сомнения». Пьер молча держал руку своей невесты
и смотрел на ее поднимающуюся
и опускающуюся прекрасную грудь.
—
Нечего говорить! Ему велят, он не только на тебе, на ком хочешь женится; а ты свободна выбирать… Поди к себе, обдумай
и через час приди ко мне
и при нем скажи: да или нет. Я знаю, ты станешь молиться. Ну, пожалуй, молись. Только лучше
подумай. Ступай.
— К главнокомандующему вам ходить
нечего, — говорил князь Андрей, — он наговорит вам кучу любезностей, скажет, чтобы приходили к нему обедать («это было бы еще не так плохо для службы по той субординации»,
подумал Борис), но из этого дальше ничего не выйдет; нас, адъютантов
и ординарцев, скоро будет батальон.
«Чтó это может быть? —
подумал Ростов. — Неприятель в тылу наших войск? Не может быть, —
подумал Ростов,
и ужас страха за себя
и за исход всего сражения вдруг нашел на него. — Чтó бы это ни было, однако, —
подумал он, — теперь уже
нечего объезжать. Я должен искать главнокомандующего здесь,
и ежели всё погибло, то
и мое дело погибнуть со всеми вместе».
«Я сам знаю, как мы невластны в своих симпатиях
и антипатиях», —
думал князь Андрей, — «
и потому
нечего думать о том, чтобы представить лично мою записку о военном уставе государю, но дело будет говорить само за себя». Он передал о своей записке старому фельдмаршалу, другу отца. Фельдмаршал, назначив ему час, ласково принял его
и обещался доложить государю. Через несколько дней было объявлено князю Андрею, что он имеет явиться к военному министру, графу Аракчееву.
― Я
думаю… ― сказал Пьер. ― Ему
нечего прощать… Ежели бы я был на его месте… ― По связи воспоминаний, Пьер мгновенно перенесся воображением к тому времени, когда он, утешая ее, сказал ей, что ежели бы он был не он, а лучший человек в мире
и свободен, то он на коленях просил бы ее руки,
и то же чувство жалости, нежности, любви охватило его,
и те же слова были у него на устах. Но она не дала ему времени сказать их.
И он вспомнил то робкое, жалостное выражение, с которым Анна, отпуская его, сказала: «Всё-таки ты увидишь его. Узнай подробно, где он, кто при нем. И Стива… если бы возможно! Ведь возможно?» Степан Аркадьич понял, что означало это: «если бы возможно» — если бы возможно сделать развод так, чтоб отдать ей сына… Теперь Степан Аркадьич видел, что об этом
и думать нечего, но всё-таки рад был увидеть племянника.
— Мне кажется, папа, что тут
и думать нечего. Как же я оставлю Дидю в таком положении одну? Она так привыкла ко мне, любит меня. Я останусь у Стабровских.
Что выходит из тесного круга обыденной жизни, постоянно им видимой, о том он имеет лишь смутные понятия, да ни мало и не заботится, находя, что то уж совсем другое, об этом уж нашему брату
и думать нечего…
—
И думать нечего, — настаивал Ефим Андреич. — Ведь мы не чужие, Петр Елисеич… Ежели разобрать, так и я-то не о себе хлопочу: рудника жаль, если в чужие руки попадет. Чужой человек, чужой и есть… Сегодня здесь, завтра там, а мы, заводские, уж никуда не уйдем. Свое лихо… Как пошлют какого-нибудь инженера на рудник-то, так я тогда что буду делать?
Неточные совпадения
«Это всё само собой, —
думали они, —
и интересного
и важного в этом ничего нет, потому что это всегда было
и будет.
И всегда всё одно
и то же. Об этом нам
думать нечего, это готово; а нам хочется выдумать что-нибудь свое
и новенькое. Вот мы выдумали в чашку положить малину
и жарить ее на свечке, а молоко лить фонтаном прямо в рот друг другу. Это весело
и ново,
и ничего не хуже, чем пить из чашек».
Но после этого часа прошел еще час, два, три, все пять часов, которые он ставил себе самым дальним сроком терпения,
и положение было все то же;
и он всё терпел, потому что больше делать было
нечего, как терпеть, каждую минуту
думая, что он дошел до последних пределов терпения
и что сердце его вот-вот сейчас разорвется от сострадания.
Последний отдел долгов — в магазины, в гостиницы
и портному — были такие, о которых
нечего думать.
«Впрочем, это дело кончено,
нечего думать об этом», сказал себе Алексей Александрович.
И,
думая только о предстоящем отъезде
и деле ревизии, он вошел в свой нумер
и спросил у провожавшего швейцара, где его лакей; швейцар сказал, что лакей только что вышел. Алексей Александрович велел себе подать чаю, сел к столу
и, взяв Фрума, стал соображать маршрут путешествия.
«Что ж? почему ж не проездиться? —
думал между тем Платонов. — Авось-либо будет повеселее. Дома же мне делать
нечего, хозяйство
и без того на руках у брата; стало быть, расстройства никакого. Почему ж, в самом деле, не проездиться?»