Неточные совпадения
Я еще
не чувствую за собою этой слабости, но у меня
есть одна petite personne, [девушка,] которая очень несчастлива с
отцом, une parente à nous, une princesse [наша родственница, княжна] Болконская.
— Послушайте, князь, — сказала она, — я никогда
не просила вас, никогда
не буду просить, никогда
не напоминала вам о дружбе моего
отца к вам. Но теперь, я Богом заклинаю вас, сделайте это для моего сына, и я
буду считать вас благодетелем, — торопливо прибавила она. — Нет, вы
не сердитесь, а вы обещайте мне. Я просила Голицына, он отказал. Soyez le bon enfant que vous avez été, [
Будьте тем добрым, каким вы бывали прежде,] — говорила она, стараясь улыбаться, тогда как в ее глазах
были слезы.
Пьер с десятилетнего возраста
был послан с гувернером-аббатом за границу, где он пробыл до двадцатилетнего возраста. Когда он вернулся в Москву,
отец отпустил аббата и сказал молодому человеку: «Теперь ты поезжай в Петербург, осмотрись и выбирай. Я на всё согласен. Вот тебе письмо к князю Василью, и вот тебе деньги. Пиши обо всем, я тебе во всем помога». Пьер уже три месяца выбирал карьеру и ничего
не делал. Про этот выбор и говорил ему князь Андрей. Пьер потер себе лоб.
— А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но, я по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что
отец ваш богат, я
не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего
не будем просить и
не примем от него.
— Ah, mon ami, oubliez les torts qu’on a pu avoir envers vous, pensez que c’est votre père… peut-être à l’agonie. — Она вздохнула. — Je vous ai tout de suite aimé comme mon fils. Fiez vous à moi, Pierre. Je n’oublierai pas vos intérêts. [Забудьте, друг мой, в чем
были против вас неправы, подумайте, что это ваш
отец… может
быть при смерти. Я тотчас полюбила вас, как сына. Доверьтесь мне, Пьер. Я
не забуду ваших интересов.]
— Как здоровье… — Он замялся,
не зная, прилично ли назвать умирающего графом; назвать же
отцом ему
было совестно.
— Peut-être plus tard je vous dirai, mon cher, que si je n’avais pas été là, Dieu sait ce qui serait arrivé. Vous savez, mon oncle avant-hier encore me promettait de ne pas oublier Boris. Mais il n’a pas eu le temps. J’espère, mon cher ami, que vous remplirez le désir de votre père. [После я, может
быть, расскажу вам, что если б я
не была там, то Бог знает, чтó бы случилось. Вы знаете, что дядюшка третьего дня обещал мне
не забыть Бориса, но
не успел. Надеюсь, мой друг, вы исполните желание
отца.]
Она говорила, что граф умер так, как и она желала бы умереть, что конец его
был не только трогателен, но и назидателен; последнее же свидание
отца с сыном
было до того трогательно, что она
не могла вспомнить его без слез, и что она
не знает, — кто лучше вел себя в эти страшные минуты:
отец ли, который так всё и всех вспомнил в последние минуты и такие трогательные слова сказал сыну, или Пьер, на которого жалко
было смотреть, как он
был убит и как, несмотря на это, старался скрыть свою печаль, чтобы
не огорчить умирающего
отца.
Княжна испуганно взглядывала на близко от нее блестящие глаза
отца; красные пятна переливались по ее лицу, и видно
было, что она ничего
не понимает и так боится, что страх помешает ей понять все дальнейшие толкования
отца, как бы ясны они ни
были.
Виноват ли
был учитель или виновата
была ученица, но каждый день повторялось одно и то же: у княжны мутилось в глазах, она ничего
не видела,
не слышала, только чувствовала близко подле себя сухое лицо строгого
отца, чувствовала его дыхание и запах и только думала о том, как бы ей уйти поскорее из кабинета и у себя на просторе понять задачу.
Отец мне ничего
не говорил о женихе, но сказал только, что получил письмо и ждет посещения князя Василия; чтó касается до плана супружества относительно меня, я вам скажу, милый и бесценный друг, что брак, по-моему,
есть божественное установление, которому нужно подчиняться.
И в то время как князь Андрей (
не с тем брюзгливым выражением лица и манерами, которые он напускал на себя в гостиных, а с тем оживленным лицом, которое у него
было, когда он разговаривал с Пьером) входил к
отцу, старик сидел в уборной на широком, сафьяном обитом, кресле, в пудроманте, предоставляя свою голову рукам Тихона.
— Одно, чтó тяжело для меня, — я тебе по правде скажу, André, — это образ мыслей
отца в религиозном отношении. Я
не понимаю, как человек с таким огромным умом
не может видеть того, чтó ясно, как день, и может так заблуждаться? Вот это составляет одно мое несчастие. Но и тут в последнее время я вижу тень улучшения. В последнее время его насмешки
не так язвительны, и
есть один монах, которого он принимал и долго говорил с ним.
Коляска шестериком стояла у подъезда. На дворе
была темная осенняя ночь. Кучер
не видел дышла коляски. На крыльце суетились люди с фонарями. Огромный дом горел огнями сквозь свои большие окна. В передней толпились дворовые, желавшие проститься с молодым князем; в зале стояли все домашние: Михаил Иванович, m-lle Bourienne, княжна Марья и княгиня. Князь Андрей
был позван в кабинет к
отцу, который с-глазу-на-глаз хотел проститься с ним. Все ждали их выхода.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик-запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «
Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То-то, братцы,
будет слава нам с Каменскиим
отцом…» Песня эта
была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим
отцом» вставляли слова: «Кутузовым
отцом».
Пьер
был принят Анной Павловной с оттенком грусти, относившейся, очевидно, к свежей потере, постигшей молодого человека, к смерти графа Безухова (все постоянно считали долгом уверять Пьера, что он очень огорчен кончиною
отца, которого он почти
не знал), — и грусти точно такой же, как и та высочайшая грусть, которая выражалась при упоминаниях об августейшей императрице Марии Феодоровне.
«Зачем они писали, зачем Лиза говорила мне про это? Ведь этого
не может
быть! — говорила она себе, взглядывая в зеркало. — Как я выйду в гостиную? Ежели бы он даже мне понравился, я бы
не могла
быть теперь с ним сама собою». Одна мысль о взгляде ее
отца приводила ее в ужас.
Несмотря на то, что между Анатолем и m-lle Bourienne ничего
не было сказано, они совершенно поняли друг друга в отношении первой части романа, до появления pauvre mère, поняли, что им нужно много сказать друг другу тайно, и потому с утра они искали случая увидаться наедине. В то время как княжна прошла в обычный час к
отцу, m-lle Bourienne сошлась с Анатолем в зимнем саду.
И как ни дороги, ни милы мне многие люди —
отец, сестра, жена, — самые дорогие мне люди, — но, как ни страшно и [ни] неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над людьми, за любовь к себе людей, которых я
не знаю и
не буду знать, за любовь вот этих людей», подумал он, прислушиваясь к говору на дворе Кутузова.
— Что́ ж делать, возьми, коли
не уступают. Да, батюшка ты мой, я
было и забыл. Ведь надо еще другую антре на стол. Ах,
отцы мои! — Он схватился за голову. — Да кто же мне цветы привезет? Митинька! А Митинька! Скачи ты, Митинька, в подмосковную, — обратился он к вошедшему на его зов управляющему, — скачи ты в подмосковную и вели ты сейчас нарядить барщину Максимке-садовнику. Скажи, чтобы все оранжереи сюда воло́к, укутывал бы войлоками. Да чтобы мне двести горшков тут к пятнице
были.
«Анатоль ездил к ней занимать у нее денег и целовал ее в голые плечи. Она
не давала ему денег, но позволяла целовать себя.
Отец, шутя, возбуждал ее ревность; она с спокойною улыбкой говорила, что она
не так глупа, чтобы
быть ревнивою: пусть делает, что́ хочет, говорила она про меня. Я спросил у нее однажды,
не чувствует ли она признаков беременности. Она засмеялась презрительно и сказала, что она
не дура, чтобы желать иметь детей, и что от меня детей у нее
не будет».
Княжна
не упала, с ней
не сделалось дурноты. Она
была уже бледна, но когда она услыхала эти слова, лицо ее изменилось, и что-то просияло в ее лучистых, прекрасных глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая от печалей и радостей этого мира, разлилась сверх той сильной печали, которая
была в ней. Она забыла весь страх к
отцу, подошла к нему, взяла его за руку, потянула к себе и обняла за сухую, жилистую шею.
Когда княжна Марья вернулась от
отца, маленькая княгиня сидела за работой, и с тем особенным выражением внутреннего и счастливо-спокойного взгляда, свойственного только беременным женщинам, посмотрела на княжну Марью. Видно
было, что глаза ее
не видали княжны Марьи, а смотрели вглубь — в себя — во что-то счастливое и таинственное, совершающееся в ней.
Она решилась
не говорить ей и уговорила
отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно
было быть на-днях.
Сказать «завтра» и выдержать тон приличия
было не трудно, но приехать одному домой, увидать сестер, брата, мать,
отца, признаваться и просить денег, на которые
не имеешь права после данного честного слова,
было ужасно.
Вскоре после возвращения князя Андрея, старый князь отделил сына и дал ему Богучарово, большое имение, находившееся в 40 верстах от Лысых Гор. Частью по причине тяжелых воспоминаний, связанных с Лысыми Горами, частью потому, что
не всегда князь Андрей чувствовал себя в силах переносить характер
отца, частью и потому, что ему нужно
было уединение, князь Андрей воспользовался Богучаровым, строился там и проводил в нем бо́льшую часть времени.
Князь Андрей, после Аустерлицкой кампании, твердо решил никогда
не служить более в военной службе; и когда началась война, и все должны
были служить, он, чтоб отделаться от действительной службы, принял должность под начальством
отца по сбору ополчения. Старый князь с сыном как бы переменились ролями после кампании 1805 года. Старый князь, возбужденный деятельностью, ожидал всего хорошего от настоящей кампании; князь Андрей, напротив,
не участвуя в войне и в тайне души сожалея о том, видел одно дурное.
Князь Андрей вздохнул и распечатал другой конверт. Это
было на двух листочках мелко исписанное письмо от Билибина. Он сложил его
не читая и опять прочел письмо
отца, кончавшееся словами: «скачи в Корчеву и исполни!»
— После Аустерлица! — мрачно сказал князь Андрей. — Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я
не буду. И
не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я
не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, — успокоиваясь продолжал князь Андрей. — Теперь ополченье,
отец главнокомандующим 3-го округа, и единственное средство мне избавиться от службы —
быть при нем.
— Да, mais ce n’est pas comme vous l’entendez, [но
не так, как ты думаешь.] продолжал князь Андрей. — Я ни малейшего добра
не желал и
не желаю этому мерзавцу-протоколисту, который украл какие-то сапоги у ополченцев; я даже очень
был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко
отца, то
есть опять себя же.
Князь Андрей говорил это с таким увлечением, что Пьер невольно подумал о том, что мысли эти наведены
были Андрею его
отцом. Он ничего
не отвечал ему.
—
Отец, что́ ты сказал такое, Бог тебя прости. — Она перекрестилась. — Господи, прости его. Матушка, что ж это?… — обратилась она к княжне Марье. Она встала и чуть
не плача стала собирать свою сумочку. Ей, видно,
было и страшно, и стыдно, что она пользовалась благодеяниями в доме, где могли говорить это, и жалко, что надо
было теперь лишиться благодеяний этого дома.
Странница успокоилась и, наведенная опять на разговор, долго потом рассказывала про
отца Амфилохия, который
был такой святой жизни, что от ручки его ладоном пахло, и о том, как знакомые ей монахи в последнее ее странствие в Киев дали ей ключи от пещер, и как она, взяв с собой сухарики, двое суток провела в пещерах с угодниками. «Помолюся одному, почитаю, пойду к другому. Сосну, опять пойду приложусь; и такая, матушка, тишина, благодать такая, что и на свет Божий выходить
не хочется».
Перед ужином князь Андрей, вернувшись назад в кабинет
отца, застал старого князя в горячем споре с Пьером. Пьер доказывал, что придет время, когда
не будет больше войны. Старый князь, подтрунивая, но
не сердясь, оспаривал его.
Не было возможности ехать туда или
не ехать туда;
не было этих 24 часов суток, которые столькими различными способами можно
было употребить;
не было этого бесчисленного множества людей, из которых никто
не был ближе, никто
не был дальше;
не было этих неясных и неопределенных денежных отношений с
отцом,
не было напоминания об ужасном проигрыше Долохову!
— Сейчас, сейчас,
не ходи, папа, — крикнула она
отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он
был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
— Так весело, как никогда в жизни! — сказала она, и князь Андрей заметил, как быстро поднялись
было ее худые руки, чтоб обнять
отца и тотчас же опустились. Наташа
была так счастлива, как никогда еще в жизни. Она
была на той высшей ступени счастия, когда человек делается вполне добр и хорош, и
не верит в возможность зла, несчастия и горя.
Дам
не было никого кроме маленькой дочери Сперанского (с длинным лицом, похожим на
отца) и ее гувернантки.
На другой день после своего объяснения с матерью, Наташа ждала целый день Болконского, но он
не приехал. На другой, на третий день
было то же самое. Пьер также
не приезжал, и Наташа,
не зная того, что князь Андрей уехал к
отцу,
не могла объяснить его отсутствия.
— Я
не был у вас всё это время, потому что
был у
отца: мне нужно
было переговорить с ним о весьма важном деле. Я вчера ночью только вернулся, — сказал он, взглянув на Наташу. — Мне нужно переговорить с вами, графиня, — прибавил он после минутного молчания.
— Мой
отец, которому я сообщил свои планы, непременным условием согласия положил то, чтобы свадьба
была не раньше года. И это-то я хотел сообщить вам, — сказал князь Андрей.
Зимою в Лысые Горы приезжал князь Андрей,
был весел, кроток и нежен, каким его давно
не видала княжна Марья. Она предчувствовала, что с ним что-то случилось, но он
не сказал ничего княжне Марье о своей любви. Перед отъездом князь Андрей долго беседовал о чем-то с
отцом и княжна Марья заметила, что перед отъездом оба
были недовольны друг другом.
Мне кажется, что мой
отец, преимущественно вследствие своего взгляда на политические дела и предвидя столкновения, которые у него
будут, вследствие его манеры,
не стесняясь ни с кем, высказывать свои мнения, неохотно говорит о поездке в Москву.
— Отчего же мне на ней
не жениться? — говорил он дочери. — Славная княгиня
будет! — И в последнее время, к недоуменью и удивлению своему, княжна Марья стала замечать, что
отец ее действительно начинал больше и больше приближать к себе француженку. Княжна Марья написала князю Андрею о том, как
отец принял его письмо; но утешала брата, подавая надежду примирить
отца с этою мыслью.
Во-первых, ему жалко
было потерять из дома Наташу, которую он любил больше всех из семьи; во-вторых, он с своей гусарской точки зрения жалел о том, что его
не было при этом, потому что он бы показал этому Болконскому, что совсем
не такая большая честь родство с ним и что, ежели он любит Наташу, то может обойтись и без разрешения сумасбродного
отца.
Николай выразил Наташе свое неудовольствие о том, что свадьба
была отложена на год; но Наташа с ожесточением напустилась на брата, доказывая ему, что это
не могло
быть иначе, что дурно бы
было вступить в семью против воли
отца, что она сама этого хотела.
Срок возвращения князя Андрея и его женитьбы приближался, а его поручение приготовить к тому
отца не только
не было исполнено, но дело напротив казалось совсем испорчено, и напоминание о графине Ростовой выводило из себя старого князя, и так уже большую часть времени бывшего
не в духе.
И вдруг в такие-то минуты, при ней, этот
отец, которого она осуждала, или искал очки, ощупывая подле них и
не видя, или забывал то, что́ сейчас
было, или делал слабевшими ногами неверный шаг и оглядывался,
не видал ли кто его слабости, или, что́
было хуже всего, он за обедом, когда
не было гостей, возбуждавших его, вдруг задремывал, выпуская салфетку, и склонялся над тарелкой, трясущеюся головой.
— Но что́ же делать? До года остается только несколько месяцев. И это
не может
быть. Я бы только желала избавить брата от первых минут. Я желала бы, чтоб они скорее приехали. Я надеюсь сойтись с нею… Вы их давно знаете, — сказала княжна Марья, — скажите мне, положа руку на сердце, всю истинную правду, что́ это за девушка и как вы находите ее? Но всю правду; потому что, вы понимаете, Андрей так много рискует, делая это против воли
отца, что я бы желала знать…
— Ты видишь ли, я его давно знаю, и Машеньку, твою золовку, люблю. Золовки — колотовки, ну а уж эта мухи
не обидит. Она меня просила ее с тобой свести. Ты завтра с
отцом к ней поедешь, да приласкайся хорошенько: ты моложе ее. Как твой-то приедет, а уж ты и с сестрой и с
отцом знакома, и тебя полюбили. Так или нет? Ведь лучше
будет?