— Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, — сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, — но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею
правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?
Неточные совпадения
— Ну, ну, шучу, шучу, — сказал он. — Помни одно, княжна: я держусь тех
правил, что девица имеет полное право выбирать. И даю тебе свободу. Помни одно: от твоего решения зависит счастье жизни твоей. Обо мне нечего
говорить.
«Ах, что́ вы со мной сделали?» всё
говорило оно, и князь Андрей почувствовал, что в душе его оторвалось что-то, что он виноват в вине, которую ему не
поправить и не забыть.
«Нет, теперь сделавшись bas bleu, [синим чулком,] она навсегда отказалась от прежних увлечений, —
говорил он сам себе. — Не было примера, чтобы bas bleu имели сердечные увлечения», — повторял он сам себе неизвестно откуда извлеченное
правило, которому несомненно верил. Но, странное дело, присутствие Бориса в гостиной жены (а он был почти постоянно), физически действовало на Пьера: оно связывало все его члены, уничтожало бессознательность и свободу его движений.
Он сидел немножко боком на кресле подле графини,
поправляя правою рукой чистейшую, облитую перчатку на левой,
говорил с особенным, утонченным поджатием губ об увеселениях высшего петербургского света и с кроткою насмешливостью вспоминал о прежних московских временах и московских знакомых.
Грабят чужие дома, пускают фальшивые ассигнации, да хуже всего, убивают моих детей, моего отца и
говорят о
правилах войны и великодушии к врагам.
Войну такого рода назвали партизанскою и полагали, что, назвав ее так, объяснили ее значение. Между тем, такого рода война не только не подходит ни под какие
правила, но прямо противуположна известному и, признанному за непогрешимое, тактическому
правилу.
Правило это
говорит, что атакующий должен сосредоточивать свои войска с тем, чтобы в момент боя быть сильнее противника.
В то время как Денисов
говорил с эсаулом, Петя, сконфуженный холодным тоном Денисова и предполагая, что причиной этого тона было положение его панталон, под шинелью
поправлял так, чтобы никто этого не заметил, взбившиеся панталоны, стараясь иметь вид как можно воинственнее.
Всё это по 50-тилетней привычке физически тревожно подействовало на старого генерала; он озабоченно торопливо ощупал себя,
поправил шляпу и в раз, в ту минуту как государь, выйдя из саней, поднял к нему глаза, подбодрившись и вытянувшись, подал рапорт и стал
говорить своим мерным, заискивающим голосом.
Он составлял себе, как
говорил, серьезную библиотеку и зa
правило поставлял прочитывать все те книги, которые он покупал.
Неточные совпадения
Анна Андреевна. Очень почтительным и самым тонким образом. Все чрезвычайно хорошо
говорил.
Говорит: «Я, Анна Андреевна, из одного только уважения к вашим достоинствам…» И такой прекрасный, воспитанный человек, самых благороднейших
правил! «Мне, верите ли, Анна Андреевна, мне жизнь — копейка; я только потому, что уважаю ваши редкие качества».
— Конституция, доложу я вам, почтеннейшая моя Марфа Терентьевна, —
говорил он купчихе Распоповой, — вовсе не такое уж пугало, как люди несмысленные о сем полагают. Смысл каждой конституции таков: всякий в дому своем благополучно да почивает! Что же тут, спрашиваю я вас, сударыня моя, страшного или презорного? [Презорный — презирающий
правила или законы.]
— Оно и лучше, Агафья Михайловна, не прокиснет, а то у нас лед теперь уж растаял, а беречь негде, — сказала Кити, тотчас же поняв намерение мужа и с тем же чувством обращаясь к старухе. — Зато ваше соленье такое, что мама
говорит, нигде такого не едала, — прибавила она, улыбаясь и
поправляя на ней косынку.
«Ах да!» Он опустил голову, и красивое лицо его приняло тоскливое выражение. «Пойти или не пойти?»
говорил он себе. И внутренний голос
говорил ему, что ходить не надобно, что кроме фальши тут ничего быть не может, что
поправить, починить их отношения невозможно, потому что невозможно сделать ее опять привлекательною и возбуждающею любовь или его сделать стариком, неспособным любить. Кроме фальши и лжи, ничего не могло выйти теперь; а фальшь и ложь были противны его натуре.
— Ты бы слушал меня, — с досадой отвечал Левин. — Я
говорил, установи тетивы и потом ступени врубай. Теперь не
поправишь. Делай, как я велел, — руби новую.