Толстый человек поднялся, нахмурившись пожал плечами, и очевидно желая выразить твердость, стал, не глядя вокруг себя, надевать камзол; но вдруг губы его задрожали, и он заплакал, сам сердясь на себя, как плачут взрослые сангвинические люди.
Генерал, за которым скакал Пьер, спустившись под гору, круто повернул влево и Пьер, потеряв его из вида, вскакал в ряды пехотных солдат, шедших впереди его. Он пытался выехать из них то вперед, то влево, то вправо; но везде были солдаты, с одинаково-озабоченными лицами, занятыми каким-то невидным, но очевидно важным делом. Все с одинаково-недовольно-вопросительным взглядом смотрели на этого
толстого человека в белой шляпе, неизвестно для чего топчущего их своею лошадью.
— Смотрите, ей Богу, Безухов! — говорила Наташа, высовываясь в окно кареты и глядя на высокого,
толстого человека в кучерском кафтане, очевидно, наряженного барина по походке и осанке, который рядом с желтым, безбородым старичком в фризовой шинели подошел под арку Сухаревой башни.
И действительно, в этом большом,
толстом человеке в мужицком кафтане, караульные другого дня уже не видели того живого человека, который так отчаянно дрался с мародером и с конвойными солдатами и сказал торжественную фразу о спасении ребенка, а видели только 17-го из содержащихся зачем-то, по приказанию высшего начальства, взятых русских.
Неточные совпадения
Вскоре после маленькой княгини вошел массивный,
толстый молодой
человек с стриженою головой, в очках, светлых панталонах по тогдашней моде, с высоким жабо и в коричневом фраке.
Этот
толстый молодой
человек был незаконный сын знаменитого Екатерининского вельможи, графа Безухова, умиравшего теперь в Москве.
Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого,
толстого и смирного
человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.
Князь Василий сидел на кресле, в своей фамильярной позе, высоко заложив ногу на ногу. Щеки его сильно перепрыгивали и, опустившись, казались
толще внизу; но он имел вид
человека, мало занятого разговором двух дам.
Большинство присутствовавших были старые, почтенные
люди с широкими, самоуверенными лицами,
толстыми пальцами, твердыми движениями и голосами.
Князь Андрей вошел в небогатый опрятный кабинет и у стола увидал сорокалетнего
человека с длинною талией, с длинною, коротко-обстриженною головой и
толстыми морщинами, с нахмуренными бровями над каре-зелеными тупыми глазами и висячим красным носом. Аракчеев поворотил к нему голову, не глядя на него.
Он вышел, быстро подрагивая на каждом шагу и откинув несколько назад голову. Вся его потолстевшая, короткая фигура с широкими,
толстыми плечами и невольно выставленным вперед животом и грудью, имела тот представительный, осанистый вид, который имеют в холе живущие сорокалетние
люди. Кроме того видно было, что он в этот день находился в самом хорошем расположении духа.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим
толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись
люди на этот странный, очевидно-одинокий смех.
— L’Empereur! L’Empereur! Le maréchal! Le duc! [Император! Император! Маршал! Герцог!] — и только что проехали сытые конвойные, как прогремела карета цугом, на серых лошадях. Пьер мельком увидал спокойное, красивое,
толстое и белое лицо
человека в треугольной шляпе. Это был один из маршалов. Взгляд маршала обратился на крупную, заметную фигуру Пьера, и в том выражении, с которым маршал этот нахмурился и отвернул лицо, Пьеру показалось сострадание и желание скрыть его.
Выехав с своею свитой — графом
Толстым, князем Волконским, Аракчеевым и другими, 7-го декабря из Петербурга, государь 11-го декабря приехал в Вильну и в дорожных санях прямо подъехал к зàмку. У зàмка, несмотря на сильный мороз, стояло
человек сто генералов и штабных офицеров, в полной парадной форме, и почетный караул Семеновского полка.
Приятелей наших встретили в передней два рослые лакея в ливрее; один из них тотчас побежал за дворецким. Дворецкий,
толстый человек в черном фраке, немедленно явился и направил гостей по устланной коврами лестнице в особую комнату, где уже стояли две кровати со всеми принадлежностями туалета. В доме, видимо, царствовал порядок: все было чисто, всюду пахло каким-то приличным запахом, точно в министерских приемных.
На столе возле кровати стоял пустой штоф; а в головах, пришпиленные булавками к стене, виднелись два акварельных рисунка: на одном, сколько можно было понять, был представлен
толстый человек с гитарой в руках — вероятно, Недопюскин; другой изображал скачущего всадника…
Этот знаток вин привез меня в обер-полицмейстерский дом на Тверском бульваре, ввел в боковую залу и оставил одного. Полчаса спустя из внутренних комнат вышел
толстый человек с ленивым и добродушным видом; он бросил портфель с бумагами на стул и послал куда-то жандарма, стоявшего в дверях.
Минуту спустя дверь отворилась, и вошел, или, лучше сказать, влез
толстый человек в зеленом сюртуке. Голова его неподвижно покоилась на короткой шее, казавшейся еще толще от двухэтажного подбородка. Казалось, и с виду он принадлежал к числу тех людей, которые не ломали никогда головы над пустяками и которых вся жизнь катилась по маслу.
Неточные совпадения
Земляника, попечитель богоугодных заведений, очень
толстый, неповоротливый и неуклюжий
человек, но при всем том проныра и плут. Очень услужлив и суетлив.
И этот вопрос всегда вызывал в нем другой вопрос — о том, иначе ли чувствуют, иначе ли любят, иначе ли женятся эти другие
люди, эти Вронские, Облонские… эти камергеры с
толстыми икрами.
— Что для меня Россия? — отвечал ее кавалер, — страна, где тысячи
людей, потому что они богаче меня, будут смотреть на меня с презрением, тогда как здесь — здесь эта
толстая шинель не помешала моему знакомству с вами…
Если ты над нею не приобретешь власти, то даже ее первый поцелуй не даст тебе права на второй; она с тобой накокетничается вдоволь, а года через два выйдет замуж за урода, из покорности к маменьке, и станет себя уверять, что она несчастна, что она одного только
человека и любила, то есть тебя, но что небо не хотело соединить ее с ним, потому что на нем была солдатская шинель, хотя под этой
толстой серой шинелью билось сердце страстное и благородное…
Нельзя утаить, что почти такого рода размышления занимали Чичикова в то время, когда он рассматривал общество, и следствием этого было то, что он наконец присоединился к
толстым, где встретил почти всё знакомые лица: прокурора с весьма черными густыми бровями и несколько подмигивавшим левым глазом так, как будто бы говорил: «Пойдем, брат, в другую комнату, там я тебе что-то скажу», —
человека, впрочем, серьезного и молчаливого; почтмейстера, низенького
человека, но остряка и философа; председателя палаты, весьма рассудительного и любезного
человека, — которые все приветствовали его, как старинного знакомого, на что Чичиков раскланивался несколько набок, впрочем, не без приятности.