Неточные совпадения
Анна Павловна почти закрыла
глаза в знак того, что ни она, ни кто
другой не могут судить про то, что́ угодно или нравится императрице.
— Вы не видали еще, или: — вы не знакомы с ma tante? [тетушкой?] — говорила Анна Павловна приезжавшим гостям и весьма серьезно подводила их к маленькой старушке в высоких бантах, выплывшей из
другой комнаты, как скоро стали приезжать гости, называла их по имени, медленно переводя
глаза с гостя на ma tante, [тетушку,] и потом отходила.
Другой голос невысокого человека, с ясными голубыми
глазами, особенно поражавший среди этих всех пьяных голосов своим трезвым выражением, закричал от окна: — Иди сюда — разойми пари! — Это был Долохов, семеновский офицер, известный игрок и бретёр, живший вместе с Анатолем. Пьер, улыбался, весело глядя вокруг себя.
Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с-глазу-на-глаз поговорить с
другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
Князь Василий замолчал, и щеки его начали нервически подергиваться то на одну, то на
другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных.
Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло-шутливо, то испуганно оглядывались.
Князь Василий стоял с
другой стороны двери, близко к креслу, за резным бархатным стулом, который он поворотил к себе спинкой, и, облокотив на нее левую руку со свечой, крестился правою, каждый раз поднимая
глаза кверху, когда приставлял персты ко лбу.
Жюли, однако, не льстила своему
другу: действительно,
глаза княжны, большие, глубокие и лучистые (как будто лучи теплого света иногда снопами выходили из них), были так хороши, что очень часто, несмотря на некрасивость всего лица,
глаза эти делались привлекательнее красоты.
Князь Андрей строго посмотрел на нее. На лице князя Андрея вдруг выразилось озлобление. Он ничего не сказал ей, но посмотрел на ее лоб и волосы, не глядя в
глаза, так презрительно, что француженка покраснела и ушла, ничего не сказав. Когда он подошел к комнате сестры, княгиня уже проснулась, и ее веселый голосок, торопивший одно слово за
другим, послышался из отворенной двери. Она говорила, как будто после долгого воздержания ей хотелось вознаградить потерянное время.
Они молча стояли
друг против
друга. Быстрые
глаза старика прямо были устремлены в
глаза сына. Что-то дрогнуло в нижней части лица старого князя.
Поручик никогда не смотрел в
глаза человеку, с кем говорил;
глаза его постоянно перебегали с одного предмета на
другой.
— Продай матушку̀, — ударяя на последнем слоге, говорил
другой солдат, обращаясь к немцу, который, опустив
глаза, сердито и испуганно шел широким шагом.
«Ради… ого-го-го-го-го!…» раздалось по рядам. Угрюмый солдат, шедший слева, крича, оглянулся
глазами на Багратиона с таким выражением, как будто говорил: «сами знаем»;
другой, не оглядываясь и как будто боясь развлечься, разинув рот, кричал и проходил.
Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим
другого начальника и молча, остановившимися
глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в
глаза экзаменатору.
Он открыл
глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой-то солдатик сидел теперь голый по
другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
Он пристально и вопросительно смотрел в
глаза своему
другу, видимо тщетно отыскивая разрешения какого-то вопроса.
Государь, окруженный свитою военных и невоенных, был на рыжей, уже
другой, чем на смотру, энглизированной кобыле и, склонившись на бок, грациозным жестом держа золотой лорнет у
глаза, смотрел в него на лежащего ничком, без кивера, с окровавленною головою солдата.
Старая графиня, не выпуская его руки, которую она всякую минуту целовала, сидела с ним рядом; остальные, столпившись вокруг них, ловили каждое его движенье, слово, взгляд, и не спускали с него восторженно-влюбленных
глаз. Брат и сестры спорили и перехватывали места
друг у
друга поближе к нему, и дрались за то, кому принести чай, платок, трубку.
Но
глаза их, встретившись, сказали
друг другу «ты» и нежно поцеловались.
— Р…аз! Два! Три!… — сердито прокричал Денисов и отошел в сторону. Оба пошли по протоптанным дорожкам всё ближе и ближе, в тумане узнавая
друг друга. Противники имели право, сходясь до барьера, стрелять, когда кто захочет. Долохов шел медленно, не поднимая пистолета, вглядываясь своими светлыми, блестящими, голубыми
глазами в лицо своего противника. Рот его, как и всегда, имел на себе подобие улыбки.
— Осмелюсь просить ваше сиятельство потесниться крошечку, вот для них, — сказал смотритель, входя в комнату и вводя за собой
другого, остановленного за недостатком лошадей проезжающего. Проезжающий был приземистый, ширококостый, желтый, морщинистый старик с седыми нависшими бровями над блестящими, неопределенного сероватого цвета,
глазами.
Когда всё было готово, проезжающий открыл
глаза, придвинулся к столу и налив себе один стакан чаю, налил
другой безбородому старичку и подал ему.
Пьер ничего не говорил; он удивленно, не спуская
глаз, смотрел на своего
друга.
На
другой день, полковой командир позвал к себе Денисова и сказал ему, закрыв раскрытыми пальцами
глаза: «Я на это смотрю вот так, я ничего не знаю и дела не начну; но советую съездить в штаб и там, в провиантском ведомстве уладить это дело, и, если возможно, расписаться, что получили столько-то провианту; в противном случае, требованье записано на пехотный полк: дело поднимется и может кончиться дурно».
Другой сосед старика, неподвижно лежавший с закинутою головой, довольно далеко от него, был молодой солдат с восковою бледностью на курносом, покрытом еще веснушками, лице и с закаченными под веки
глазами.
Сперанский не перебегал
глазами с одного лица на
другое, как это невольно делается при входе в большое общество, и не торопился говорить. Он говорил тихо, с уверенностью, что будут слушать его, и смотрел только на то лицо, с которым говорил.
Борис помнил ту Наташу в коротеньком платье, с черными, блестящими из под локонов
глазами и с отчаянным, детским смехом, которую он знал четыре года тому назад, и потому, когда вошла совсем
другая Наташа, он смутился, и лицо его выразило восторженное удивление. Это выражение его лица обрадовало Наташу.
— Полноте смеяться, перестаньте, — закричала Наташа, — всю кровать трясете. Ужасно вы на меня похожи, такая же хохотунья… Постойте… — Она схватила обе руки графини, поцеловала на одной кость мизинца — июнь, и продолжала целовать июль, август на
другой руке. — Мама, а он очень влюблен? Как на ваши
глаза? В вас были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе — он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете?… Узкий, знаете, серый, светлый…
— Где? — спросил Болконский. — Виноват, — сказал он обращаясь к барону, — этот разговор мы в
другом месте доведем до конца, а на бале надо танцовать. — Он вышел вперед, по направлению, которое ему указывал Пьер. Отчаянное, замирающее лицо Наташи бросилось в
глаза князю Андрею. Он узнал ее, угадал ее чувство, понял, что она была начинающая, вспомнил ее разговор на окне и с веселым выражением лица подошел к графине Ростовой.
«Как могут они быть недовольны чем-то, — думала Наташа. — Особенно такой хороший, как этот Безухов?» На
глаза Наташи все бывшие на бале были одинаково добрые, милые, прекрасные люди, любящие
друг друга: никто не мог обидеть
друг друга, и потому все должны были быть счастливы.
— Да, да, — подтверждал Пьер, умиленными и грустными
глазами глядя на своего
друга. Чем светлее представлялась ему судьба князя Андрея, тем мрачнее представлялась своя собственная.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися
глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на
другую сторону.
Она с красными
глазами вышла к обеду. Марья Дмитриевна, знавшая о том, как князь принял Ростовых, сделала вид, что она не замечает расстроенного лица Наташи и твердо и громко шутила за столом с графом и
другими гостями.
Но, глядя ему в
глаза, она со страхом чувствовала, что между им и ею совсем нет той преграды стыдливости, которую она всегда чувствовала между собой и
другими мужчинами.
Напротив Пьер радостно, мокрыми от слез
глазами, смотрел на эту светлую звезду, которая, как будто, с невыразимою быстротой пролетев неизмеримые пространства по параболической линии, вдруг, как вонзившаяся стрела в землю, влепилась тут в одно избранное ею место, на черном небе, и остановилась, энергично подняв кверху хвост, светясь и играя своим белым светом между бесчисленными
другими, мерцающими звездами.
Ростов своим зорким охотничьим
глазом один из первых увидал этих синих французских драгун, преследующих наших улан. Ближе, ближе подвигались расстроенными толпами уланы, и французские драгуны, преследующие их. Уже можно было видеть, как эти, казавшиеся под горой маленькими, люди сталкивались, нагоняли
друг друга и махали руками или саблями.
С ним она любила бывать больше, чем с
другими: и иногда, когда бывала с ним с
глазу на
глаз, смеялась.
― Да вы ― вы, ― сказала она, с восторгом произнося это слово вы, ―
другое дело. Добрее, великодушнее, лучше вас я не знаю человека, и не может быть. Ежели бы вас не было тогда, да и теперь, я не знаю, чтò бы было со мною, потому что… ― Слезы вдруг полились ей в
глаза; она повернулась, подняла ноты к
глазам, запела и пошла опять ходить по зале.
Пьер в числе
других увидал государя, выходящего из залы купечества со слезами умиления на
глазах.
Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами,
другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в
глаза, в волоса, в уши, в ноздри, и главное в легкие людям и животным, двигавшимся по этой дороге.
Когда она заговорила о том, что всё это случилось на
другой день после похорон отца, ее голос задрожал. Она отвернулась и потом, как бы боясь, чтобы Ростов не принял ее слова за желание разжалобить его, вопросительно-испуганно взглянула на него. У Ростова слезы стояли в
глазах. Княжна Марья заметила это и благодарно посмотрела на Ростова тем своим лучистым взглядом, который заставлял забывать некрасивость ее лица.
Офицеры хотели откланяться, но князь Андрей, как будто не желая оставаться с
глазу на
глаз с своим
другом, предложил им посидеть и напиться чаю. Подали скамейки и чай. Офицеры не без удивления смотрели на. толстую, громадную фигуру Пьера и слушали его рассказы о Москве и о расположении наших войск, которые ему удалось объездить. Князь Андрей молчал, и лицо его так было неприятно, что Пьер обращался более к добродушному батальонному командиру Тимохину, чем к Болконскому.
Но он не успел еще сообразить того, что полковник был убит, что кричавший «братцы!» был пленный, что в
глазах его был заколот штыком в спину
другой солдат.
Несколько секунд они оба испуганными
глазами смотрели на чуждые
друг другу лица, и оба были в недоуменьи о том, что они сделали, и что им делать.
Все лица были печальны, все
глаза избегали
друг друга.
С
другой стороны сидел, облокотивши на руку свою широкую с смелыми чертами и блестящими
глазами голову, граф Остерман-Толстой и казался погруженным в свои мысли.
Народ молчал и только всё теснее и теснее нажимал
друг на
друга. Держать
друг друга, дышать в этой зараженной духоте, не иметь силы пошевелиться и ждать чего-то неизвестного, непонятного и страшного, становилось невыносимо. Люди, стоявшие в передних рядах, видевшие и слышавшие всё то, чтò происходило пред ними, все с испуганно-широко раскрытыми
глазами и разинутыми ртами, напрягая все свои силы, удерживали на своих спинах напор задних.
И он шамкающим ртом и масляными
глазами, глядя куда-то вдаль, рассказал всю свою историю: и свою женитьбу, и историю любви Наташи к его лучшему
другу, и ее измену, и все свои несложные отношения к ней.
Голова Наташи привычным жестом поворачивалась то в одну, то в
другую сторону, но
глаза, лихорадочно открытые, неподвижно смотрели прямо.
Французы же с удивлением провожали его
глазами в особенности потому, что Пьер, противно всем
другим русским, испуганно и любопытно смотревшим на французов, не обращал на них никакого внимания.
Николай взял два письма. Одно было от матери,
другое от Сони. Он узнал их по почеркам и распечатал первое письмо Сони. Не успел он прочесть нескольких строк, как лицо его побледнело и
глаза его испуганно и радостно раскрылись.