Неточные совпадения
— Ты мне
дорог, особенно потому, что ты один живой
человек среди всего нашего света. Тебе хорошо. Выбери, что́ хочешь; это всё равно. Ты везде будешь хорош, но одно: перестань ты ездить к этим Курагиным, вести эту жизнь. Так это не идет тебе: все эти кутежи, и гусарство, и всё…
— Очень, очень вам благодарен, ma chère или mon cher [милая или милый.] — (ma chère или mon cher он говорил всем без исключения, без малейших оттенков, как выше, так и ниже его стоявшим
людям) — за себя и за
дорогих именинниц.
Расчистив
дорогу, Денисов остановился у входа на мост. Небрежно сдерживая рвавшегося к своим и бившего ногой жеребца, он смотрел на двигавшийся ему навстречу эскадрон. По доскам моста раздались прозрачные звуки копыт, как будто скакало несколько лошадей, и эскадрон, с офицерами впереди, по четыре
человека в ряд, растянулся по мосту и стал выходить на ту сторону.
Переехав
дорогу, они стали круто спускаться и на спуске увидали несколько
человек, которые лежали; им встретилась толпа солдат, в числе которых были и не раненые.
Этот невысокий
человек кивнул, как своему, Долгорукому и пристально-холодным взглядом стал вглядываться в князя Андрея, идя прямо на него и, видимо, ожидая, чтобы князь Андрей поклонился ему или дал
дорогу.
И как ни
дороги, ни милы мне многие
люди — отец, сестра, жена, — самые
дорогие мне
люди, — но, как ни страшно и [ни] неестественно это кажется, я всех их отдам сейчас за минуту славы, торжества над
людьми, за любовь к себе
людей, которых я не знаю и не буду знать, за любовь вот этих
людей», подумал он, прислушиваясь к говору на дворе Кутузова.
Ехать по светлевшей в тумане
дороге было безопаснее, потому что скорее можно было рассмотреть
людей.
На другой день, 3-го марта, во втором часу по полудни, 250
человек членов Английского клуба и 50
человек гостей ожидали к обеду
дорогого гостя и героя Австрийского похода, князя Багратиона.
Пьер оглянулся на серьезные лица окружавших его
людей, вспомнил всё, что́ он уже прошел, и понял, что нельзя остановиться на половине
дороги.
Была ростепель, грязь, холод, реки взломало,
дороги сделались непроездны; по нескольку дней не выдавали ни лошадям ни
людям провианта. Так как подвоз сделался невозможен, то
люди рассыпались по заброшенным пустынным деревням отыскивать картофель, но уже и того находили мало.
Наташа не помнила, как она вошла в гостиную. Войдя в дверь и увидав его, она остановилась. «Неужели этот чужой
человек сделался теперь всё для меня?» спросила она себя и мгновенно ответила: «Да, всё: он один теперь
дороже для меня всего на свете». Князь Андрей подошел к ней, опустив глаза.
Николай, которому хотелось по отличной
дороге прокатить всех на своей тройке, предложил, взяв с собой из дворовых
человек десять наряженных, ехать к дядюшке.
— «А может быть и все те мои товарищи, точно так же, как и я, бились, искали какой-то новой, своей
дороги в жизни, и так же как и я силой обстановки, общества, породы, тою стихийною силой, против которой не властен
человек, были приведены туда же, куда и я», — говорил он себе в минуты скромности, и поживши в Москве несколько времени, он не презирал уже, а начинал любить, уважать и жалеть, так же как и себя, своих по судьбе товарищей.
Долохов убрал деньги и крикнув
человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на
дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Сказав несколько слов с Пьером об ужасной
дороге от границ Польши, о том, как он встретил в Швейцарии
людей, знавших Пьера, и о господине Десале, которого он воспитателем для сына привез из-за границы, князь Андрей опять с горячностью вмешался в разговор о Сперанском, продолжавшийся между двумя стариками.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на
дороге. Послышалась команда: «садись!» — солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «марш!» и, вытянувшись в четыре
человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой
дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами
дороге, вслед за шедшею впереди пехотой и батареей.
Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри, и главное в легкие
людям и животным, двигавшимся по этой
дороге.
— Оставьте меня; это неправда, — злобно крикнула она на него. Доктор хотел остановить ее. Она оттолкнула его и подбежала к двери. «И к чему эти
люди с испуганными лицами останавливают меня? Мне никого не нужно! И чтò они тут делают!» Она отворила дверь, и яркий дневной свет в этой прежде полутемной комнате ужаснул ее. В комнате были женщины и няня. Они все отстранились от кровати, давая ей
дорогу. Он лежал всё так же на кровати; но строгий вид его спокойного лица остановил княжну Марью на пороге комнаты.
В это время по
дороге от барского дома показались две женщины и
человек в бедой шляпе, шедшие к офицерам.
Они не боялись взыскания за неисполнение приказания или за самовольное распоряжение, потому что в сражении дело касается самого
дорогого для
человека — собственной жизни, и иногда кажется, что спасение заключается в бегстве назад, иногда в бегстве вперед, и сообразно с настроением минуты поступали эти
люди, находившиеся в самом пылу сражения.
Для тех
людей, которые привыкли думать, что планы войн и сражений составляются полководцами таким же образом, как каждый из нас, сидя в своем кабинете над картой, делает соображения о том, как и как бы он распорядился в таком-то и таком-то сражении, представляются вопросы, почему Кутузов при отступлении не поступил так-то и так-то, почему он не занял позиции прежде Филей, почему он не отступил сразу на Калужскую
дорогу, оставив Москву и т. д.
1-го сентября они выехали так поздно,
дорога так была загромождена повозками и войсками, столько вещей было забыто, за которыми были посылаемы
люди, что в эту ночь было решено ночевать в пяти верстах за Москвою.
Любить
человека дорогого можно человеческою любовью; но только врага можно любить любовью божескою.
Но так как съестные припасы были слишком
дороги для того, чтобы давать их
людям чужой земли и по большей части враждебно расположенным, Наполеон счел лучшим дать им денег, чтоб они добывали себе продовольствие на стороне; и он приказал оделять их бумажными рублями.]
Выйдя на большую
дорогу, французы с поразительною энергией, с быстротою неслыханною, побежали к своей выдуманной цели. Кроме этой причины общего стремления, связывавшей в одно целое толпы французов и придававшей им некоторую энергию, была еще другая причина, связывавшая их. Причина эта состояла в их количестве. Сама огромная масса их, как в физическом законе притяжения, притягивала к себе отдельные атомы
людей. Они двигались своею стотысячною массой как целым государством.
Он не мог им сказать то, чтò мы говорим теперь: зачем сраженье и загораживанье
дороги и потеря своих
людей и бесчеловечное добиванье несчастных? Зачем всё это, когда от Москвы до Вязьмы без сражения растаяла одна треть этого войска? Но он говорил им, выводя из своей старческой мудрости то, чтò они могли бы понять — он говорил им про золотой мост, и они смеялись над ним, клеветали на него, и рвали, и метали, и куражились над убитым зверем.
И сколько ни старался Кутузов удержать войска, войска наши атаковали, стараясь загородить
дорогу. Пехотные полки, как рассказывают, с музыкой и барабанным боем ходили в атаку, и побили и потеряли тысячи
людей.
Заметив черную тень
человека, переходящего через
дорогу, Долохов остановил этого
человека и спросил где командир и офицеры?
Человек этот, с мешком на плече, солдат, остановился, близко подошел к лошади Долохова, дотрагиваясь до нее рукою, и просто и дружелюбно рассказал, что командир и офицеры были выше на горе с правой стороны на дворе фермы (так он называл господскую усадьбу).
Проехав по
дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского дома. Проехав в ворота, он слез с лошади и подошел к большому, пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько
человек. В котелке с краю варилось что-то, и солдат в колпаке и синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от
дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое, черное пятно направо — караулка, и красное, яркое пятно внизу налево — догоравший костер, что
человек, приходивший за чашкой, — гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого.
Впереди какие-то
люди — должно быть это были французы, бежали с правой стороны
дороги на левую.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные
люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Между пленными и конвойными произошло радостное смятение и ожидание чего-то счастливого и торжественного. Со всех сторон послышались крики команды, и с левой стороны, рысью объезжая пленных, показались кавалеристы хорошо одетые, на хороших лошадях. На всех лицах было выражение напряженности, которая бывает у
людей при близости высших властей. Пленные сбились в кучу, их столкнули с
дороги; конвойные построились.
Казалось бы в этой-то кампании бегства французов, когда они делали всё то, чтò только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую
дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, — казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного
человека, описывать это отступление в их смысле.
Мушкатерский полк, вышедший из Тарутина в числе 3000, теперь, в числе 900
человек, пришел одним из первых на назначенное место ночлега, в деревню на большой
дороге. Квартиргеры, встретившие полк, объявили, что все избы заняты больными и мертвыми французами, кавалеристами и штабами. Была только одна изба для полкового командира.
Он чувствовал, что над каждым его словом, действием, теперь есть судья, суд которого
дороже ему суда всех
людей в мире.
Ведь как она его под башмаком держит, а чуть дело до рассуждений — у ней своих слов нет — она так его словами и говорит, — прибавил Николай, поддаваясь тому непреодолимому стремлению, которое вызывает на суждение о
людях самых
дорогих и близких.