Неточные совпадения
И потому
вопрос о том, был ли или не был у Наполеона насморк, не имеет для
истории бо̀льшего интереса, чем
вопрос о насморке последнего фурштатского солдата.
Ежели бы это был пример из
истории Китая, мы бы могли сказать, что это явление не историческое (лазейка историков, когда чтò не подходит под их мерку); ежели бы дело касалось столкновения непродолжительного, в котором участвовали бы малые количества войск, мы бы могли принять это явление за исключение; но событие это совершилось на глазах наших отцов, для которых решался
вопрос жизни и смерти отечества, и война эта была величайшая из всех известных войн…
Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности? Кто не задавал себе
вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает
история) цель русских состояла именно в том, чтоб остановить, отрезать и забрать в плен всех французов?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти
вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот-то, и тот-то, не сделали таких-то и таких-то маневров.
За разрешением этих
вопросов мы обращаемся к науке
истории, имеющей целью самопознание народов и человечества.
Новая наука
истории, отвечая на эти
вопросы, говорит: вы хотите знать, чтò значит это движение; отчего оно произошло и какая сила произвела эти события? Слушайте.
Напрасно подумали бы, что это есть насмешка, — каррикатура исторических описаний. Напротив, это есть самое мягкое выражение тех противоречивых и не отвечающих на
вопросы ответов, которые дает вся
история, от составителей мемуаров и
историй отдельных государств до общих
историй и нового рода
историй культуры того времени.
Странность и комизм этих ответов вытекают из того, что новая
история подобна глухому человеку, отвечающему на
вопросы, которых никто ему не делает.
Если цель
истории есть описание движения человечества и народов, то первый
вопрос, без ответа на который всё остальное непонятно, — следующий: какая сила движет народами? На этот
вопрос новая
история озабоченно рассказывает или то, что Наполеон был очень гениален, или то, что Людовик XIV был очень горд, или еще то, что такие-то писатели написали такие-то книжки.
Так что историки этого рода, взаимно уничтожая положения друг друга, тем самым уничтожают понятие о силе, производящей события, и не дают никакого ответа на существенный
вопрос истории.
Но допустив даже, что справедливы все хитросплетенные рассуждения, которыми наполнены эти
истории; допустив, что народы управляются какою-то неопределимою силой, называемою идеей, — существенный
вопрос истории всё-таки или остается без ответа, или к прежней власти монархов и к вводимому общими историками влиянию советчиков и других лиц присоединяется еще новая сила идеи, связь которой с массами требует объяснения.
Стòит только забыть про
вопрос о том, каким образом воля героев производит события, и
истории Тьеров будут интересны, поучительны и, кроме того, будут иметь оттенок поэзии.
Так же как золото тогда только золото, когда оно может быть употреблено не для одной мены, а и для дела, так же и общие историки только тогда будут золотом, когда они будут в силах ответить на существенный
вопрос истории: чтò такое власть?
От этого-то основного различия воззрения
истории и науки прàва происходит то, что наука прàва может рассказать подробно о том, как, по ее мнению, надо бы устроить власть и чтó такое есть власть, неподвижно существующая вне времени; но на
вопросы исторические о значении видоизменяющейся во времени власти, она не может ответить ничего.
Прийдя к этому заключению, мы можем прямо и положительно ответить на те два существенные
вопроса истории...
Присутствие хотя не высказанного
вопроса о свободе воли человека чувствуется на каждом шагу
истории.
Все серьезно мыслившие историки невольно приходили к этому
вопросу. Все противоречия, неясности
истории, тот ложный путь, по которому идет эта наука, основаны только на неразрешенности этого
вопроса.
Человек, в связи с общею жизнью человечества, представляется подчиненным законам, определяющим эту жизнь. Но тот же человек, независимо от этой связи, представляется свободным. Как должна быть рассматриваема прошедшая жизнь народов и человечества, — как произведение свободной или несвободной деятельности людей? вот
вопрос истории.
История, по разрешению этого
вопроса, становится к другим наукам в положение науки опытной к наукам умозрительным.
Для разрешения
вопроса о том, как соединяются свобода и необходимость, и что составляет сущность этих двух понятий, философия
истории может и должна итти путем противным тому, по которому шли другие науки.
Как в
вопросе астрономии тогда, как и теперь в
вопросе истории, всё различие воззрения основано на признании или непризнании абсолютной единицы, служащей мерилом видимых явлений. В астрономии это была неподвижность земли; в
истории, — это независимость личности — свобода.
Неточные совпадения
Понимая всю важность этих
вопросов, издатель настоящей летописи считает возможным ответить на них нижеследующее:
история города Глупова прежде всего представляет собой мир чудес, отвергать который можно лишь тогда, когда отвергается существование чудес вообще.
Тогда все члены заволновались, зашумели и, пригласив смотрителя народного училища, предложили ему
вопрос: бывали ли в
истории примеры, чтобы люди распоряжались, вели войны и заключали трактаты, имея на плечах порожний сосуд?
Взяв газету, он прилег на диван. Передовая статья газеты «Наше слово» крупным, но сбитым шрифтом, со множеством знаков
вопроса и восклицания, сердито кричала о людях, у которых «нет чувства ответственности пред страной, пред
историей».
— Я спросила у тебя о Валентине вот почему: он добился у жены развода, у него — роман с одной девицей, и она уже беременна. От него ли, это —
вопрос. Она — тонкая штучка, и вся эта
история затеяна с расчетом на дурака. Она — дочь помещика, — был такой шумный человек, Радомыслов: охотник, картежник, гуляка; разорился, кончил самоубийством. Остались две дочери, эдакие, знаешь, «полудевы», по Марселю Прево, или того хуже: «девушки для радостей», — поют, играют, ну и все прочее.
Только Иван Дронов требовательно и как-то излишне визгливо ставил
вопросы об интеллигенции, о значении личности в процессе
истории. Знатоком этих
вопросов был человек, похожий на кормилицу; из всех друзей писателя он казался Климу наиболее глубоко обиженным.