Вместо прежних, угодных Божеству, целей народов: иудейского, греческого, римского, которые древним представлялись целями движения человечества,
новая история поставила свои цели — благо французского, германского, английского и, в самом своем высшем отвлечении, благо цивилизации всего человечества, под которым разумеются обыкновенно народы, занимающие маленький северозападный уголок большого материка.
Неточные совпадения
Женское общество, свет, радушно принимали его, потому что он был жених, богатый и знатный, и почти
новое лицо с ореолом романической
истории о его мнимой смерти и трагической кончине жены.
Бородинское сражение с последовавшими за ним занятием Москвы и бегством французов, без
новых сражений — есть одно из самых поучительных явлений
истории.
Но вдруг в 1812-м году французами одержана победа под Москвой, Москва взята, и вслед за тем без
новых сражений не Россия перестала существовать, а перестала существовать 600-тысячная армия, потом наполеоновская Франция. Натянуть факты на правила
истории, сказать, что поле сражения в Бородине осталось за русскими, что после Москвы были сражения, уничтожившие армию Наполеона, — невозможно.
Пьер знал эту
историю давно, Каратаев раз шесть ему одному рассказывал эту
историю и всегда с особенным радостным чувством. Но как ни хорошо знал Пьер эту
историю, он теперь прислушался к ней, как к чему-то
новому, и тот тихий восторг, который, рассказывая, видимо испытывал Каратаев, сообщился и Пьеру.
История эта была о старом купце, благообразно и богобоязненно жившем с семьей и поехавшем однажды с товарищем, богатым купцом, к Макарью.
Предположение это тем более естественно и необходимо, что, следя за развитием
истории, мы видим, что с каждым годом, с каждым
новым писателем изменяется воззрение на то, чтò есть благо человечества; так что то, чтò казалось благом, чрез 10 лет представляется злом; и наоборот.
Новая наука
истории в теории своей отвергла оба эти положения.
Но
новая наука
истории не может отвечать таким образом. Наука не признает воззрения древних на непосредственное участие Божества в делах человечества и потому она должна дать другие ответы.
Новая наука
истории, отвечая на эти вопросы, говорит: вы хотите знать, чтò значит это движение; отчего оно произошло и какая сила произвела эти события? Слушайте.
Напрасно подумали бы, что это есть насмешка, — каррикатура исторических описаний. Напротив, это есть самое мягкое выражение тех противоречивых и не отвечающих на вопросы ответов, которые дает вся
история, от составителей мемуаров и
историй отдельных государств до общих
историй и
нового рода
историй культуры того времени.
Если вместо божественной власти стала другая сила, то надо объяснить, в чем состоит эта
новая сила, ибо именно в этой-то силе и заключается весь интерес
истории.
История как будто предполагает, что сила эта сама собой разумеется и всем известна. Но, несмотря на всё желание признать эту
новую силу известною, тот, кто прочтет очень много исторических сочинений, невольно усомнится в том, чтобы
новая сила эта, различно понимаемая самими историками, была всем совершенно известна.
Но допустив даже, что справедливы все хитросплетенные рассуждения, которыми наполнены эти
истории; допустив, что народы управляются какою-то неопределимою силой, называемою идеей, — существенный вопрос
истории всё-таки или остается без ответа, или к прежней власти монархов и к вводимому общими историками влиянию советчиков и других лиц присоединяется еще
новая сила идеи, связь которой с массами требует объяснения.
Говоря таким образом, историки культуры невольно противоречат самим себе, они доказывают, что та
новая сила, которую они придумали, не выражает исторических событий, а что единственное средство понимать
историю есть та власть, которой они будто бы не признают.
Отыскание этих законов уже давно начато, и те
новые приемы мышления, которые должна усвоить себе
история, вырабатываются одновременно с самоуничтожением, к которому, всё дробя и дробя причины явлений, идет старая
история.
Можно было, опровергнув
новые законы, удержать прежнее воззрение на
историю, но, не опровергнув их, нельзя было, казалось, продолжать изучать исторические события, как произведение свободной воли людей.
Так же долго и упорно идет борьба в настоящее время между старым и
новым воззрением на
историю и точно так же богословие стоит на страже за старый взгляд и обвиняет
новый в разрушении откровения.
Но, как в астрономии
новое воззрение говорило: «правда, мы не чувствуем движения земли, но, допустив ее неподвижность, мы приходим к бессмыслице; допустив же движение, которого мы не чувствуем, мы приходим к законам», так и в
истории новое воззрение говорит: «правда, мы не чувствуем нашей зависимости, но, допустив нашу свободу, мы приходим к бессмыслице; допустив же свою зависимость от внешнего мира, времени и причин, приходим к законам».
— Нельзя, Татьяна Павловна, — внушительно ответил ей Версилов, — Аркадий, очевидно, что-то замыслил, и, стало быть, надо ему непременно дать кончить. Ну и пусть его! Расскажет, и с плеч долой, а для него в том и главное, чтоб с плеч долой спустить. Начинай, мой милый, твою
новую историю, то есть я так только говорю: новую; не беспокойся, я знаю конец ее.
Неточные совпадения
Строился
новый город на
новом месте, но одновременно с ним выползало на свет что-то иное, чему еще не было в то время придумано названия и что лишь в позднейшее время сделалось известным под довольно определенным названием"дурных страстей"и"неблагонадежных элементов". Неправильно было бы, впрочем, полагать, что это"иное"появилось тогда в первый раз; нет, оно уже имело свою
историю…
— Ах, с Бузулуковым была
история — прелесть! — закричал Петрицкий. — Ведь его страсть — балы, и он ни одного придворного бала не пропускает. Отправился он на большой бал в
новой каске. Ты видел
новые каски? Очень хороши, легче. Только стоит он… Нет, ты слушай.
Несмотря на то, что недослушанный план Сергея Ивановича о том, как освобожденный сорокамиллионный мир Славян должен вместе с Россией начать
новую эпоху в
истории, очень заинтересовал его, как нечто совершенно
новое для него, несмотря на то, что и любопытство и беспокойство о том, зачем его звали, тревожили его, — как только он остался один, выйдя из гостиной, он тотчас же вспомнил свои утренние мысли.
— Скверная
история, но уморительная. Не может же Кедров драться с этим господином! Так ужасно горячился? — смеясь переспросил он. — А какова нынче Клер? Чудо! — сказал он про
новую французскую актрису. — Сколько ни смотри, каждый день
новая. Только одни французы могут это.
— Княгиня сказала, что ваше лицо ей знакомо. Я ей заметил, что, верно, она вас встречала в Петербурге, где-нибудь в свете… я сказал ваше имя… Оно было ей известно. Кажется, ваша
история там наделала много шума… Княгиня стала рассказывать о ваших похождениях, прибавляя, вероятно, к светским сплетням свои замечания… Дочка слушала с любопытством. В ее воображении вы сделались героем романа в
новом вкусе… Я не противоречил княгине, хотя знал, что она говорит вздор.