Неточные совпадения
Князь Андрей, видимо, знал это так же хорошо, как и Тихон; он посмотрел на часы, как будто для того, чтобы поверить, не изменились ли привычки
отца за то время, в которое он не
видал его, и, убедившись, что они не изменились, обратился к жене.
Княжна Марья подвинулась к нему,
увидала его лицо, и что-то вдруг опустилось в ней. Глаза ее перестали видеть ясно. Она по лицу
отца, не грустному, не убитому, но злому и неестественно над собой работающему лицу,
увидала, что вот, вот над ней повисло и задавит ее страшное несчастие, худшее в жизни, несчастие, еще не испытанное ею, несчастие непоправимое, непостижимое, смерть того, кого любишь.
Когда княжна Марья вернулась от
отца, маленькая княгиня сидела за работой, и с тем особенным выражением внутреннего и счастливо-спокойного взгляда, свойственного только беременным женщинам, посмотрела на княжну Марью. Видно было, что глаза ее не
видали княжны Марьи, а смотрели вглубь — в себя — во что-то счастливое и таинственное, совершающееся в ней.
Сказать «завтра» и выдержать тон приличия было не трудно, но приехать одному домой,
увидать сестер, брата, мать,
отца, признаваться и просить денег, на которые не имеешь права после данного честного слова, было ужасно.
Когда он
увидал первого гусара в расстегнутом мундире своего полка, когда он узнал рыжего Дементьева,
увидал коновязи рыжих лошадей, когда Лаврушка радостно закричал своему барину: «Граф приехал!» и лохматый Денисов, спавший на постели, выбежал из землянки, обнял его, и офицеры сошлись к приезжему, — Ростов испытывал такое же чувство, как когда его обнимала мать,
отец и сестры, и слезы радости, подступившие ему к горлу, помешали ему говорить.
Зимою в Лысые Горы приезжал князь Андрей, был весел, кроток и нежен, каким его давно не
видала княжна Марья. Она предчувствовала, что с ним что-то случилось, но он не сказал ничего княжне Марье о своей любви. Перед отъездом князь Андрей долго беседовал о чем-то с
отцом и княжна Марья заметила, что перед отъездом оба были недовольны друг другом.
Графиня с холодностью, которой никогда не
видал сын, отвечала ему, что он совершеннолетний, что князь Андрей женится без согласия
отца, и что он может то же сделать, но что никогда она не признает эту интриганку своею дочерью.
И вдруг в такие-то минуты, при ней, этот
отец, которого она осуждала, или искал очки, ощупывая подле них и не видя, или забывал то, что́ сейчас было, или делал слабевшими ногами неверный шаг и оглядывался, не
видал ли кто его слабости, или, что́ было хуже всего, он за обедом, когда не было гостей, возбуждавших его, вдруг задремывал, выпуская салфетку, и склонялся над тарелкой, трясущеюся головой.
Наташе не хотелось ехать, но нельзя было отказаться от ласковости Марьи Дмитриевны, исключительно для нее предназначенной. Когда она, одетая, вышла в залу, дожидаясь
отца и поглядевшись в большое зеркало,
увидала, что она хороша, очень хороша, ей еще более стало грустно; но грустно сладостно и любовно.
Наташа посмотрела по тому направлению, по которому смотрел
отец, и
увидала Жюли, которая с жемчугами на толстой красной шее (Наташа знала, обсыпанной пудрой) сидела с счастливым видом, рядом с матерью.
— Хорошие дела, — отвечала Марья Дмитриевна: — пятьдесят восемь лет прожила на свете, такого сраму не
видала. — И взяв с Пьера честное слово молчать обо всем, что́ он узнает, Марья Дмитриевна сообщила ему, что Наташа отказала своему жениху без ведома родителей, что причиной этого отказа был Анатоль Курагин, с которым сводила ее жена Пьера, и с которым Наташа хотела бежать в отсутствие своего
отца, с тем, чтобы тайно обвенчаться.
— Ну чтò, довольна теперь? — сказал он ей, — поссорила с сыном! Довольна? Тебе только и нужно было! Довольна?… Мне это больно, больно. Я стар и слаб, и тебе этого хотелось. Ну радуйся. радуйся… — И после этого княжна Марья в продолжение недели не
видала своего
отца. Он был болен и не выходил из кабинета.
Толпа скучиваясь зашевелилась, и быстро снялись шляпы. Княжна Марья, опустив глаза и путаясь ногами, в платье, близко подошла к ним. Столько разнообразных старых и молодых глаз было устремлено на нее и столько было разных лиц, что княжна Марья не
видала ни одного лица и, чувствуя необходимость говорить вдруг со всеми, не знала как быть. Но опять сознание того, что она — представительница
отца и брата, придало ей силы и она смело начала свою речь.
Когда она вошла в залу,
отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он видимо выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям.
Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
Плакала, слушая эту проповедь, почти навзрыд Сусанна; у Егора Егорыча также текли слезы; оросили они и глаза Сверстова, который нет-нет да и закидывал свою курчавую голову назад; кого же больше всех произнесенное отцом Василием слово вышибло, так сказать, из седла, так это gnadige Frau, которая перед тем очень редко
видала отца Василия, потому что в православную церковь она не ходила, а когда он приходил в дом, то почти не обращала на него никакого внимания; но тут, увидав отца Василия в золотой ризе, с расчесанными седыми волосами, и услыхав, как он красноречиво и правильно рассуждает о столь возвышенных предметах, gnadige Frau пришла в несказанное удивление, ибо никак не ожидала, чтобы между русскими попами могли быть такие светлые личности.
Неточные совпадения
Простаков. Ах,
отец родной! Мы уж
видали виды. Я к ним и появиться не смею.
Сам Левин не помнил своей матери, и единственная сестра его была старше его, так что в доме Щербацких он в первый раз
увидал ту самую среду старого дворянского, образованного и честного семейства, которой он был лишен смертью
отца и матери.
Вошел Сережа, предшествуемый гувернанткой. Если б Алексей Александрович позволил себе наблюдать, он заметил бы робкий, растерянный взгляд, с каким Сережа взглянул на
отца, а потом на мать. Но он ничего не хотел видеть и не
видал.
Но когда вышедший вслед за ним Степан Аркадьич,
увидав его на лестнице, подозвал к себе и спросил, как он в школе проводит время между классами, Сережа, вне присутствия
отца, разговорился с ним.
Он сделался бледен как полотно, схватил стакан, налил и подал ей. Я закрыл глаза руками и стал читать молитву, не помню какую… Да, батюшка,
видал я много, как люди умирают в гошпиталях и на поле сражения, только это все не то, совсем не то!.. Еще, признаться, меня вот что печалит: она перед смертью ни разу не вспомнила обо мне; а кажется, я ее любил как
отец… ну, да Бог ее простит!.. И вправду молвить: что ж я такое, чтоб обо мне вспоминать перед смертью?