Неточные совпадения
С вечера,
на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет
смотреть полк на походе.
Лед держал его, но гнулся и трещал, и очевидно было, что не только под орудием или толпой народа, но под ним одним он сейчас рухнется.
На него
смотрели и жались к берегу, не решаясь еще ступить
на лед. Командир
полка, стоявший верхом у въезда, поднял руку и раскрыл рот, обращаясь к Долохову. Вдруг одно из ядер так низко засвистело над толпой, что все нагнулись. Что-то шлепнулось в мокрое, и генерал упал с лошадью в лужу крови. Никто не взглянул
на генерала, не подумал поднять его.
На другой день, полковой командир позвал к себе Денисова и сказал ему, закрыв раскрытыми пальцами глаза: «Я
на это
смотрю вот так, я ничего не знаю и дела не начну; но советую съездить в штаб и там, в провиантском ведомстве уладить это дело, и, если возможно, расписаться, что получили столько-то провианту; в противном случае, требованье записано
на пехотный
полк: дело поднимется и может кончиться дурно».
— Благодарю вашу светлость, — отвечал князь Андрей, — но я боюсь, что не гожусь больше для штабов, — сказал он с улыбкой, которую Кутузов заметил. Кутузов вопросительно
посмотрел на него. — А главное, — прибавил князь Андрей, — я привык к
полку, полюбил офицеров, и люди меня, кажется, полюбили. Мне бы жалко было оставить
полк. Ежели я отказываюсь от чести быть при вас, то поверьте…
Рассказывали, что Мамонову его
полк будет стоить 800 тысяч, что Безухов еще больше затратил
на своих ратников, но что лучше всего в поступке Безухова то, что он сам оденется в мундир и поедет верхом перед
полком и ничего не будет брать за места с тех, которые будут
смотреть на пего.
Он
смотрел то
на кавалерийский
полк, повстречавшийся теперь с поездом раненых, то
на ту телегу, у которой он стоял и
на которой сидели двое раненых и лежал один.
Князь Андрей в этот ясный, августовский вечер 25-го числа, лежал, облокотившись
на руку в разломанном сарае деревни Князькова,
на краю расположения своего
полка. В отверстие сломанной стены он
смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями,
на пашню с разбитыми
на ней копнами овса и
на кустарник, по которому виднелись дымы костров — солдатских кухонь.
Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и
на корточках присел у костра рядом с офицером с длинною шеей. Офицер этот, не спуская глаз,
смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был
полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени дорога впереди их безопасна от казаков.
Раньше он любил посидеть за самоваром, помечтать и попеть тонким приятным тенорком, разгуливая по номеру и с любовью
посматривая на полку с книгами и на фотографии на стенах, но теперь было противно все это и ото всего хотелось уйти: и от самовара, и от книг, и от фотографий.
Неточные совпадения
Он не хотел видеть и не видел, что в свете уже многие косо
смотрят на его жену, не хотел понимать и не понимал, почему жена его особенно настаивала
на том, чтобы переехать в Царское, где жила Бетси, откуда недалеко было до лагеря
полка Вронского.
— Вот только
на этой
полке почти все попорчено: проклятый Марк! А прочие все целы!
Смотри! У меня каталог составлен: полгода сидел за ним. Видишь!..
Впросонках видел, как пришел Крюднер,
посмотрел на нас,
на оставленное ему место, втрое меньше того, что ему нужно по его росту, подумал и лег, положив ноги
на пол, а голову куда-то, кажется,
на полку.
— Вы знаете, — продолжал Сильвио, — что я служил в *** гусарском
полку. Характер мой вам известен: я привык первенствовать, но смолоду это было во мне страстию. В наше время буйство было в моде: я был первым буяном по армии. Мы хвастались пьянством: я перепил славного Бурцова, воспетого Денисом Давыдовым. Дуэли в нашем
полку случались поминутно: я
на всех бывал или свидетелем, или действующим лицом. Товарищи меня обожали, а полковые командиры, поминутно сменяемые,
смотрели на меня, как
на необходимое зло.
Оставшись один, Арапов покусал губы, пожал лоб, потом вошел в чуланчик, взял с
полки какую-то ничтожную бумажку и разорвал ее; наконец, снял со стены висевший над кроватью револьвер и остановился,
смотря то
на окно комнаты, то
на дуло пистолета.