Неточные совпадения
Извозчики, лавочники, кухарки, рабочие, чиновники останавливались и с любопытством оглядывали арестантку; иные покачивали головами и думали: «вот
до чего доводит дурное, не такое,
как наше, поведение». Дети с ужасом смотрели на разбойницу, успокаиваясь только
тем, что за ней идут солдаты, и она теперь ничего уже не сделает. Один деревенский мужик, продавший уголь и напившийся чаю в трактире, подошел к ней, перекрестился и подал ей копейку. Арестантка покраснела, наклонила голову и что-то проговорила.
В пользу же в частности женитьбы именно на Мисси (Корчагину звали Мария и,
как во всех семьях известного круга, ей дали прозвище) — было, во-первых,
то, что она была породиста и во всем, от одежды
до манеры говорить, ходить, смеяться, выделялась от простых людей не чем-нибудь исключительным, а «порядочностью», — он не знал другого выражения этого свойства и ценил это свойство очень высоко; во-вторых, еще
то, что она выше всех других людей ценила его, стало быть, по его понятиям, понимала его.
Но когда к этому развращению вообще военной службы, с своей честью мундира, знамени, своим разрешением насилия и убийства, присоединяется еще и развращение богатства и близости общения с царской фамилией,
как это происходит в среде избранных гвардейских полков, в которых служат только богатые и знатные офицеры,
то это развращение доходит у людей, подпавших ему,
до состояния полного сумасшествия эгоизма.
Дороги
до церкви не было ни на колесах ни на санях, и потому Нехлюдов, распоряжавшийся
как дома у тетушек, велел оседлать себе верхового, так называемого «братцева» жеребца и, вместо
того чтобы лечь спать, оделся в блестящий мундир с обтянутыми рейтузами, надел сверху шинель и поехал на разъевшемся, отяжелевшем и не перестававшем ржать старом жеребце, в темноте, по лужам и снегу, к церкви.
В зале были новые лица — свидетели, и Нехлюдов заметил, что Маслова несколько раз взглядывала,
как будто не могла оторвать взгляда от очень нарядной, в шелку и бархате, толстой женщины, которая, в высокой шляпе с большим бантом и с элегантным ридикюлем на голой
до локтя руке, сидела в первом ряду перед решеткой. Это,
как он потом узнал, была свидетельница, хозяйка
того заведения, в котором жила Маслова.
Он краснел и бледнел, и только что хотел начать говорить,
как Петр Герасимович,
до этого времени молчаливый, очевидно раздраженный авторитетным тоном старшины, вдруг начал возражать ему и говорить
то самое, что хотел сказать Нехлюдов.
Слушая
то Софью Васильевну,
то Колосова, Нехлюдов видел, во-первых, что ни Софье Васильевне ни Колосову нет никакого дела ни
до драмы ни друг
до друга, а что если они говорят,
то только для удовлетворения физиологической потребности после еды пошевелить мускулами языка и горла; во-вторых,
то, что Колосов, выпив водки, вина, ликера, был немного пьян, не так пьян,
как бывают пьяны редко пьющие мужики, но так,
как бывают пьяны люди, сделавшие себе из вина привычку.
И он вспомнил,
как за день
до смерти она взяла его сильную белую руку своей костлявой чернеющей ручкой, посмотрела ему в глаза и сказала: «Не суди меня, Митя, если я не
то сделала», и на выцветших от страданий глазах выступили слезы.
Дорогой в суд, проезжая по
тем же улицам, на
том же извозчике, Нехлюдов удивлялся сам на себя,
до какой степени он нынче чувствовал себя совсем другим человеком.
Когда же он, больной и испорченный от нездоровой работы, пьянства, разврата, одурелый и шальной,
как во сне, шлялся без цели по городу и сдуру залез в какой-то сарай и вытащил оттуда никому ненужные половики, мы все достаточные, богатые, образованные люди, не
то что позаботились о
том, чтобы уничтожить
те причины, которые довели этого мальчика
до его теперешнего положения, а хотим поправить дело
тем, что будем казнить этого мальчика.
Действительно, Екатерина Маслова находилась там. Прокурор забыл, что месяцев шесть
тому назад жандармами,
как видно, было возбуждено раздутое
до последней степени политическое дело, и все места дома предварительного заключения были захвачены студентами, врачами, рабочими, курсистками и фельдшерицами.
—
Как бы жестока ты ни говорила, ты не можешь сказать
того, что я чувствую, — весь дрожа, тихо сказал Нехлюдов, — не можешь себе представить,
до какой степени я чувствую свою вину перед тобою!..
Не успел Нехлюдов спросить швейцара о
том, где Михаил Иванович (Масленников),
как он сам показался на ковровой лестнице, провожая очень важного гостя, такого,
какого он провожал уже не
до площадки, а
до самого низа.
—
Какой уж корм! Только пример один. Известное дело, не свое детище. Абы довезть живым. Сказывала, довезла только
до Москвы, так в
ту же пору и сгас. Она и свидетельство привезла, — всё
как должно. Умная женщина была.
Денежные же милостыни, которые раздавал здесь Нехлюдов, были вызваны
тем, что он здесь в первый раз узнал
ту степень бедности и суровости жизни,
до которой дошли крестьяне, и, пораженный этой бедностью, хотя и знал, что это неразумно, не мог не давать
тех денег, которых у него теперь собралось в особенности много, так
как он получил их и за проданный еще в прошлом году лес в Кузминском и еще задатки за продажу инвентаря.
Всё это так неприятно своим очевидным безумием, которого он когда-то был участником, показалось Нехлюдову после впечатлений деревенской нужды, что он решил переехать на другой же день в гостиницу, предоставив Аграфене Петровне убирать вещи,
как она это считала нужным,
до приезда сестры, которая распорядится окончательно всем
тем, что было в доме.
Но когда прошло известное время, и он ничего не устроил, ничего не показал, и когда, по закону борьбы за существование, точно такие же,
как и он, научившиеся писать и понимать бумаги, представительные и беспринципные чиновники вытеснили его, и он должен был выйти в отставку,
то всем стало ясно, что он был не только не особенно умный и не глубокомысленный человек, но очень ограниченный и мало образованный, хотя и очень самоуверенный человек, который едва-едва поднимался в своих взглядах
до уровня передовых статей самых пошлых консервативных газет.
В
то же время,
как пришел денщик, блюдечко, остановившись раз на «п», другой раз на «о» и потом, дойдя
до «с», остановилось на этой букве и стало дергаться туда и сюда.
А этому мешала и баба, торговавшая без патента, и вор, шляющийся по городу, и Лидия с прокламациями, и сектанты, разрушающие суеверия, и Гуркевич с конституцией. И потому Нехлюдову казалось совершенно ясно, что все эти чиновники, начиная от мужа его тетки, сенаторов и Топорова,
до всех
тех маленьких, чистых и корректных господ, которые сидели за столами в министерствах, — нисколько не смущались
тем, что страдали невинные, а были озабочены только
тем,
как бы устранить всех опасных.
Это были люди заброшенные, одуренные постоянным угнетением и соблазнами,
как тот мальчик с половиками и сотни других людей, которых видел Нехлюдов в остроге и вне его, которых условия жизни
как будто систематически доводят
до необходимости
того поступка, который называется преступлением.
Она любовалась этой решительностью, узнавала в этом его и себя,
какими они были оба в
те хорошие времена
до замужества, но вместе с
тем ее брал ужас при мысли о
том, что брат ее женится на такой ужасной женщине.
— Напротив, только тогда земля не будет лежать впусте,
как теперь, когда землевладельцы,
как собака на сене, не допускают
до земли
тех, кто может, а сами не умеют эксплуатировать ее.
— Да, это было бы жестоко, но целесообразно.
То же, что теперь делается, и жестоко и не только не целесообразно, но
до такой степени глупо, что нельзя понять,
как могут душевно здоровые люди участвовать в таком нелепом и жестоком деле,
как уголовный суд.
— Нет, дедушка, мой — не такой человек. Не
то что глупостей
каких, он
как красная девушка. Денежки все
до копеечки домой посылает. А уж девчонке рад, рад был, что и сказать нельзя, — сказала женщина, улыбаясь.
Нехлюдов, не желая встречаться с
тем, чтоб опять прощаться, остановился, не доходя
до двери станции, ожидая прохождения всего шествия. Княгиня с сыном, Мисси, доктор и горничная проследовали вперед, старый же князь остановился позади с свояченицей, и Нехлюдов, не подходя близко, слышал только отрывочные французские фразы их разговора. Одна из этих фраз, произнесенная князем, запала,
как это часто бывает, почему-то в память Нехлюдову, со всеми интонациями и звуками голоса.
Хозяйка предложила Нехлюдову тарантас доехать
до полуэтапа, находившегося на конце села, но Нехлюдов предпочел идти пешком. Молодой малый, широкоплечий богатырь, работник, в огромных свеже-вымазанных пахучим дегтем сапогах, взялся проводить. С неба шла мгла, и было так темно, что
как только малый отделялся шага на три в
тех местах, где не падал свет из окон, Нехлюдов уже не видал его, а слышал только чмоканье его сапог по липкой, глубокой грязи.
Делать всё для масс народа, а не ждать ничего от них; массы составляют объект нашей деятельности, но не могут быть нашими сотрудниками
до тех пор, пока они инертны,
как теперь, — начал он,
как будто читал лекцию.
Всё это были
как будто нарочно выдуманные учреждения для произведения сгущенного
до последней степени такого разврата и порока, которого нельзя было достигнуть ни при
каких других условиях, с
тем чтобы потом распространить в самых широких размерах эти сгущенные пороки и разврат среди всего народа.
Только при особенном культивировании порока,
как оно производится в этих учреждениях, можно было довести русского человека
до того состояния,
до которого он был доведен в бродягах, предвосхитивших новейшее учение Ницше и считающих всё возможным и ничто не запрещенным и распространяющих это учение сначала между арестантами, а потом между всем народом.
— Так я просил бы, если возможно, задержать эту женщину здесь
до тех пор,
как получится ответ на поданное прошение.