Неточные совпадения
Если бы его спросили, почему он считает себя выше большинства людей, он не мог бы ответить,
так как вся его жизнь не являла никаких особенных достоинств.
«Этот протоиереев сын сейчас станет мне «ты» говорить», подумал Нехлюдов и, выразив на своем лице
такую печаль, которая была бы естественна только,
если бы он сейчас узнал о смерти всех родных, отошел от него и приблизился к группе, образовавшейся около бритого высокого, представительного господина, что-то оживленно рассказывавшего.
—
Так скажите ему,
если увидите, что мы начнем с отравления.
Если бы Нехлюдов тогда ясно сознал бы свою любовь к Катюше и в особенности
если бы тогда его стали бы убеждать в том, что он никак не может и не должен соединить свою судьбу с
такой девушкой, то очень легко могло бы случиться, что он, с своей прямолинейностью во всем, решил бы, что нет никаких причин не жениться на девушке, кто бы она ни была,
если только он любит ее. Но тетушки не говорили ему про свои опасения, и он
так и уехал, не сознав своей любви к этой девушке.
В особенности развращающе действует на военных
такая жизнь потому, что
если невоенный человек ведет
такую жизнь, он в глубине души не может не стыдиться
такой жизни. Военные же люди считают, что это
так должно быть, хвалятся, гордятся
такою жизнью, особенно в военное время, как это было с Нехлюдовым, поступившим в военную службу после объявления войны Турции. «Мы готовы жертвовать жизнью на войне, и потому
такая беззаботная, веселая жизнь не только простительна, но и необходима для нас. Мы и ведем ее».
Он думал еще и о том, что, хотя и жалко уезжать теперь, не насладившись вполне любовью с нею, необходимость отъезда выгодна тем, что сразу разрывает отношения, которые трудно бы было поддерживать. Думал он еще о том, что надо дать ей денег, не для нее, не потому, что ей эти деньги могут быть нужны, а потому, что
так всегда делают, и его бы считали нечестным человеком,
если бы он, воспользовавшись ею, не заплатил бы за это. Он и дал ей эти деньги, — столько, сколько считал приличным по своему и ее положению.
«Но что же делать? Всегда
так.
Так это было с Шенбоком и гувернанткой, про которую он рассказывал,
так это было с дядей Гришей,
так это было с отцом, когда он жил в деревне и у него родился от крестьянки тот незаконный сын Митенька, который и теперь еще жив. А
если все
так делают, то, стало быть,
так и надо».
Так утешал он себя, но никак не мог утешиться. Воспоминание это жгло его совесть.
— Дело, подлежащее вам, господа присяжные заседатели, — начал он свою приготовленную им во время чтения протоколов и акта речь, — характерное,
если можно
так выразиться, преступление.
— Вы видите перед собой, господа присяжные заседатели, характерное,
если можно
так выразиться, преступление конца века, носящее на себе,
так сказать, специфические черты того печального явления разложения, которому подвергаются в наше время те элементы нашего общества, которые находятся под особенно,
так сказать, жгучими лучами этого процесса…
После этого защитника опять встал товарищ прокурора и, защитив свое положение о наследственности против первого защитника тем, что
если Бочкова и дочь неизвестных родителей, то истинность учения наследственности этим нисколько не инвалидируется,
так как закон наследственности настолько установлен наукой, что мы не только можем выводить преступление из наследственности, но и наследственность из преступления.
Несмотря на то, что ему самому хотелось поскорее отделаться, и швейцарка уже ждала его, он
так привык к своему занятию, что, начавши говорить, никак уже не мог остановиться, и потому подробно внушал присяжным, что
если они найдут подсудимых виновными, то имеют право признать их виновными,
если найдут их невиновными, то имеют право признать их невиновными;
если найдут их виновными в одном, но невиновными в другом, то могут признать их виновными в одном, но невиновными в другом.
— Она и опиумом могла лишить жизни, — сказал полковник, любивший вдаваться в отступления, и начал при этом случае рассказывать о том, что у его шурина жена отравилась опиумом и умерла бы,
если бы не близость доктора и принятые во время меры. Полковник рассказывал
так внушительно, самоуверенно и с
таким достоинством, что ни у кого не достало духа перебить его. Только приказчик, заразившись примером, решился перебить его, чтобы рассказать свою историю.
Он извинился зa то, что опоздал, и хотел сесть на пустое место на конце стола между Мисси и Катериной Алексеевной, но старик Корчагин потребовал, чтобы он,
если уже не пьет водки, то всё-таки закусил бы у стола, на котором были омары, икра, сыры, селедки.
Слушая то Софью Васильевну, то Колосова, Нехлюдов видел, во-первых, что ни Софье Васильевне ни Колосову нет никакого дела ни до драмы ни друг до друга, а что
если они говорят, то только для удовлетворения физиологической потребности после еды пошевелить мускулами языка и горла; во-вторых, то, что Колосов, выпив водки, вина, ликера, был немного пьян, не
так пьян, как бывают пьяны редко пьющие мужики, но
так, как бывают пьяны люди, сделавшие себе из вина привычку.
Если бы Мисси должна была объяснить, что она разумеет под словами: «после всего, что было», она не могла бы ничего сказать определенного, а между тем она несомненно знала, что он не только вызвал в ней надежду, но почти обещал ей. Всё это были не определенные слова, но взгляды, улыбки, намеки, умолчания. Но она всё-таки считала его своим, и лишиться его было для нее очень тяжело.
Он чувствовал, что формально,
если можно
так выразиться, он был прав перед нею: он ничего не сказал ей
такого, что бы связывало его, не делал ей предложения, но по существу он чувствовал, что связал себя с нею, обещал ей, а между тем нынче он почувствовал всем существом своим, что не может жениться на ней.
Различие между ним, каким он был тогда и каким он был теперь, было огромно: оно было
такое же,
если не большее, чем различие между Катюшей в церкви и той проституткой, пьянствовавшей с купцом, которую они судили нынче утром.
И он вспомнил свое вчерашнее намерение всё сказать ее мужу, покаяться перед ним и выразить готовность на всякое удовлетворение. Но нынче утром это показалось ему не
так легко, как вчера. «И потом зачем делать несчастным человека,
если он не знает?
Если он спросит, да, я скажу ему. Но нарочно итти говорить ему? Нет, это ненужно».
Так же трудно показалось нынче утром сказать всю правду Мисси. Опять нельзя было начинать говорить, — это было бы оскорбительно. Неизбежно должно было оставаться, как и во многих житейских отношениях, нечто подразумеваемое. Одно он решил нынче утром: он не будет ездить к ним и скажет правду,
если спросят его.
— Очень благодарю вас, Аграфена Петровна, за все заботы обо мне, но мне теперь не нужна
такая большая квартира и вся прислуга.
Если же вы хотите помочь мне, то будьте
так добры распорядиться вещами, убрать их покамест, как это делалось при мама. А Наташа приедет, она распорядится. (Наташа была сестра Нехлюдова.)
— Это ваша добрая воля, только вины вашей тут особенной нет. Со всеми бывает, и
если с рассудком, то всё это заглаживается и забывается, и живут, — сказала Аграфена Петровна строго и серьезно, — и вам это на свой счет брать не к чему. Я и прежде слышала, что она сбилась с пути,
так кто же этому виноват?
«
Такое же опасное существо, как вчерашняя преступница, — думал Нехлюдов, слушая всё, что происходило перед ним. — Они опасные, а мы не опасные?.. Я — распутник, блудник, обманщик, и все мы, все те, которые, зная меня
таким, каков я есмь, не только не презирали, но уважали меня? Но
если бы даже и был этот мальчик самый опасный для общества человек из всех людей, находящихся в этой зале, то что же, по здравому смыслу, надо сделать, когда он попался?
— Так-с.
Если она приговорена только вчера, — сказал прокурор, не обращая никакого внимания на заявление Нехлюдова о невинности Масловой, — то до объявления приговора в окончательной форме она должна всё-таки находиться в доме предварительного заключения. Свидания там разрешаются только в определенные дни. Туда вам и советую обратиться.
— Потому что я обманул ее и привел в то положение в котором она теперь.
Если бы она не была тем, до чего я ее довел, она и не подверглась бы
такому обвинению.
Все жили только для себя, для своего удовольствия, и все слова о Боге и добре были обман.
Если же когда поднимались вопросы о том, зачем на свете всё устроено
так дурно, что все делают друг другу зло и все страдают, надо было не думать об этом. Станет скучно — покурила или выпила или, что лучше всего, полюбилась с мужчиной, и пройдет.
Кроме того, было прочтено дьячком несколько стихов из Деяний Апостолов
таким странным, напряженным голосом, что ничего нельзя было понять, и священником очень внятно было прочтено место из Евангелия Марка, в котором сказано было, как Христос, воскресши, прежде чем улететь на небо и сесть по правую руку своего отца, явился сначала Марии Магдалине, из которой он изгнал семь бесов, и потом одиннадцати ученикам, и как велел им проповедывать Евангелие всей твари, причем объявил, что тот, кто не поверит, погибнет, кто же поверит и будет креститься, будет спасен и, кроме того, будет изгонять бесов, будет излечивать людей от болезни наложением на них рук, будет говорить новыми языками, будет брать змей и,
если выпьет яд, то не умрет, а останется здоровым.
Смотритель был
такой доброй души человек, что он никак не мог бы жить
так,
если бы не находил поддержки в этой вере.
Хотя большинство из них, проделав несколько опытов приобретения удобств в этой жизни посредством молитв, молебнов, свечей, и не получило их, — молитвы их остались неисполненными, — каждый был твердо уверен, что эта неудача случайная, и что это учреждение, одобряемое учеными людьми и митрополитами, есть всё-таки учреждение очень важное и которое необходимо
если не для этой, то для будущей жизни.
— Да
так, вы сами виноваты, — слегка улыбаясь, сказал смотритель. — Князь, не давайте вы ей прямо денег.
Если желаете, давайте мне. Всё будет принадлежать ей. А то вчера вы ей, верно, дали денег, она достала вина — никак не искоренишь этого зла — и сегодня напилась совсем,
так что даже буйная стала.
—
Так если можно, я бы пошел.
—
Так если хотите видеть Маслову, то пожалуйте завтра, — сказал он, очевидно желая быть любезным с Нехлюдовым.
На другой день Нехлюдов поехал к адвокату и сообщил ему дело Меньшовых, прося взять на себя защиту. Адвокат выслушал и сказал, что посмотрит дело, и
если всё
так, как говорит Нехлюдов, что весьма вероятно, то он без всякого вознаграждения возьмется за защиту. Нехлюдов между прочим рассказал адвокату о содержимых 130 человеках по недоразумению и спросил, от кого это зависит, кто виноват. Адвокат помолчал, очевидно желая ответить точно.
— Дурак! — не мог удержаться не сказать Нехлюдов, особенно за то, что в этом слове «товарищ» он чувствовал, что Масленников снисходил до него, т. е., несмотря на то, что исполнял самую нравственно-грязную и постыдную должность, считал себя очень важным человеком и думал
если не польстить, то показать, что он всё-таки не слишком гордится своим величием, называя себя его товарищем.
— Катюша, как я сказал,
так и говорю, — произнес он особенно серьезно. — Я прошу тебя выйти за меня замуж.
Если же ты не хочешь, и пока не хочешь, я,
так же как и прежде, буду там, где ты будешь, и поеду туда, куда тебя повезут.
—
Так как же насчет земли? Желаете ли вы? И какую цену назначите,
если отдать всю землю?
— Нет, благодарю вас, я найду, а вы, пожалуйста, прикажите оповестить мужикам, чтобы собрались: мне надо поговорить с ними о земле, — сказал Нехлюдов, намереваясь здесь покончить с мужиками
так же, как и в Кузьминском, и,
если можно, нынче же вечером.
— Сколько честью просил, — говорил улыбающийся приказчик, оглядываясь на Нехлюдова, как бы призывая его в свидетели, —
если пригоняете в обед,
так смотрите за своей скотиной.
— А плата должна быть
такая, чтобы было не дорого и не дешево…
Если дорого, то не выплатят, и убытки будут, а
если дешево, все станут покупать друг у друга, будут торговать землею. Вот это самое я хотел сделать у вас.
— Не только сослать в места не столь отдаленные, но в каторгу,
если только будет доказано, что, читая Евангелие, они позволили себе толковать его другим не
так, как велено, и потому осуждали церковное толкование. Хула на православную веру при народе и по статье 196 — ссылка на поселение.
Уж
если кто исправит,
так это Aline.
—
Так я оставлю en blanc [пробел] что тебе нужно о стриженой, а она уж велит своему мужу. И он сделает. Ты не думай, что я злая. Они все препротивные, твои protégées, но je ne leur veux pas de mal. [я им зла не желаю.] Бог с ними! Ну, ступай. А вечером непременно будь дома. Услышишь Кизеветера. И мы помолимся. И
если ты только не будешь противиться, ça vous fera beaucoup de bien. [это тебе принесет большую пользу.] Я ведь знаю, и Элен и вы все очень отстали в этом.
Так до свиданья.
И он точно не сомневался в этом не потому, что это было
так, а потому, что
если бы это было не
так, ему бы надо было признать себя не почтенным героем, достойно доживающим хорошую жизнь, а негодяем, продавшим и на старости лет продолжающим продавать свою совесть.
— Ну,
если бы и я и все
так, как вы, не служили бы?
Сковородников, сидевший против Вольфа и всё время собиравший толстыми пальцами бороду и усы в рот, тотчас же, как только Бе перестал говорить, перестал жевать свою бороду и громким, скрипучим голосом сказал, что, несмотря на то, что председатель акционерного общества большой мерзавец, он бы стоял за кассирование приговора,
если бы были законные основания, но
так как таковых нет, он присоединяется к мнению Ивана Семеновича (Бе), сказал он, радуясь той шпильке, которую он этим подпустил Вольфу.
Она как будто готова была заплакать, говоря последние слова. И хотя,
если разобрать их, слова эти или не имели никакого или имели очень неопределенный смысл, они Нехлюдову показались необыкновенной глубины, искренности и доброты:
так привлекал его к себе тот взгляд блестящих глаз, который сопровождал эти слова молодой, красивой и хорошо одетой женщины.
— Тогда он, — продолжала Лидия, волнуясь и торопясь, — стал уговаривать меня. «Всё, говорит, что вы мне скажете, никому повредить не может, а напротив…
Если вы скажете, то освободите невинных, которых мы, может быть, напрасно мучим». Ну, а я всё-таки сказала, что не скажу. Тогда он говорит: «Ну, хорошо, не говорите ничего, а только не отрицайте того, что я скажу». И он стал называть и назвал Митина.
— Загипнотизировываешься? — повторил Богатырев и громко захохотал. — Не хочешь, ну как хочешь. — Он вытер салфеткой усы. —
Так поедешь? А?
Если он не сделает, то давай мне, я завтра же отдам, — прокричал он и, встав из-за стола, перекрестился широким крестом, очевидно
так же бессознательно, как он отер рот, и стал застегивать саблю. — А теперь прощай, мне надо ехать.
— Ну, матушка,
если ты здесь будешь шашни заводить, я тебя спроважу. Что
такое? — обратился он к фельдшеру, поверх очков строго глядя на него.
Если она
так решительно отказывалась всякий раз, когда он упоминал об этом, принять его жертву жениться на ней, то это происходило и оттого, что ей хотелось повторить те гордые слова, которые она раз сказала ему, и, главное, оттого, что она знала, что брак с нею сделает его несчастье.
Другое же дело, отдача земли крестьянам, было не
так близко ее сердцу; но муж ее очень возмущался этим и требовал от нее воздействия на брата. Игнатий Никифорович говорил, что
такой поступок есть верх неосновательности, легкомыслия и гордости, что объяснить
такой поступок,
если есть какая-нибудь возможность объяснить его, можно только желанием выделиться, похвастаться, вызвать о себе разговоры.