Неточные совпадения
Всё лицо женщины было той особенной белизны, которая бывает
на лицах людей, проведших долгое
время взаперти, и которая напоминает ростки картофеля в подвале.
Так прожила Маслова семь лет. За это
время она переменила два дома и один раз была в больнице.
На седьмом году ее пребывания в доме терпимости и
на восьмом году после первого падения, когда ей было 26 лет, с ней случилось то, за что ее посадили в острог и теперь вели
на суд, после шести месяцев пребывания в тюрьме с убийцами и воровками.
В то
время когда Маслова, измученная длинным переходом, подходила с своими конвойными к зданию окружного суда, тот самый племянник ее воспитательниц, князь Дмитрий Иванович Нехлюдов, который соблазнил ее, лежал еще
на своей высокой, пружинной с пуховым тюфяком, смятой постели и, расстегнув ворот голландской чистой ночной рубашки с заутюженными складочками
на груди, курил папиросу. Он остановившимися глазами смотрел перед собой и думал о том, что предстоит ему нынче сделать и что было вчера.
«Исполняя взятую
на себя обязанность быть вашей памятью, — было написано
на листе серой толстой бумаги с неровными краями острым, но разгонистым почерком, — напоминаю вам, что вы нынче, 28-го апреля, должны быть в суде присяжных и потому не можете никак ехать с нами и Колосовым смотреть картины, как вы, с свойственным вам легкомыслием, вчера обещали; à moins que vous ne soyez disposé à payer à la cour d’assises les 300 roubles d’amende, que vous vous refusez pour votre cheval, [если, впрочем, вы не предполагаете уплатить в окружной суд штраф в 300 рублей, которые вы жалеете истратить
на покупку лошади.] зa то, что не явились во-время.
«И извозчики знают о моих отношениях к Корчагиным», подумал Нехлюдов, и нерешенный вопрос, занимавший его постоянно в последнее
время: следует или не следует жениться
на Корчагиной, стал перед ним, и он, как в большинстве вопросов, представлявшихся ему в это
время, никак, ни в ту ни в другую сторону, не мог решить его.
В окружном же суде он служил со
времени открытия судов и очень гордился тем, что он привел к присяге несколько десятков тысяч человек, и что в своих преклонных годах он продолжал трудиться
на благо церкви, отечества и семьи, которой он оставит, кроме дома, капитал не менее тридцати тысяч в процентных бумагах.
В это
время товарищ прокурора приподнялся наполовину, неестественно опираясь
на один локоть.
Председатель не сейчас обратился к подсудимой, потому что он в это
время спрашивал члена в очках, согласен ли он
на постановку вопросов, которые были уже вперед заготовлены и выписаны.
В особенности развращающе действует
на военных такая жизнь потому, что если невоенный человек ведет такую жизнь, он в глубине души не может не стыдиться такой жизни. Военные же люди считают, что это так должно быть, хвалятся, гордятся такою жизнью, особенно в военное
время, как это было с Нехлюдовым, поступившим в военную службу после объявления войны Турции. «Мы готовы жертвовать жизнью
на войне, и потому такая беззаботная, веселая жизнь не только простительна, но и необходима для нас. Мы и ведем ее».
В это
время дьячок, с медным кофейником пробираясь через народ, прошел мимо Катюши и, не глядя
на нее, задел ее полой стихаря.
Они вышли с Матреной Павловной
на паперть и остановились, подавая нищим. Нищий, с красной, зажившей болячкой вместо носа, подошел к Катюше. Она достала из платка что-то, подала ему и потом приблизилась к нему и, не выражая ни малейшего отвращения, напротив, так же радостно сияя глазами, три раза поцеловалась. И в то
время, как она целовалась с нищим, глаза ее встретились с взглядом Нехлюдова. Как будто она спрашивала: хорошо ли, так ли она делает?
Председатель, который гнал дело как мог скорее, чтобы поспеть к своей швейцарке, хотя и знал очень хорошо, что прочтение этой бумаги не может иметь никакого другого следствия, как только скуку и отдаление
времени обеда, и что товарищ прокурора требует этого чтения только потому, что он знает, что имеет право потребовать этого, всё-таки не мог отказать и изъявил согласие. Секретарь достал бумагу и опять своим картавящим
на буквы л и р унылым голосом начал читать...
— Вы видите перед собой, господа присяжные заседатели, характерное, если можно так выразиться, преступление конца века, носящее
на себе, так сказать, специфические черты того печального явления разложения, которому подвергаются в наше
время те элементы нашего общества, которые находятся под особенно, так сказать, жгучими лучами этого процесса…
Она не только знает читать и писать, она знает по-французски, она, сирота, вероятно несущая в себе зародыши преступности, была воспитана в интеллигентной дворянской семье и могла бы жить честным трудом; но она бросает своих благодетелей, предается своим страстям и для удовлетворения их поступает в дом терпимости, где выдается от других своих товарок своим образованием и, главное, как вы слышали здесь, господа присяжные заседатели, от ее хозяйки, умением влиять
на посетителей тем таинственным, в последнее
время исследованным наукой, в особенности школой Шарко, свойством, известным под именем внушения.
То, а не другое решение принято было не потому, что все согласились, а, во-первых, потому, что председательствующий, говоривший так долго свое резюме, в этот раз упустил сказать то, что он всегда говорил, а именно то, что, отвечая
на вопрос, они могут сказать: «да—виновна, но без намерения лишить жизни»; во-вторых, потому, что полковник очень длинно и скучно рассказывал историю жены своего шурина; в-третьих, потому, что Нехлюдов был так взволнован, что не заметил упущения оговорки об отсутствии намерения лишить жизни и думал, что оговорка: «без умысла ограбления» уничтожает обвинение; в-четвертых, потому, что Петр Герасимович не был в комнате, он выходил в то
время, как старшина перечел вопросы и ответы, и, главное, потому, что все устали и всем хотелось скорей освободиться и потому согласиться с тем решением, при котором всё скорей кончается.
Так он очищался и поднимался несколько раз; так это было с ним в первый раз, когда он приехал
на лето к тетушкам. Это было самое живое, восторженное пробуждение. И последствия его продолжались довольно долго. Потом такое же пробуждение было, когда он бросил статскую службу и, желая жертвовать жизнью, поступил во
время войны в военную службу. Но тут засорение произошло очень скоро. Потом было пробуждение, когда он вышел в отставку и, уехав за границу, стал заниматься живописью.
В те 8 месяцев, во
время которых она, будучи взята
на поруки, ожидала суда, она не только помирилась с мужем, но так полюбила его, что суд застал ее живущей с мужем душа в душу.
Женщина эта молчала, но всё
время одобрительно и умиленно улыбалась
на то, что происходило
на дворе.
В это
время среди оставшихся у окон женщин раздался раскат хохота. Девочка тоже смеялась, и ее тонкий детский смех сливался с хриплым и визгливым смехом других трех. Арестант со двора что-то сделал такое, что подействовало так
на смотревших в окна.
Из обвинительного акта видно было, что городовой остановил мальчика в то
время, как он шел с товарищем, который нес
на плече половики.
Некоторое
время в церкви было молчание, и слышались только сморкание, откашливание, крик младенцев и изредка звон цепей. Но вот арестанты, стоявшие посередине, шарахнулись, нажались друг
на друга, оставляя дорогу посередине, и по дороге этой прошел смотритель и стал впереди всех, посередине церкви.
Далее: «Во-вторых, защитник Масловой, — продолжал он читать, — был остановлен во
время речи председателем, когда, желая охарактеризовать личность Масловой, он коснулся внутренних причин ее падения,
на том основании, что слова защитника якобы не относятся прямо к делу, а между тем в делах уголовных, как то было неоднократно указываемо Сенатом, выяснение характера и вообще нравственного облика подсудимого имеет первенствующее значение, хотя бы для правильного решения вопроса о вменении» — два, — сказал он, взглянув
на Нехлюдова.
В обычное
время в остроге просвистели по коридорам свистки надзирателей; гремя железом, отворились двери коридоров и камер, зашлепали босые ноги и каблуки котов, по коридорам прошли парашечники, наполняя воздух отвратительною вонью; умылись, оделись арестанты и арестантки и вышли по коридорам
на поверку, а после поверки пошли за кипятком для чая.
— Беспременно скажи про нас, — говорила ей старуха Меньшова, в то
время как Маслова оправляла косынку перед зepкалом с облезшей наполовину ртутью, — не мы зажгли, а он сам, злодей, и работник видел; он души не убьет. Ты скажи ему, чтобы он Митрия вызвал. Митрий всё ему выложит, как
на ладонке; а то что ж это, заперли в зàмок, а мы и духом не слыхали, а он, злодей, царствует с чужой женой, в кабаке сидит.
Проходя назад по широкому коридору (было
время обеда, и камеры были отперты) между одетыми в светло-желтые халаты, короткие, широкие штаны и коты людьми, жадно смотревшими
на него, Нехлюдов испытывал странные чувства — и сострадания к тем людям, которые сидели, и ужаса и недоумения перед теми, кто посадили и держат их тут, и почему-то стыда за себя, за то, что он спокойно рассматривает это.
Нехлюдов вспомнил всё, что он видел вчера, дожидаясь в сенях, и понял, что наказание происходило именно в то
время, как он дожидался, и
на него с особенной силой нашло то смешанное чувство любопытства, тоски, недоумения и нравственной, переходящей почти в физическую, тошноты, которое и прежде, но никогда с такой силой не охватывало его.
В это
время послышался шум шагов и женский говор в коридоре, и обитательницы камеры в котах
на босу ногу вошли в нее, каждая неся по калачу, а некоторые и по два. Федосья тотчас же подошла к Масловой.
Через две недели дело могло слушаться в Сенате, и к этому
времени Нехлюдов намеревался поехать в Петербург и в случае неудачи в Сенате подать прошение
на Высочайшее имя, как советовал составивший прошение адвокат.
Но мало того, что Нехлюдов знал это, он знал и то, что это было несправедливо и жестоко, и знал это со
времен студенчества, когда он исповедывал и проповедывал учение Генри Джорджа и
на основании этого учения отдал отцовскую землю крестьянам, считая владение землею таким же грехом в наше
время, каким было владение крепостными пятьдесят лет тому назад.
На другой день условие домашнее было подписано, и, провожаемый пришедшими выборными стариками, Нехлюдов с неприятным чувством чего-то недоделанного сел в шикарную, как говорил ямщик со станции, троечную коляску управляющего и уехал
на станцию, простившись с мужиками, недоумевающе и недовольно покачивавшими головами. Нехлюдов был недоволен собой. Чем он был недоволен, он не знал, но ему все
время чего-то было грустно и чего-то стыдно.
Солнце спустилось уже за только-что распустившиеся липы, и комары роями влетали в горницу и жалили Нехлюдова. Когда он в одно и то же
время кончил свою записку и услыхал из деревни доносившиеся звуки блеяния стада, скрипа отворяющихся ворот и говора мужиков, собравшихся
на сходке, Нехлюдов сказал приказчику, что не надо мужиков звать к конторе, а что он сам пойдет
на деревню, к тому двору, где они соберутся. Выпив наскоро предложенный приказчиком стакан чаю, Нехлюдов пошел
на деревню.
Напротив, несмотря
на то, что там, в Кузминском, его предложение приняли и всё
время благодарили, а здесь ему выказали недоверие и даже враждебность, он чувствовал себя спокойным и радостным.
Из-за шума воды
на мельнице послышалось гоготание гусей, а потом
на деревне и
на дворе приказчика стали перекликаться ранние петухи, как они обыкновенно раньше
времени кричат в жаркие грозовые ночи.
Остальные два старика, один — тот самый беззубый, который вчера
на сходке кричал решительный отказ
на все предложения Нехлюдова, и другой — высокий, белый, хромой старик с добродушным лицом, в бахилках и туго умотанных белыми онучами худых ногах, оба почти всё
время молчали, хотя и внимательно слушали.
«И как они все уверены, и те, которые работают, так же как и те, которые заставляют их работать, что это так и должно быть, что в то
время, как дома их брюхатые бабы работают непосильную работу, и дети их в скуфеечках перед скорой голодной смертью старчески улыбаются, суча ножками, им должно строить этот глупый ненужный дворец какому-то глупому и ненужному человеку, одному из тех самых, которые разоряют и грабят их», думал Нехлюдов, глядя
на этот дом.
В это
время лакей в чулках принес
на серебряном подносе письмо.
Семейную жизнь Владимира Васильевича составляли его безличная жена, свояченица, состояние которой он также прибрал в рукам, продав ее имение и положив деньги
на свое имя, и кроткая, запуганная, некрасивая дочь, ведущая одинокую тяжелую жизнь, развлечение в которой она нашла в последнее
время в евангелизме — в собраниях у Aline и у графини Катерины Ивановны.
— И прекрасно сделали. Я непременно сам доложу, — сказал барон, совсем непохоже выражая сострадание
на своем веселом лице. — Очень трогательно. Очевидно, она была ребенок, муж грубо обошелся с нею, это оттолкнуло ее, и потом пришло
время, они полюбили… Да, я доложу.
В то
время, как Нехлюдов подъезжал к месту жительства старого генерала, куранты часов
на башне сыграли тонкими колокольчиками «Коль славен Бог», а потом пробили два часа.
В то же
время, как пришел денщик, блюдечко, остановившись раз
на «п», другой раз
на «о» и потом, дойдя до «с», остановилось
на этой букве и стало дергаться туда и сюда.
Судебный пристав, румяный, красивый человек, в великолепном мундире, с бумажкой в руке подошел к Фанарину с вопросом, по какому он делу, и, узнав, что по делу Масловой, записал что-то и отошел. В это
время дверь шкапа отворилась, и оттуда вышел патриархального вида старичок, но уже не в пиджаке, а в обшитом галунами с блестящими бляхами
на груди наряде, делавшем его похожим
на птицу.
Нехлюдов тотчас же, несмотря
на странный мундир и
на то, что он лет шесть не видал его, узнал в нем одного из лучших друзей своего студенческого
времени.
Сковородников, сидевший против Вольфа и всё
время собиравший толстыми пальцами бороду и усы в рот, тотчас же, как только Бе перестал говорить, перестал жевать свою бороду и громким, скрипучим голосом сказал, что, несмотря
на то, что председатель акционерного общества большой мерзавец, он бы стоял за кассирование приговора, если бы были законные основания, но так как таковых нет, он присоединяется к мнению Ивана Семеновича (Бе), сказал он, радуясь той шпильке, которую он этим подпустил Вольфу.
В то
время, как Нехлюдов входил в комнату, Mariette только что отпустила что-то такое смешное, и смешное неприличное — это Нехлюдов видел по характеру смеха, — что добродушная усатая графиня Катерина Ивановна, вся сотрясаясь толстым своим телом, закатывалась от смеха, а Mariette с особенным mischievous [шаловливым] выражением, перекосив немножко улыбающийся рот и склонив
на бок энергическое и веселое лицо, молча смотрела
на свою собеседницу.
Нехлюдову хотелось забыть это, не видать этого, но он уже не мог не видеть. Хотя он и не видал источника того света, при котором всё это открывалось ему, как не видал источника света, лежавшего
на Петербурге, и хотя свет этот казался ему неясным, невеселым и неестественным, он не мог не видеть того, что открывалось ему при этом свете, и ему было в одно и то же
время и радостно и тревожно.
Проходивший в это
время по коридору старший доктор, услыхав звон разбитой посуды и увидав выбежавшую раскрасневшуюся Маслову, сердито крикнул
на нее...
Дела, занимавшие в это
время Нехлюдова, разделялись
на три отдела; он сам с своим привычным педантизмом разделял их так и сообразно этому разложил в три портфеля.
Так вот в исследовании вопроса о том, зачем все эти столь разнообразные люди были посажены в тюрьмы, а другие, точно такие же люди ходили
на воле и даже судили этих людей, и состояло четвертое дело, занимавшее в это
время Нехлюдова.
Она любовалась этой решительностью, узнавала в этом его и себя, какими они были оба в те хорошие
времена до замужества, но вместе с тем ее брал ужас при мысли о том, что брат ее женится
на такой ужасной женщине.
(Несмотря
на то, что в первое
время после женитьбы они старались сойтись
на «ты», они остались
на «вы».)