Неточные совпадения
Нехлюдов сидел в первом ряду
на своем высоком стуле, вторым от края, и, снимая pince-nez, смотрел
на Маслову, и в
душе его шла сложная и мучительная работа.
В особенности развращающе действует
на военных такая жизнь потому, что если невоенный человек ведет такую жизнь, он в глубине
души не может не стыдиться такой жизни. Военные же люди считают, что это так должно быть, хвалятся, гордятся такою жизнью, особенно в военное время, как это было с Нехлюдовым, поступившим в военную службу после объявления войны Турции. «Мы готовы жертвовать жизнью
на войне, и потому такая беззаботная, веселая жизнь не только простительна, но и необходима для нас. Мы и ведем ее».
Так казалось Нехлюдову, когда он взглядывал
на ее стройную фигуру в белом платье с складочками и
на сосредоточенно радостное лицо, по выражению которого он видел, что точь-в-точь то же, что поет в его
душе, поет и в ее
душе.
Нехлюдов пустил ее, и ему стало
на мгновенье не только неловко и стыдно, но гадко
на себя. Ему бы надо было поверить себе, но он не понял, что эта неловкость и стыд были самые добрые чувства его
души, просившиеся наружу, а, напротив, ему показалось, что это говорит в нем его глупость, что надо делать, как все делают.
Он пришел в столовую. Тетушки нарядные, доктор и соседка стояли у закуски. Всё было так обыкновенно, но в
душе Нехлюдова была буря. Он не понимал ничего из того, что ему говорили, отвечал невпопад и думал только о Катюше, вспоминая ощущение этого последнего поцелуя, когда он догнал ее в коридоре. Он ни о чем другом не мог думать. Когда она входила в комнату, он, не глядя
на нее, чувствовал всем существом своим ее присутствие и должен был делать усилие над собой, чтобы не смотреть
на нее.
Когда судебный пристав с боковой походкой пригласил опять присяжных в залу заседания, Нехлюдов почувствовал страх, как будто не он шел судить, но его вели в суд. В глубине
души он чувствовал уже, что он негодяй, которому должно быть совестно смотреть в глаза людям, а между тем он по привычке с обычными, самоуверенными движениями, вошел
на возвышение и сел
на свое место, вторым после старшины, заложив ногу
на ногу и играя pince-nez.
Нехлюдов посмотрел
на подсудимых. Они, те самые, чья судьба решилась, всё так же неподвижно сидели за своей решеткой перед солдатами. Маслова улыбалась чему-то. И в
душе Нехлюдова шевельнулось дурное чувство. Перед этим, предвидя ее оправдание и оставление в городе, он был в нерешительности, как отнестись к ней; и отношение к ней было трудно. Каторга же и Сибирь сразу уничтожали возможность всякого отношения к ней: недобитая птица перестала бы трепаться в ягдташе и напоминать о себе.
В те 8 месяцев, во время которых она, будучи взята
на поруки, ожидала суда, она не только помирилась с мужем, но так полюбила его, что суд застал ее живущей с мужем
душа в
душу.
Но тут же он почувствовал, что теперь, сейчас, совершается нечто самое важное в его
душе, что его внутренняя жизнь стоит в эту минуту как бы
на колеблющихся весах, которые малейшим усилием могут быть перетянуты в ту или другую сторону. И он сделал это усилие, призывая того Бога, которого он вчера почуял в своей
душе, и Бог тут же отозвался в нем. Он решил сейчас сказать ей всё.
— Беспременно скажи про нас, — говорила ей старуха Меньшова, в то время как Маслова оправляла косынку перед зepкалом с облезшей наполовину ртутью, — не мы зажгли, а он сам, злодей, и работник видел; он
души не убьет. Ты скажи ему, чтобы он Митрия вызвал. Митрий всё ему выложит, как
на ладонке; а то что ж это, заперли в зàмок, а мы и духом не слыхали, а он, злодей, царствует с чужой женой, в кабаке сидит.
— Уйди от меня. Я каторжная, а ты князь, и нечего тебе тут быть, — вскрикнула она, вся преображенная гневом, вырывая у него руку. — Ты мной хочешь спастись, — продолжала она, торопясь высказать всё, что поднялось в ее
душе. — Ты мной в этой жизни услаждался, мной же хочешь и
на том свете спастись! Противен ты мне, и очки твои, и жирная, поганая вся рожа твоя. Уйди, уйди ты! — закричала она, энергическим движением вскочив
на ноги.
— У меня вон они 12
душ, — продолжал старик, указывая
на двух женщин, которые с сбившимися платками, потные, подоткнувшись, с голыми, до половины испачканными навозной жижей икрами стояли с вилами
на уступе невычищенного еще навоза. — Что ни месяц, то купи 6 пудов, а где их взять?
— Своего?! — с презрительной усмешкой сказал старик. — У меня земли
на 3
души, а нынче всего 8 копен собрали, — до Рожества не хватило.
Зная, что человек не может иметь права
на землю, он признал это право за собой и подарил крестьянам часть того,
на что он знал в глубине
души, что не имел права.
На согласие это имело влияние высказанное одной старушкой, принятое стариками и уничтожающее всякое опасение в обмане объяснение поступка барина, состоящее в том, что барин стал о
душе думать и поступает так для ее спасения.
Блюдечко отвечало
на заданный генералом вопрос о том, как будут
души узнавать друг друга после смерти.
И как не было успокаивающей, дающей отдых темноты
на земле в эту ночь, а был неясный, невеселый, неестественный свет без своего источника, так и в
душе Нехлюдова не было больше дающей отдых темноты незнания. Всё было ясно. Ясно было, что всё то, что считается важным и хорошим, всё это ничтожно или гадко, и что весь этот блеск, вся эта роскошь прикрывают преступления старые, всем привычные, не только не наказуемые, но торжествующие и изукрашенные всею тою прелестью, которую только могут придумать люди.
Он показал ей, что и где писать, и она села за стол, оправляя левой рукой рукав правой; он же стоял над ней и молча глядел
на ее пригнувшуюся к столу спину, изредка вздрагивавшую от сдерживаемых рыданий, и в
душе его боролись два чувства — зла и добра: оскорбленной гордости и жалости к ней, страдающей, и последнее чувство победило.
Он сидел, не облокотившись, прямо,
на маленьком стуле и внимательно слушал ее, стараясь хорошенько понять и хорошенько ответить. Настроение, вызванное в нем последним свиданием с Масловой, еще продолжало наполнять его
душу спокойной радостью и благорасположением ко всем людям.
Нехлюдов же, не говоря о досаде, которую он испытывал за то, что зять вмешивался в его дела с землею (в глубине
души он чувствовал, что зять и сестра и их дети, как наследники его, имеют
на это право), негодовал в
душе на то, что этот ограниченный человек с полною уверенностью и спокойствием продолжал считать правильным и законным то дело, которое представлялось теперь Нехлюдову несомненно безумными преступным.
Это чувство как будто раскрыло в
душе Нехлюдова поток любви, не находивший прежде исхода, а теперь направлявшийся
на всех людей, с которыми он встречался.
— Всё дело в ней, мне ведь нужно только, чтобы эта пострадавшая
душа отдохнула, — сказал Симонсон, глядя
на Нехлюдова с такой детской нежностью, какой никак нельзя было ожидать от этого мрачного вида человека.
Нехлюдов уставился
на свет горевшей лампы и замер. Вспомнив всё безобразие нашей жизни, он ясно представил себе, чем могла бы быть эта жизнь, если бы люди воспитывались
на этих правилах, и давно не испытанный восторг охватил его
душу. Точно он после долгого томления и страдания нашел вдруг успокоение и свободу.