Бывали минуты, когда эта роль, утомляя, вызывала в нем смутное сознание зависимости от силы, враждебной ему, — минуты, когда он чувствовал себя слугою
неизвестного господина.
Уж один вид входившего Липутина заявлял, что на этот раз он имеет особенное право войти, несмотря на все запрещения. Он вел за собою одного
неизвестного господина, должно быть приезжего. В ответ на бессмысленный взгляд остолбеневшего Степана Трофимовича он тотчас же и громко воскликнул:
Не зная лично меня и не зная, кто написал эту статейку, он сказал один раз в моем присутствии: «Никто еще, никогда не говаривал обо мне, то есть о моем даровании, так верно, как говорит, в последнем номере „Московского вестника“, какой-то
неизвестный барин».
Когда Печорин кончил, молодой человек во фраке встал и, протянув руку, чтоб взять шляпу со стола, сдернул на пол поднос с чайником и чашками; движение было явно умышленное; все глаза на него обратились; но взгляд Печорина был дерзче и вопросительнее других; — кровь кинулась в лицо
неизвестному господину, он стоял неподвижен и не извинялся — молчание продолжалось с минуту.
Неточные совпадения
— Подняв руки вверх? Бросьте,
господин. Мы по начальству отвечать будем, а вы нам — человек
неизвестный.
— Но я не могу, я слишком горда, чтоб входить в объяснения и сделки с
неизвестными лицами, как
господин Ламберт!
Меня тянуло в этот
неизвестный океан еще и потому, что я прямо мог войти в него властелином и
господином даже чужих судеб, да еще чьих!
Об Якове-Турке и рядчике нечего долго распространяться. Яков, прозванный Турком, потому что действительно происходил от пленной турчанки, был по душе — художник во всех смыслах этого слова, а по званию — черпальщик на бумажной фабрике у купца; что же касается до рядчика, судьба которого, признаюсь, мне осталось
неизвестной, то он показался мне изворотливым и бойким городским мещанином. Но о Диком-Барине стоит поговорить несколько подробнее.
Улита домовничала в Щучьей-Заводи и имела на
барина огромное влияние. Носились слухи, что и стариковы деньги, в виде ломбардных билетов, на имя
неизвестного, переходят к ней. Тем не менее вольной он ей не давал — боялся, что она бросит его, — а выпустил на волю двоих ее сыновей-подростков и поместил их в ученье в Москву.